Без названия

merienn — 23.06.2011 Придя с экзамена, я никого не нашла дома.
Ну и слава Богу, можно спокойно погрызть огурцы с сыром вместо обеда, и никакого супа – «заработаешь себе гастрит!»
Можно полежать на подоконнике, глядя то на облака над армянской церковью, то на прохожих под магнолиями, можно потрепаться с Вадиком про ошибки в сочинениях, или повисеть на телефоне, узнать – как у Таньки с ее музыкальными делами. Удивительная штука – мы вместе проклинали музыкальную школу и фортепиано, а в итоге она учится на хородирижерском, и я теперь вместе с ней слушаю арии из опер.
- На вокальный пойти в консерваторию или на теорию? – подкрашивая загнутые до бровей пушистые ресницы, томно спрашивает Танька.
- Тебе еще два года можно думать, а мне – все, приплыли! – задрав ноги на подоконник, я накручиваю волосы на бигуди.
- Тебе этот Гиечка правда нравится или ты его назло Ане кадришь? – спрашивает Танька.
- Назло, конечно, - лениво откидываюсь на стуле, волосы свешиваются до пола, меня захватывает волна благодарности к их красоте: как у О'Генри в рассказе «Дары волхвов».
- Жалко же Аню, - укоризненно говорит Танька.
- Понимаю, - легко соглашаюсь я, но десятый класс, конец, все долги надо отдать, и закрыть счета, близость расставания со всеми внушает непривычное возбуждение.
- Все друг в друга перевлюблялись, - отмечает Танька. – Мне вот тоже Зура нравился, а как попала к музыкантам – всю дурь из башки вымело.
- Так жаааалко, - тяну я, летний ветер, запах магнолий, море на горизонте, бирюзовый сарафан, и впереди – выпускной! Томление наливает руки свинцом, что-то будет, что-то будет, наконец-то взорвется петарда, и салюты осветят мое небо.
- Ты к бабушке ходила? – напоминает Танька.
- Ей что-то нездоровилось, а я же билеты зубрила. Пойду сегодня. А давай сейчас сгоняем?
- Позвони сначала, вдруг она спит, - Танька не в пример мне деликатна.
Через несколько минут я узнала, что бабушка в больнице: инфаркт.

Только одно стремление заполнило меня до предела: найти и увидеть ее. Что-то говорили вокруг, но из невнятного шума мне нужно было только – номер палаты.
Я оттолкнула медсестру, растопырившую руки, и ворвалась в реанимацию.
Она лежала на кровати ровно, со своим римским профилем и царственной головой, глаза были закрыты, лицо умиротворенное. Что-то ударило меня пониже ребер, и я, как в детстве, схватила ее куда попало – чтобы не смела притворяться.
Бабушка тут же открыла глаза, ее лицо осветилось, она протянула ко мне руку, и в то же мгновение чужая сила оттащила меня за шиворот прочь из палаты, в коридор. Запутавшись в собственных ногах и готовая уничтожить всякого, кто посмел, я резко отшвырнула чужую руку, обернулась – передо мной стоял доктор.
- А ну-ка пошла отсюда…
- Я не пускала, доктор, она на меня ноль внимания, как пациентов лечить, если такие дикие родственники?!
Светлоглазый рыжеватый доктор смотрел на меня исподлобья.
- Ты понимаешь, что могла ее убить?
Я ничего не понимала, но заплакала. Мир вокруг меня потерял четкие линии, стал оползать и размываться, тусклая лампочка освещала серую стену, и на улице было лето.
- После инфаркта человеку важнее всего покой, - объяснял мне доктор в кабинете, когда я выпила воды, отдышалась и стала понимать человеческую речь. – Ей опасен любой стресс, нельзя ни огорчаться, ни слишком сильно радоваться. Она сейчас еще очень хрупкая. Не обижайся, что я тебя так…
Я мелко кивала, стараясь собрать губы, чтобы они не дрожали так заметно.
- Хочешь еще воды? Тебе тоже валерьянка бы не помешала. Мзия, накапай ей стопочку.
Медсестра – на этот раз другая, полная женщина с округлыми руками, поднесла мне кофейную чашку с отбитым краем и ласково потрепала по голове.
- Тут и не такое с народом делается. Выкарабкалась твоя бабуля, теперь – уход и покой. Бабуля же?
- В общем, так. Пока не ходи к ней. Потерпи. Это ты себе делаешь хорошо, когда влетаешь, как ракета и вся такая пылаешь любовью, - не обижайся, повторюсь. Ей ты сделаешь плохо. Еще немножко, и пущу. Договорились?
Через несколько дней – я сдавала какие-то экзамены, шла на медаль, класс гудел про выпускной, я еще и платье ходила выбирать, - мне удалось войти к бабушке.
- Ба, можно я прилягу с тобой? – плевать на доктора, я сойду с ума, если ее не обниму.
- Смотри, что у меня с руками, - бабушка стала говорить тише обычного. – Облезаю, как змея.
Мы тихо засмеялись.
Я держала ее руку, и снимала старую коричневую кожу, обнажая новую, розовую, совсем молодую.
- Это я неделю ничего руками не делала, и вот, - удивлялась бабушка.
Я потянулась рассматривать ее ноги. Ступни облезали точно так же, и я с восторгом снимала кожу с ее сухих пяток.
- Не трогай, мамочка, - стеснялась бабушка. Я мотала головой и продолжала нежно отслаивать лохмотья старой кожи.
- Кто мне все время говорил – «змеиное отродье»? А сама-то!
Доктор приходил и осуждал, но уже нестрого.
Бабушку выписали. Она стала тихая и часто спала. Я забегала проверить, что она дышит, целовала ее и уметалась по делам.
А дальше - я уехала.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив