Была ли альтернатива отречению?

amfora — 25.09.2017 Из истории отречения Николая может сложиться впечатление, что альтернативы принятому решению просто не существовало.

На этом настаивал и председатель недораспущенной Думы Родзянко, телеграфируя о том, что "династический вопрос поставлен ребром", и генерал Лукомский, - "По моему глубокому убеждению, выбора нет, и отречение должно состояться", и генерал Алексеев (начальник Ставки) - "Обстановка, по-видимому, не допускает иного решения".

С доводами генерала Алексеева, которые практически повторяли доводы Родзянко, согласились все командующие фронтами, включая великого князя Николая Николаевича. Только командующий Черноморским флотом Колчак и начальник Морского штаба адмирал Русин не дали своего ответа. Зато командующий Балтийским флотом адмирал Непенин высказался за отречение по собственной инициативе, хотя его мнением никто даже не интересовался.

Но было ли отречение на самом деле неизбежно?


Кто вообще требовал отречения?

Родзянко был председателем Думы, указ о роспуске которой император издал еще 25 февраля. Начиная с 26-го он был никто, его вообще следовало лишить доступа в Таврический дворец к телеграфу, а еще лучше - взять под арест.

И даже оставаясь в Таврическом дворце с доступом к телеграфу Родзянко не представлял ни восставших, ни население Петербурга, ни тем более весь народ России. Даже всех депутатов Родзянко не представлял - некоторые разошлись, а среди оставшихся наступил раскол - между "октябристами" (лидером которых и был Родзянко) и "кадетами" возникли разногласия.

И никакой силы за Родзянко не было.

Сила была за Петросоветом - советом рабочих и солдатских депутатов. Но Петросовет Родзянко не представлял и говорить от его имени не был уполномочен.

Родзянко сам объявил себя большим начальником, который якобы контролирует ситуацию и выражает общее требование. Но это был прямой обман. И этот обман прошел лишь потому, что у Родзянко был авторитет председателя Думы (формально распущенной, но по существу не разошедшейся) и... телеграф.

Необходимость и безальтернативность отречения императора возникла в голове Родзянко и может быть еще кучки депутатов. И эту необходимость они быстро внушили генералу Алексееву (начальнику Ставки), который оказался просто болваном, профаном в политике, доверился бывшему председателю Думы как высшей столичной власти и распространил мысль о необходимости и безальтернативности отречения среди командующих фронтами, фактически спустил эту мысль сверху вниз по команде. И командующие, привыкшие и обязанные доверять Ставке как люди военные - приняли идею отречения как данность.

Конечно, нельзя не признать, что идея отречения легла на благодатную почву недовольства правлением Николая, недовольства его семьей, супругой, фигурой Распутина (которого к тому времени уже убили, но царю не забыли). Идея легла на почву давно бродивших по России либеральных идей.

И не только генерал Рузский придерживался либеральных взглядов.
Среди самих Романовых либеральные идеи тоже были популярны.

Вот, что говорил в интервью газете "Биржевые известия" великий князь Кирилл Владимирович, двоюродный брат Николая Второго:

"Мой дворник и я, мы одинаково видели, что со старым правительством Россия потеряет всё... великий князь доволен быть свободным гражданином и что над его дворцом развевается красный флаг... даже я, как великий князь, разве я не испытывал гнет старого режима?.. Разве я скрыл перед народом свои глубокие верования, разве я пошёл против народа? Вместе с любимым мною гвардейским экипажем я пошёл в Государственную думу, этот храм народный... смею думать, что с падением старого режима удастся, наконец, вздохнуть свободно в свободной России и мне... впереди я вижу лишь сияющие звезды народного счастья..."

Подобные настроения были среди генералов, среди дворянства, даже среди самих Романовых - приведенные слова Кирилла Владимировича яркое тому подтверждение.

Стоит ли говорить, насколько популярны подобные идеи были среди интеллигенции, членов Думы и других политиков, среди чиновников самого разного уровня, среди студентов.

Если даже генералы придерживались подобных взглядов, то среди младшего командного состава они были тем более популярны.

Но вместе с тем объективной необходимости в отречении не было.

Не было объективной необходимости в отречении, тем более в столь поспешном.

Необходимость в отречении императора была субъективной, надуманной, вымышленной, индуцированной кучкой депутатов во главе с Родзянко и поспешно подхваченной генералами, слишком поспешно, неразумно-поспешно.

Объективная необходимость была в формировании правительства, потому что огромной империей со всеми ее министерствами и ведомствами кто-то должен был управлять - это была реальная, совершенно объективная, жизненная необходимость.

Объективная необходимость была в ликвидации беспорядков и бардака в столице, потому что без порядка в столице империей управлять нельзя, тем более в состоянии войны.

