«До рассвета успели»

В июле 1944 года 5-й танковый корпус наступал на Даугавпилс. Капитан Каганов, вчерашний курсант-медик, командовал госпитальным взводом в медсанбате, развернутом у озера Дризе. Через 18 часов непрерывного боя в госпитале было больше сотни тяжелораненых. А их все подвозили и подвозили. Советские войска заняли Даугавпилс, но немцы предприняли контратаку. И если в бою перерывы были, то врачи, медсестры, фельдшеры не спали сутками, хирурги не покидали операционных. Раненых скопилось столько, что их некуда было класть.

— Было страшно, — вспоминал через много лет дедушка. — В результате немецкой контратаки наш медсанбат оказался в тяжелом положении. Раненых надо было эвакуировать, но не было транспорта.

Командир медсанбата вызвал капитана Каганова и приказал, взяв десяток бойцов из числа легкораненых, искать подводы с лошадьми по ближайшим хуторам. До утра надо было успеть не только найти транспорт, но и вывезти раненых.

— На лошадях мы стали объезжать хутора, — рассказывал дед. — Темнело, трудно было понять, где свои, а где враг. Крестьяне на зажиточных хуторах не всегда были к нам дружелюбны. Иногда становилось просто жутко. Но мы сумели найти 50 подвод. Доставили их в расположение и быстро погрузили раненых. В путь отправились около часа ночи.

Госпиталь находился в 11 километрах. Почти весь этот участок дороги контролировали немцы. И надо было у них под носом провезти 50 телег с ранеными.

— Мы ехали очень тихо, — продолжал дед. — Не произносили ни звука. Раненые не позволяли себе застонать, превозмогали боль, но молчали. До рассвета мы успели управиться.

Прошел месяц, и капитана Каганова вдруг вызвали в штаб корпуса к генералу Ивану Колесникову.

— Очень был смелый полководец, — говорил дед, — раз десять горел в танке.

И генерал Колесников приколол к гимнастерке молодого военврача орден Отечественной войны II степени — за операцию по эвакуации раненых.

Медик Кузбасса

Врачами у нас в семье были все родные по маминой линии. Мои брат и сестра тоже стали врачами. Меня из этой колеи вынесло из-за дурного характера, я физически не могла сделать «как надо». А брат, потом и сестра поступили в мединститут, где проректором был наш дед. Нет, легче от родства с проректором им не было. Не таков был наш дед — несгибаемый, убежденный коммунист, бережно хранивший партбилет и после 1991-го, военврач, подполковник медицинской службы Арнольд Львович Каганов.

Я помню дедушку каким-то восхитительно бравым, другого слова не подберу. С его приездом таким же бравым и жизнеутверждающим, как утренняя физзарядка, становился весь наш в общем-то безалаберный дом. В последний его приезд я была уже взрослой, работала, а все равно при нем начинала «правильно питаться». Дед считал «правильное питание» основой основ. Он и пациентам своим всегда к лекарствам подбирал диету.

Врачом дед был каким-то фантастическим, это я слышала от его пациентов. Когда заболел наш папа, ему не могли поставить диагноз в больнице Академии наук. Смог только дед. Он примчался лечить зятя из Кемерова. Папа потом рассказывал, что дед пальпировал его и приговаривал: «Не вертись, я левую почку не чувствую! Не дергайся, я поджелудочную не слышу!»

Обычно они с бабушкой приезжали к нам во время студенческих каникул. У меня перед глазами стоит непередаваемая картина: из толпы пассажиров в Пулково, как огромный ледокол, появляется дед, в каждой руке несет по огромному чемодану. Весь он, от правого чемодана до левого, от сверкающих ботинок до сверкающей лысины, как каменная стена, оберегает бабушку. Ее шляпка колышется где-то на уровне его нагрудного кармана. «Веруша, осторожнее!» — «Нолик, не беги!»

В марте этого года дедушке исполнилось бы 100 лет. В Кемеровском медуниверситете, где он был проректором и завкафедрой пропедевтики, по этому поводу провели вечер памяти. «Арнольд Львович заходил в аудиторию минута в минуту, — рассказывала его бывшая студентка. — Такой высокий, красивый, в туго накрахмаленном, как будто сейчас сломается, белом халате и в шапочке. И с очень прямой спиной. Читая лекцию, он всегда ходил вдоль доски. На полу была ступенька, мы все смотрели и думали, что однажды он упадет. Но в миллиметре от ступеньки он разворачивался и шел в другую сторону».

А я помню, как мы всей семьей, чудом уместившись в машине, приехали в Литву. Дедушка воевал в Литве, там погиб его командир — военврач Виктор Плахтий. Подорвался на противотанковой мине.

И вот мы приехали в Вильнюс, дед несет меня на руках по какой-то длинной винтовой лестнице. Мне лет семь, не пушинка уже, а он шагает по крутым ступенькам, как налегке.

Еще я помню, как мы пили чай в кухне — и дед рассказывал о войне. Я слушала, открыв рот, догадываясь, что происходит что-то необычное. Потому что обычно вспоминать войну дед не любил. Хотя дисциплинированно ходил на классные часы сначала к детям, потом к внукам, произносил правильные слова.

И в рамках партийной работы писал статьи-воспоминания в газету «Медик Кузбасса»: «Мы очень любили свою Красную армию, верили в нее, были верны данной нами воинской присяге». Или: «Из репродуктора прозвучало сообщение о вероломном нападении на нашу отчизну фашистских полчищ». Остроумный, яркий, веселый, он почему-то о войне мог на людях говорить только таким казенным советским слогом — или не говорить вовсе. Поэтому теперь, когда мне понадобились рассказы деда, их вспоминала и собирала вся семья.