Объективная необходимость была в снабжении армии, потому что без снабжения войск невозможно продолжать войну и сохранять порядок на передовой.

Даже в переходе к конституционной монархии (ответственному министерству) была необходимость, потому что это было требованием времени, этот вопрос созревал в России на протяжении ста лет начиная с декабристов и решать его тоже было необходимо, хотя конечно не за пару дней.

Но разве отречение решило хотя бы какую-то из перечисленных объективных проблем?

Вот Николай отрекся и Михаил вслед за ним - и что?

Из истории мы знаем, что Временное правительство не справилось со своей задачей и не стало тем правительством, которое было необходимо государству, которое смогло бы управлять страной.

Отречение само по себе не привело к появлению того правительства, которое было необходимо России.

Первым дееспособным правительством станет только советское правительство, собранное большевиками, да и то не сразу. А то, что пытались собрать "февральские демократы", разваливалось прямо у них в руках.

Может быть отречение позволило навести порядок в Петрограде?

Тоже нет.

Отречение на какой-то момент удовлетворило алчных до власти либералов, насытило депутатов, обрадовало восставших. Все они опьянели от успеха, о котором еще неделю назад даже не помышляли. Столичное общество погрузилось в наркотическое забытье, вызванное внезапно разверзшейся перед ними свободой, напиталось либеральной эйфорией и от этого возникло некоторое подобие порядка. Но это был кратковременный порядок. И даже не порядок, а его жалкое подобие. Хаотический порядок, который заключался лишь в том, что хаос перестал нарастать.

Однако вскоре общество очнулось, вышло из наркотического сна и у него начались сильнейшие ломки. Как после всякого другого наркотика, обществу захотелось чего-то еще, но больше ничего не было. Большей свободы, чем общество получило, оно уже не могло получить. И ничего другого новая власть тоже не давала. Манна небесная после отречения царя не пролилась, хлеб сам собой выпекаться не стал, бегать за животами тем более не начал.

Единственное, чем можно было удовлетворить возникшие ломки либерализма, особо сильные ввиду отсутствия самовыпекающегося хлеба - это беспределом, грабежами и кровью. И в стране начался беспредел и грабежи. И полилась кровь.

И даже армия, о снабжении которой так беспокоились генералы, подбивавшие Николая к отречению, не получила от отречения ни хорошего снабжения, ни порядка.

Отсутствие дееспособного правительства привело к тем самым перебоям снабжения, которых так боялись генералы. А джин свободы, выпущенный из бутылки, дошел до фронта и привел к тем самым беспорядкам, братанию с противником и дезертирству, чего генералы боялись вдвойне.

Если раньше царь был непопулярен, то после отречения царя не стало совсем и солдатам больше не за что было воевать. У большинства солдат, особенно старшего поколения, государство ассоциировалось именно с царем. Государство от слова государь, а государь - царь. Держава - самодержавие, снова царь. Не стало царя - не стало государя, не стало государства. Не стало самодержавия - не стало державы.

Отречение не решило ни одной из объективных проблем, наоборот - усугубило их, вывело на новый уровень и дополнило новыми, еще более грандиозными проблемами.

Но какая была альтернатива отречению?

Что надо было делать на самом деле?

Надо было создавать правительство.
Начиная с 26 февраля и вплоть до 1 марта Николая просили об этом и только об этом.

Не обязательно даже было создавать ответственное министерство - можно было просто создать новое крепкое правительство, поставив во главе того, кто пользуется доверием. И поставить всех перед этим фактом. А Родзянко следовало просто арестовать.

Однако Николай не смог назначить новое правительство, находясь в Ставке. По разным причинам он не мог принять такого решения сам. Он привык по всем вопросам совещаться с супругой, а ее рядом не оказалось. Потому Николай и пытался вернуться в Царское Село, чтобы держать совет по поводу министерства в семейном кругу. Но не смог этого сделать.

Значит надо было отдавать приказ генералу Иванову вывезти семью из Царского Села в Ставку. Или в Псков. Возможности для этого были, на Александровской находился Тарутинский полк, недалеко было еще несколько полков - этого хватило бы даже в том случае, если бы пришлось всю дорогу пробиваться с боями. Хотя с какими боями? Восставшие находились в Петрограде.

Вот только не мог Николай собрать дееспособное правительство, хоть бы даже с советом супруги. Если бы он мог это, то собрал бы его задолго до всех этих событий. Проблемы потому и возникли, что Николай не смог создать дееспособное правительство. Ни супруга, ни Распутин ему в этом не помогли, скорее помешали. И оставшись один Николай создать правительство тоже не смог.

Значит надо было соглашаться на формирование ответственного министерства и не строить из себя самодержца. Не смог создать правительство сам - значит никакой ты не самодержец и нечего прикидываться, философствуя про ответственность перед Богом.

Не смог сам - поручи другому.

В конце-концов, можно было еще 26 февраля потребовать от Родзянко список кандидатов в "ответственное министерство", чтобы посмотреть на него и принять решение исходя из состава. И тогда уже Родзянко был бы крайне озадачен необходимостью составить список министров и согласовать его с депутатами, включая "кадетов". И можно было сидеть в ставке с ведром попкорна (или что там было популярно в 17-м году) и с интересом наблюдать, как Родзянко рожает, в муках и корчах, раздираемый "октябристами" и "кадетами" в разные стороны.

А если еще привлечь к формированию списка "ответственных министров" Петросовет, спросив их мнения по данному вопросу - тогда Родзянко вообще порвали бы на британский флаг. Петросовет, за которым стояли больше ста тысяч вооруженных солдат, просто смел бы депутатов бывшей Думы, выгнал бы их из Таврического дворца и принялся сочинять список министров сам.

И таким образом можно было не только выиграть время и надолго занять мятежников, но и расколоть их на множество фракций, дерущихся между собой за должности в "ответственном министерстве", которое еще даже не создано.

И когда либералы и совдеп в Питере перегрызли бы друг с друга за должности в кабмине, когда проявились бы все их внутренние противоречия - можно было ткнуть их в собственное дерьмо и строго спросить: "ну что, Данилы, не выходит у вас каменный цветок?"

Поэтому были варианты, были...

Варианты были и их было много, самых разных.

Вот, что писал по поводу событий их непосредственный участник - депутат Бубликов, взявший под свой контроль министерство путей сообщений:

"Достаточно было одной дисциплинированной дивизии с фронта, чтобы восстание было подавлено. Больше того, его можно было усмирить простым перерывом железнодорожного движения с Петербургом: голод через три дня заставил бы Петербург сдаться. В марте ещё мог вернуться царь. И это чувствовалось всеми: недаром в Таврическом дворце несколько раз начиналась паника."

И слова Бубликова подтверждаются фактом ареста Николая и его семьи. Зачем было их арестовывать после того, как Николай уже отрекся? Зачем было отправлять в Тобольск? Да затем, что все боялись его возвращения. Все боялись, что Николай одумается и решит отыграть назад, что вернется к власти, объявит отречение ошибкой, "отречется от отречения".

Впрочем, зря они боялись, это было не в духе Николая.

Варианты были, если бы императором был кто-то другой, но только не Николай.

Кто-нибудь другой расстрелял бы пару генералов за измену и отправил под арест остальных, отправил бы верный отряд, чтобы выгнать депутатов из Таврического дворца и обрезать телеграф, отрезал бы Питер от линий связи, разобрал бы сто метров железной дороги и поставил бы там два надежных полка - и восставшие очень скоро протрезвели бы. Питер понял бы, что не империя зависит от него, а он от империи.

Кто-нибудь другой мог бы перенести столицу в Москву - и московская знать была бы этому исключительно рада, она бы встречала императора с цветами и ковровой дорожкой, с распростертыми обьятиями и молитвами, били бы челами в землю и присягали бы на верность царю лично. И мятежный Питер остался бы наедине со своими проблемами. И это стало бы важнейшим уроком для всех.

Впрочем...

Кто-нибудь другой вообще не допустил бы того, что случилось. Кто-нибудь другой не довел бы ситуацию до той крайности, когда в стране нет правительства, когда министры разбегаются в одночасье, когда министерством внутренних дел управляет депрессивно-заторможенный либерал, когда командующий столичным гарнизоном растерян, когда не выполняется указ о роспуске Думы, когда командующие фронтами воспринимают отречение императора как спасение...

Вариантов было много, но все они были возможны, если бы императором был кто-то другой, но только не Николай.

Ни на один из перечисленных вариантов Николай не мог решиться - его личные качества не позволяли этого сделать.

Николай не обладал хитростью, чтобы переиграть сначала Родзянко, а потом еще и Петросовет - он был для этого слишком прямым, слишком честным, слишком благородным, слишком верующим.

Николай не обладал решительностью, не мог взять на себя ответственность за важное решение - он слишком боялся ошибиться, боялся принять неправильное решение, ему во всем нужен был совет. Обычно это был совет супруги, а когда ее не оказалось рядом Николай принял совет генералов. Николай так сильно боялся ошибиться, что только и делал, что ошибался, как бы материализуя все свои страхи.

Николай не был грозным, чтобы давить на всех своим авторитетом и заставлять слушаться, он не был даже просто-напросто строгим.