«Мы рвались на передовую»

Дед, как я уже сказала, был врачом потомственным. В 1939 году поступил в Военно-медицинскую академию в Ленинграде. Был там капитаном футбольной команды. Война началась, когда он оканчивал второй курс.

— 22 июня у нас был экзамен по французскому языку, — вспоминал дед. — Мы шутили, напевали песенки Беранже. И вдруг объявление по радио: война.

А 22 июня был еще и день рождения нашего прадедушки — Льва Аркадьевича Каганова. Он работал врачом в Воронеже. Накануне они с семьей и друзьями уехали на пикник. Когда вернулись домой, Льва Аркадьевича уже ждала повестка из военкомата. Всю войну он командовал эвакогоспиталем. Отец и сын, то есть наши прадед и дед, ничего не будут знать друг о друге почти до самого конца войны. Они встретятся весной 1945 года в Братиславе, совершенно случайно: прадед ехал в машине по городу — и вдруг увидел в группе военных на улице своего сына.

В Ленинграде, где учился дедушка, в июне 1941-го на фронт начали уходить преподаватели ВМА и старшекурсники. С младших курсов никого не отпускали.

— Мы рвались на передовую, писали рапорты начальнику академии, — рассказывал дед. — Но нам отвечали одно и то же: армии нужны подготовленные врачи.

Дедушка видел, как горели Бадаевские склады в Ленинграде. Курсанты ВМА тогда дежурили на крыше академии, тушили зажигательные бомбы. Учеба у них проходила так: до двух ночи — дежурство на крыше, в шесть утра — подъем. Учились, как говорил дед, по «двойной программе». Предполагалось, что их скоро все-таки отправят на фронт, к этому времени надо успеть стать врачами.

В декабре 1941-го курсантов-медиков действительно собирались отправить на оборону Пулковских высот. Но тут последовал новый приказ Сталина: Военно-медицинская академия срочно эвакуируется в Самарканд. Самолетами их перебрасывали через Ладожское озеро, а от Новой Ладоги курсанты должны были 120 километров идти пешим маршем.

— Сказывались и голод, и огромное психическое и физическое напряжение, — вспоминал дедушка. — Тех, у кого на такой марш не было сил, мы везли на санках. Двигались мы рядом с Тихвином, который уже был занят немцами. А навстречу нам шли советские войска. В эшелоне услышали сводку Совинформбюро о победе наших под Москвой.

В Самарканде будущие врачи проучились полтора года. Жили на полуголодном пайке, в 50-градусную жару проходили по 15–20 километров от одной клиники к другой. В июне 1943 года им вручили дипломы. Это был ускоренный выпуск ВМА, его еще называли сталинским выпуском.

Тогда же выпустился из академии дедушкин друг и однокурсник — Ефим Тарлов. Дядя Фима. Уроженец Запорожья, он с детства великолепно плавал. В сентябре 1943 года дивизия, где дядя Фима командовал санитарной ротой, участвовала в форсировании Днепра. А в декабре 22-летний гвардии капитан медслужбы Тарлов был награжден орденом Красной Звезды. Вот как описана работа военврача в его наградном листе:

В марте 1944 года дядя Фима едва не погиб. В бою под Одессой его тяжело ранило в ногу, колено было почти раздроблено. Его отправили сначала в один эвакогоспиталь, потом в другой, потом в третий — нигде помочь не могли. В третьем госпитале его вдруг нашел среди умирающих, уже признанных безнадежными друг и однокурсник — Нолик Каганов. И не просто выходил, а сохранил ему ногу. Потом дядя Фима, профессор Красноярского медуниверситета, всю жизнь хромал и ходил с палочкой.

А капитан Каганов после службы в Ленинграде был отправлен на 2-й Прибалтийский фронт — командовать терапевтическим взводом медсанбата 5-го гвардейского танкового корпуса. Вместе с еще одним военврачом они прибыли в Великие Луки и дальше пробирались в штаб корпуса под непрерывным артобстрелом. Ночью заблудились, долго не могли найти штаб. И вдруг, рассказывал дедушка, он услышал, как тоненький женский голос выводит «Землянку». Пела медсестра Саша Быковская, но это двое военврачей узнают позже. А тогда они пошли на голос — и нашли своих.

В июле началась Режицко-Двинская операция. За две недели боев наши потери составили 13 тысяч человек убитыми, почти 50 тысяч были ранены.

— Первые раненые начали поступать через полчаса после начала боя: танкисты, артиллеристы, пехотинцы, — вспоминал дедушка. — Меня больше всех поражали танкисты: ни в какую не хотели в госпиталь, рвались обратно в свою часть. А потом на танке привезли убитого Сашу Жукова. Это он был со мной, когда мы пробирались в штаб корпуса. Он только окончил Харьковский мединститут, это был его первый бой. Он помогал раненым танкистам и сам попал под обстрел.

В августе 5-й танковый корпус участвовал в Мадонской операции, осенью началась Прибалтийская. В октябре погиб командир санитарного корпуса — военврач, майор медслужбы Виктор Плахтий. Тот, на чью могилу дед будет ездить в Прибалтику, пока не узнает, что родные перезахоронили командира в его родном Харькове. Ему было 28 лет. За год до этого он был награжден орденом Красной Звезды. Благодаря Плахтию, сказано в наградном листе, была «своевременно оказана помощь 1310 командирам и бойцам» и «514 военнослужащим других частей».

В ноябре корпус передислоцировался в Минск. Капитан медслужбы Каганов был награжден вторым орденом — Красной Звезды.

Он дойдет до Берлина, вернется в Ленинград, защитит кандидатскую по какой-то засекреченной теме, а потом до конца своих дней будет лечить людей — и учить этому студентов.

Ирина Тумакова