Ни один из вариантов, позволяющих избежать отречения и навести порядок в столице, не подходил для Николая - все они требовали тех качеств, которые отсутствовали у "добрейшего из царей", как охарактеризовал его дворцовый комендант Воейков.

В 1917 году наступило время, когда нельзя было оставаться добрым для всех, когда надо было действовать жестко и местами даже жестоко - для того, чтобы предотвратить еще большую жестокость. Но Николай так не мог.

Николай был таким добрым, что это обернулось во зло - и для государства, и для него самого. Он был абсурдно-добрым. Он своим примером доказал, что крайности соединяются и добро, возведенное в принцип, доведенное до абсурда - граничит с таким же принципиальным и абсолютным злом.

Поэтому варианты были, но только не для Николая.

Единственный вариант, на который мог пойти Николай ввиду всей суммы его личных качеств - это и было отречение.

Об этом сказал и сам Николай коменданту Воейкову:

"Николай показал коменданту Воейкову В. Н. стопку телеграмм командующих фронтами и сказал: "А что мне осталось делать - меня все предали, даже Николаша" (великий князь Николай Николаевич)".

Но кто его предал?

Алексеев еще два дня назад просил императора не уезжать из Ставки. Генерал Иванов готов был выполнить приказ и охранять Царское Село до конца. Даже Рузский не помышлял об отречении еще день назад. Николай сам окружил себя этими людьми, сам назнчил либералов и депрессивных министров на высокиеп посты, сам развинтил и разболтал своей добротой все, что только можно было развинтить и разболтать. И в Псков он тоже приехал сам, хотя мог поехать в другие места, где был бы окружен верными и преданными людьми. Да хоть бы даже остаться в Ставке, где Алексеев, будучи болен, уговаривал императора остаться, потому что чувствовал, что ничего не смыслит в политике и наломает дров, если останется один.

Николай сам загнал себя в ситуацию, в которой ввиду всех его личных качеств остался только один выход - отречься, переложив бремя ответственности и судьбоносных решений на кого-то другого.

Но даже тогда оставались варианты.

Ведь отречься можно было в пользу любого члена Дома Романовых, имевшего право на Престол.

Можно было отречься в пользу Александра Михайловича, который впоследствии вспоминал о событиях так:

"Мой адъютант разбудил меня на рассвете. Он подал мне печатный лист. Это был манифест Государя об отречении. Никки отказался расстаться с Алексеем и отрёкся в пользу Михаила Александровича. Я сидел в постели и перечитывал этот документ. Вероятно, Никки потерял рассудок. С каких пор Самодержец Всероссийский может отречься от данной ему Богом власти из-за мятежа в столице, вызванного недостатком хлеба? Измена Петроградского гарнизона? Но ведь в его распоряжении находилась пятнадцатимиллионная армия..."

"Даже на второй день новой "Свободной России" у меня не было никаких сомнений в том, что гражданская война в Poccии неизбежна и что развал нашей армии является вопросом ближайшего будущего. Между тем, сутки борьбы в предместьях столицы - и от всего этого "жуткого сна" не осталось бы и следа."

Конечно, про "сутки борьбы и не осталось бы следа" Александр Михайлович явно ошибался, но... уж он-то смог бы найти больше решений, чем Николай, намного больше.

Однако даже отречься в пользу того, кто смог бы удержать власть и навести элементарный порядок, сохранить Российскую империю если не навсегда, то хотя бы до конца Первой мировой войны - даже этого Николай не смог.

Николай не увидел вариантов даже в том, что может отречься не только в пользу сына или брата, а в пользу более способного к управлению империей родственника.

Николай просто принял вариант, предложенный Родзянко - вариант с отречением в пользу сына при регентстве брата Михаила - принял слепо, не обдумав последствия и даже не связавшись с братом. А затем - не пожелав расстаться с сыном, отрекся и за него.

Но Михаил оказался не более способным и готовым к управлению империей, чем Николай и так же безвольно и необдуманно подписал свой манифест.

Вероятно Распутин знал или чувствовал нечто подобное. За время проведенное в семье императора он достаточно узнал характер Николая и его брата, поэтому и сказал, что после его (Распутина) смерти рухнет и империя.

Распутин просто видел, что личные качества Николая не позволяют ему управлять страной, невзирая на всю его доброту и веру в Бога. Точно так же доброта и вера в Бога не дают человеку, не умеющему управлять самолетом, возможность успешно посадить его в сложных условиях.

Вариантов в феврале-марте 1917 года было немало.

Но все эти варианты были бы у кого-то другого, не у Николая.

У Николая, при его личных качествах и способностях, при его методе принятия решений, при его взглядах и мотивах - вариант был только один.

Именно по этому, единственному для себя варианту, Николай и поступил.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив