Займы через Госуслуги: как получить деньги с подтверждением личности 
Пунктиром 
Загадочный Дворец Пена в Португалии 
Робот «в трубочке»: ещё один источник стресса 
Битва сильнейших. 
Быстрый и экономный рецепт 
Мечтатель... 
Еще один свитер из невыносимых 
Класнные ретрофото Медицинские истории. Будни сестры анестезистки(спасибо за истории Aminazin4ever) Несколько случаев странного поведения родителей. Ребёнок-инвалид. Тяжелый, без кислородного аппарата в принципе не может существовать. Ему год и он после рождения ещё ни разу не был дома. У нас в ...
Белая ЮАР
kermanich — 07.04.2011
После исторических очерков о ЮАР:Земля, рабы и "бремя белого человека"
Заря африканского рейха
О чем мечтают наши нацисты
Настало время для рассказа о современной ситуации на юге африканского континента.
Претория. Страх и ненависть апартхейда
«...Африканеры серьезны
как никогда. Все -
даже далекие от политики путешественники - считают их Худшими
людьми в мире»
Хантер С. Томпсон
1985 год
Богатые районы Претории расположены ближе к окраинам
города, на склонах зеленых холмов. Дипломаты и выходцы из бывшего
СССР иногда зовут между собой эти кварталы «белыми». Потому что
слова «белый» и «богатый» по-прежнему остаются синонимами в
Южно-Африканской республике, спустя семнадцать лет после того, как
здесь был формально отменен и осужден режим апартхейда.
Город Претория всегда являлся одним из символов этого режима - еще с тех времен, когда он являлся столицей рабовладельческой бурской республики Трансвааль, где местная конституция лишила черных права быть гражданами и владеть землей. Претория Филадельфия - «Претория Братской любви» - была основана Мартинусом Преториусом и названа в честь своего отца Андриса - военного лидера колонистов. Под руководством этого человека буры уничтожили тысячи туземцев, истребили колоссальное количество животных и завершили завоевание огромной территории в долинах рек Оранжевая и Вааль. Жившие здесь «туземные» племена были изгнаны в резервации или стали рабами белых переселенцев. Согласно решению Фольксраада бурской республики каждого белого фермера должны были обслуживать не более пяти семей черных батраков, чтобы избежать численного превосходства аборигенов. Однако самому Преториусу разрешили использовать десять чернокожих семей.
Сегодня африканские активисты требуют переименовать Преторию, дав ей традиционное, политически нейтральное название Тсване, однако этому препятствуют центральные власти ЮАР во имя гражданского мира между африканской и бурской общиной.Название Тсване носит сейчас только пригородный округ - этакая Ленинградская область вокруг местного Петербурга, - а в Претории сохраняются памятники самым одиозным расистским политикам, вроде симпатизировавшего нацистам премьера Герцога.
После второй англо-бурской войны, когда Британская империя заключила политический компромисс с лидерами поверженных бурских республик, разделив с ними власть над югом Африканского континента, Претория сохранила и даже укрепила свой столичный статус. Формально, образованный тогда Южно-Африканский Союз имел три столицы, и это разделение сохранилось в ЮАР до наших дней. Верховный суд поныне располагается в Блумфонтейне, бывшей столице Оранжевого Свободного государства, парламент заседает в Кейптауне, главном городе Капской провинции, а Претория является средоточием исполнительной власти. Но именно здесь, в построенном после войны Дворце Союза, чьи две башни должны были символизировать паритет белых властителей Южной Африки - буров и англичан, всегда находился настоящий политический центр страны.
В отличие от куда более космополитичного Йоханнесбурга, возникшего из приисковых поселков на волне золотой лихорадки, фермерская Претория всегда являлась центром консервативных бурских элит. Столица Трансвааля стала колыбелью системы апартхейда, и жизнь богатых белых районов наглядно демонстрирует, как глубоко укоренилась она в обществе Южно-Африканской республики и сознании ее жителей - вне зависимости от их цвета кожи.
Внешне эти места очень похожи на рай, каким рисуют его в протестантских журналах. Среди ухоженных лужаек, на уютных тенистых улицах стоят роскошные особняки, с бассейнами и садовыми горками. В развешанных на деревьях клетках поют птицы, а по двору бегают ручные кролики. В конце осени, то есть в конце здешней южноафриканской весны, все это покрывается фиолетовой дымкой от цветов дерева жакаранда, ставшем одним из символов столицы ЮАР. Только мотки колючей проволоки, нервно гудящей от пропущенного через нее тока и яркие таблички Armed Response на высоких заборах особняков намекают на то, что в действительности скрывает за собой эта видимая идиллия.
Здесь живут англичане, евреи и прочие состоятельные люди с белым цветом кожи. Однако большинство домов в этих кварталах принадлежат бурам - потомкам голландских и французских фермеров-кальвинистов. Характерный для них консервативный уклад позволил в целости сохранить старинные интерьеры многих домов, построенных в капском стиле, напрямую происходящем от староголландской архитектурной традиции. Их интерьеры даже в мелочах воспроизводят мещанский уют Утрехта и Гааги эпохи Оранской династии, перенесенный когда-то в южноафриканский вельд.
«По представлениям буров, подлинной культурой обладают только европейцы. Однако переселенцы из Европы владели практическими навыками. Им не хватало художественной жилки, что ощущается и до сих пор. Если не считать достижений в литературе, художественная жизнь белых представляется бедной и лишенной фантазии. Как правило, в своем творчестве они лишь подражают европейским образцам. Подлинное новаторство проявилось лишь в архитектуре», - говорит современный комментатор Вернер Гартунг.
Артефакты традиционной бурской культуры можно наблюдать не только в доме-музее последнего президента Трансвааля Паулюса Крюгера, но и в жилых особняках, заставленных антикварными буфетами из черного дерева, солидными и тяжеловесными столами, монументальными кроватями и большими ванными. Впрочем, этот быт старой бюргерской Европы, перенесенный когда-то на самый Юг Африки, не мешает пользоваться всеми современными благами цивилизации в виде дорогих машин, бытовой или электронной техники, которыми нашпигованы эти виллы. Их устоявшаяся патрицианская роскошь резко контрастирует с кричащим богатством постсоветских нуворишей, хотя точно так же основана на эксплуатации и грабеже. Но даже жители Рублевки и Конча-Заспы позавидовали бы фантастически дорогой иллюминации, которую зажигают здесь вечерами в канун Хануки и Рождества. Каждый вечер любоваться на них приезжают сотни машин, дефилирующих по сияющему огнями кварталу Ватерклуф.
Автомобили играют особую роль в жизни богатого меньшинства жителей ЮАР, чья жизнь проходит на колесах, между домом, офисом и гигантскими «моллами» - кварталами, приспособленными для шопинга, занятий спортом и развлечений на любой вкус. Все эти места, оборудованные огромными автостоянками, находятся под круглосуточной вооруженной охраной, и даже днем зажиточные южноафриканцы предпочитают не выходить за их пределы пешком - по крайней мере, дальше родного квартала. А после темноты, которая наступает около семи вечера, на улицах нельзя встретить ни одного белого пешехода, настолько велик здесь страх перед криминалом.
Впрочем, сами улицы отнюдь не пустуют по вечерам. В это время возвращаются домой чернокожие работники, которые создают своим трудом сказочную красоту «белой» Претории. В каждом зажиточном доме имеется внушительный штат прислуги: несколько «боев» и «мэйдс», которые полностью ведут домашнее хозяйство особняка. Часто эти люди нанимаются на работу прямо на перекрестках кварталов. Днем здесь сидят на траве молодые подростки с вениками или мастерками - условный знак их профессии - ожидая, пока работодатели не подъедут к ним на автомобиле. Разнорабочие в среднем получают от одиннадцати до пятидесяти долларов в неделю, а постоянная прислуга может рассчитывать на прибавки и поэтому крайне дорожит своим местом. Во всем районе Ватерклуф и во всех зажиточных кварталах Претории мы ни разу не видели ни одного белого работника. Уборщики, садовники, повара, горничные, шоферы, сантехники, строители представляли здесь темнокожее большинство страны.
Удивительно, но сказочные представления о «ленивых неграх» и энергичных белых, трудом которых якобы построено все, что существует сейчас в Южной Африке, до сих пор имеют широкое распространение в наших странах. Хотя исследователь колониализма британский экономист Джон Гобсон открыто высмеивал их еще в конце XIX века.
«Жизнь белых повелителей среди низших рас носит определенно паразитический характер. Они живут за счет туземцев, и главная их забота заключается в организации труда для собственной поддержки. Нормальное положение этих стран сводится к следующему: их плодородные земли и минеральные богатства присвоены чужеземцами и обрабатываются туземцами под их управлением, главным образом ради их выгод: они не отождествляют своих интересов с интересами страны или ее народа; они остаются среди нее чуждым элементом, заезжими людьми, «паразитами» на теле своих «хозяев»... Даже в тех частях Южной Африки, где белые благоденствуют, если внимательно присмотреться к жизни, которую они ведут, она окажется явно паразитарной. Белые фермеры, голландцы или англичане, мало работают как руками, так и головой, всюду быстро облениваются и становятся «некультурными»... краткие, судорожные вспышки энергии, вызываемые заманчивыми перспективами наживы у малочисленного класса спекулянтов и дельцов в таких городах-выскочках как Йоханнесбург, только обманывают зрение и скрывают от нас глубокий основной смысл вещей».
«За три столетия в европейцах настолько укоренилась привычка думать, будто они выше некоторых видов работы, и что для выполнения таких работ существуют неевропейцы, что они просто не мыслят себе, как может быть иначе», - вторил этому через полстолетья не кто иной, как сам Хендрик Фервурд - ярый расист и «архитектор» системы апартхейда. Он заявлял, что буры должны «вернуться к труду»: однако даже самые реакционные сторонники африканского фюрера не желали, да и не могли отказаться от того, что изначально составляло самую суть сеттлерской экономической системы, обеспечиваемой политическим режимом апартхейда.
На нее указывал все тот же Гобсон. Он с откровенностью описал систему всесторонней эксплуатации «туземного» труда, главным образом обращаясь к примеру южноафриканских колоний. «Если же высшие расы селятся на землях, где рабочая сила низших рас может быть выгодно использована в земледелии, на рудниках или в домашнем хозяйстве, последние вовсе не спешат умирать, а превращаются в класс рабов, - писал этот британский экономист, рассказывая о фундаментальных принципах колониальной экономики. - Так обстоит дело... даже в тех странах, где белые имеют возможность селиться, как, например, в некоторых частях Южной Африки... Вступив в эти страны ради торговых целей, мы остаемся в них ради их промышленной эксплуатации, обращая в свою пользу принудительный труд низших рас. Это типичное явление империализма, поскольку он касается управления низшими расами; если последних не убивают, их насильно подчиняют белому начальству, преследующему свои цели... С уничтожением юридических форм рабства его экономическая сущность не исчезла. Я не собираюсь рассматривать здесь общий вопрос, насколько типичные черты рабства дают знать о себе во всяком наемном труде, но хочу установить факт, что империализм покоится и существует на "подневольном труде"».
Справедливость этого тезиса очевидна и в нынешнем веке. Экономика Южной Африки, где капитал по-прежнему находится под контролем богатого белого меньшинства, все так же ориентирована на повсеместное использование дешевого наемного труда африканцев, где без труда можно рассмотреть те самые «типичные черты рабства».
Социальное разделение общества сохранилось, что способствует консервации уродливых рудиментов расового неравенства. Спустя годы после крушения апартхейда его печать до сих пор лежит на обществе Южной Африки, повсюду проявляясь в повседневной жизни ее формально равноправных граждан. Хозяйка бурского дома в Претории была откровенно изумлена тем, что мы здоровались за руку с ее чернокожим слугой. А сам слуга долго отказывался перевозить нас в открытом кузове пикапа. Он предлагал сделать три рейса, чтобы по очереди перевезти нас - белых - в маленькой двухместной кабине машины.
- Принято, что в кузове ездят лишь черные. Белые позволяют себе такое в либеральном Кейптауне, но не в Претории. Тут этого не одобряют, - объясняла нам знакомая из местной русскоязычной общины.
Впрочем, этот момент кажется мелочью в сравнении с претензиями к прическам украинских девушек, которые предъявила супруга одного из наших бурских знакомых.
- Почему вы заплели африканские косички? Вы же белые, - спросила эта женщина, которая предпочитала длинные гладкие локоны, напоминающие о бюргерских прическах северной Европы, видимо, памятуя о не столь далеких временах «правила карандаша».
Сегрегация в общественных местах отменена еще с девяносто четвертого года. Однако африканские девушки, служащие в одном из офисов огромного торгово-развлекательного молла, ощущали видимый дискомфорт в расположенных здесь же кафе, где мы разговаривали с ними о жизни ЮАР. Отдыхавшие в них белые, люди вполне современного вида, то и дело поглядывали на черных девушек в одной компании с белыми иностранцами. Эта картина остается необычной для общества, где личные отношения между людьми разных рас в свое время карались тюремным сроком до семи лет. Впоследствии мы посетили «черное» кафе за пределами молла, где собираются исключительно представители африканской общины. И здесь на нас смотрели с тем же нескрываемым интересом.
Эти девушки рассказывали о сегрегации в городских офисах, где белые владельцы частных фирм нередко предпочитают держать в штате белых менеджеров, отводя черным низкооплачиваемые вакансии. Государственная политика, которая обязывает брать на работу чернокожих граждан, остается малоэффективной, поскольку требование закона игнорируется во многих частных кампаниях. Этот фактор дополнительно способствует росту безработицы среди африканского населения.
- Так было всегда, - сказала Норма Семенья из народа бапеди, уроженка провинции Мпумаланга. - Мой отец стал первым африканским врачом в округе, мать работает у него медсестрой, и ему много лет запрещали практиковать, а теперь белые врачи бойкотируют его. И у отца до сих пор нет ни одного белого пациента.
Обустраивая и обслуживая зажиточные районы в городах Южной Африки, черные работники живут в гораздо менее привлекательных и комфортных местах, попадая туда на маршрутках, где также нельзя встретить белого человека. Большинство наемных рабочих по-прежнему населяют трущобные кварталы, куда во время апартхейда насильно депортировали черных. Самым знаменитым из этих «тауншипов» (слово, которое почти издевательски переводят в наших гайд-буках как «городок») является Соуэто. «Возможно, это самое знаменитое гетто в мире», - печально сказал нам наш африканский друг. Огромное поселение было образовано в пятидесятых годах среди рудничных отвалов шахт. На сегодня в этом «городке» проживает около трех миллионов человек, однако точное число его жителей не может сказать никто. Дешевизна рабочей силы в Южно-Африканской республике обусловлена постоянной трудовой миграцией из других африканских стран. На сегодня здесь насчитывается от трех до пяти миллионов нелегальных мигрантов, что поддерживает постоянно высокий уровень безработицы. Часто эти люди живут в чудовищных антисанитарных условиях, без воды и света, а уровень смертности среди африканского населения Соуэто в три раза выше, чем среди белого населения Йоханнесбурга. Тауншип Мамелоди и другие гетто в окрестностях «белой» Претории, спустя годы после падения расистского режима, также представляют собой бедные «черные» кварталы.
Расхожий миф об апартхейде рисует расистскую ЮАР как страну всеобщего процветания, где запертое в «бантустанах» черное население вело счастливую жизнь под мудрым управлением белых господ. Этот ностальгический взгляд очень близок умильным байкам о процветании царской России под кормилом кротких венценосных самодержцев или рассказам о справедливых порядках на оккупированных вермахтом землях, освобожденных от большевистской чумы. В историческом смысле он продолжает традицию лубочных историй о райской жизни крепостных крестьян до реформы 1861 года и заставляет вспомнить литературные пасторали о счастливой доле американских рабов, беспечно живших под отеческим присмотром плантаторов-хлопководов.
Согласно этим мифологическим представлениям, нынешняя бедность большинства населения Южной Африки является следствием ликвидации апартхейда, а вовсе не одной из ее главных причин. Хотя в самой ЮАР, где хорошо помнят о своей недавней истории, такие утверждения стесняются делать даже ярые приверженцы старых порядков. Здесь знают, что процессы криминализации сегрегированного общества приобрели катастрофические масштабы еще в семидесятых годах прошлого века, когда Южная Африка вступила в полосу системного экономического кризиса. Именно банкротство экономической системы апартхейда и последующий за этим социальный коллапс в итоге обусловили падение его политического режима.
Ронни Касрилс, белый уроженец Йоханнесбурга, коммунист и один из лидеров боевого крыла Африканского национального конгресса, покинувший родину в шестидесятых годах, с горечью поражался ее социальным контрастам. К началу 90-х годов они проявлялись здесь повсюду.
В этих социальных контрастах заложены причины бешеного разгула преступности, которой пугают нас форумы и статьи о реалиях Южной Африки. Ее размах действительно впечатляет. За первую неделю нашего пребывания в Претории там дважды ограбили советницу украинского посольства, подстрелив из пистолета ее собаку. Залезший в дом вор не смог поживиться сколько-нибудь значительными ценностями, которые вряд ли стоило искать у украинского дипломата, а позарился на недорогие бытовые приборы. По словам африканских студентов из общежития Технического университета, воры забирали из их комнат все, что могли унести - вплоть до вешалок, чашек и ножниц, а также еду и нестиранную одежду. Они утверждают, что основная масса грабителей - мигранты из других африканских стран, которые практически лишены возможности легального заработка. Криминал остается для них единственным способом заработать на жизнь, что объясняет особую дерзость преступлений. Тем, кто их совершает, действительно нечего терять.
Еще один популярный среди постсоветских обывателей миф гласит, что «крайм» якобы пришел в ЮАР только после конца апартхейда. На самом деле, преступность всегда была бичом расистского общества, поскольку ее закономерно провоцировала искусственно созданная нищета африканского большинства. Ронни Касрилс был поражен атмосферой страха, когда спустя многие годы нелегально вернулся в страну на закате расистской эпохи:
«В белых пригородных районах, как и в центре Йоханнесбурга, улицы пустели с наступлением сумерек. Дома были превращены в крепости с высокими стенами, с натянутой сверху режущей проволокой, с дверьми, снабженными переговорными устройствами и надписями, предупреждающими возможных взломщиков об опасности, поскольку территорию охраняли злые собаки и фирмы, обеспечивающие вооруженную охрану (стоит только нажать кнопку). Полувоенные надписи типа «Вооруженный ответ», «Первая сила» или «Часовой Сандтона» стали столь же обычным явлением, как плавательные бассейны и джакузи».
Этот страх перед криминальным насилием, от которого на деле в первую очередь страдают ничем не защищенные африканцы, можно считать исторической расплатой за многолетнюю социальную и расовую дискриминацию, расплатой за роскошь, довольство и процветание среди кричащего бесправия и нищеты, что признают многие белые граждане Южно-Африканской республики. В отличие от постсоветских расистов, им трудно спорить с объективностью этого факта. Глупо удивляться преступности в стране, где сказочная рождественская иллюминация Ватерклуфа соседствует с лишенными электричества кварталами Мамелоди. Внутренние противоречия разделенного общества по-прежнему порождают зародившийся в искусственно созданных гетто «крайм».
Но страх перед «черными» также являлся важным инструментом, с помощью которого элиты расистского общества манипулировали сознанием своих белых сограждан. Целым поколениям буров вполне сознательно внушался мессианский комплекс «цивилизованного» меньшинства, окруженного огромными массами черных варваров, всегда угрожающих чистоте крови, безопасности и самому господству «избранного народа». Общество буров символически представлялось укрепленным лагерем, всегда готовым к обороне от угрозы извне. Апофеозом этого образа является грандиозный «Вортреккер Монумент», сооружение которого началось вскоре после утверждения апартхейда. Мрачный сорокаметровый куб, расположенный на холме возле Претории, представляет собой нечто среднее между крепостью, кирхой, чернобыльским саркофагом и башней Саурона. А по периметру его символически окружают каменные повозки переселенцев, из-за которых они некогда расстреливали аборигенов. Внутренние стены монумента украшены барельефами, выполненными в манере идеологического искусства нацистского Рейха. Здесь изображены белые женщины и мужчины, покорители дикой природы и дикарей, честные труженики-поселенцы с винтовкой и мотыгой в руках, противостоящие черным ордам. Особая обширная композиция в подробностях запечатлела картину убийства белых детей - и несложно представить, сколько поколений буров училось страху и ненависти возле этих мраморных стен.
В центре, под огромным куполом, установлено символическое надгробие в память бурских переселенцев - и раз в год, в день бойни на Блад Ривер, на него падает луч света из проделанного под куполом отверстия. Посетив «Вортреккер Монумент» за день до этой даты, мы видели, как в пустом зале устанавливают сотни стульев для бурской элиты. Она ежегодно собирается в этом месте, ставшем средоточием идеологии и мифологии апартхейда.
Расположенный рядом музей расистских времен сохранил большую часть своих экспозиций. В нем можно посмотреть видеофильмы о проходивших здесь грандиозных расистских маршах, собиравших сотни тысяч буров, одетых в старинные костюмы, платья, шляпы и чепчики - «фофудья» и шароварщина на африканский лад. Здесь же, у монумента, давали присягу призывники старой «белой» армии, через которую проходило большинство "титульных" граждан. Участвуя в полицейских облавах, карательных акциях и завоевательной войне против Анголы, они учились убивать, унижать и бояться угнетенных ими аборигенов. Все это живо напомнило нам современность другой «осажденной крепости» - обреченного израильского общества, построенного на тех же принципах расовой сегрегации. Его апологетам стоило бы попасть сюда, чтобы понять: рано или поздно израильский апартхейд повторит судьбу своего ближайшего политического союзника, каким являлся для Тель-Авива ядерный режим расистской Претории.
Стоя под мрачным зиккуратом колонизаторов, думаешь, что он символизирует собой нынешнюю жизнь богатой белой Претории. Загнав в резервации большую половину жителей Южной Африки, где нищета и сейчас удерживает миллионы людей, творцы апартхейда сами оказались замкнуты в гетто - богатом и роскошном гетто гигантских моллов и дорогих особняков. И останутся в нем, пока в стране и на всем континенте не будут стерты границы социального и расового деления.
Хантер Томпсон, разумеется, был неправ, иронически называя буров «Худшими людьми в мире». На самом деле этот народ, история которого столь же необычна, сколь и типична для мировой истории, стал точно такой же жертвой политики своих «богоизбранных» элит, как и порабощенные им племена. Многие буры понимают это, и среди организаторов Всемирного фестиваля молодежи и студентов в Претории можно было видеть профессора Преториуса, белоусого потомка военного лидера колонистов-рабовладельцев.
Город Претория всегда являлся одним из символов этого режима - еще с тех времен, когда он являлся столицей рабовладельческой бурской республики Трансвааль, где местная конституция лишила черных права быть гражданами и владеть землей. Претория Филадельфия - «Претория Братской любви» - была основана Мартинусом Преториусом и названа в честь своего отца Андриса - военного лидера колонистов. Под руководством этого человека буры уничтожили тысячи туземцев, истребили колоссальное количество животных и завершили завоевание огромной территории в долинах рек Оранжевая и Вааль. Жившие здесь «туземные» племена были изгнаны в резервации или стали рабами белых переселенцев. Согласно решению Фольксраада бурской республики каждого белого фермера должны были обслуживать не более пяти семей черных батраков, чтобы избежать численного превосходства аборигенов. Однако самому Преториусу разрешили использовать десять чернокожих семей.
Сегодня африканские активисты требуют переименовать Преторию, дав ей традиционное, политически нейтральное название Тсване, однако этому препятствуют центральные власти ЮАР во имя гражданского мира между африканской и бурской общиной.Название Тсване носит сейчас только пригородный округ - этакая Ленинградская область вокруг местного Петербурга, - а в Претории сохраняются памятники самым одиозным расистским политикам, вроде симпатизировавшего нацистам премьера Герцога.
После второй англо-бурской войны, когда Британская империя заключила политический компромисс с лидерами поверженных бурских республик, разделив с ними власть над югом Африканского континента, Претория сохранила и даже укрепила свой столичный статус. Формально, образованный тогда Южно-Африканский Союз имел три столицы, и это разделение сохранилось в ЮАР до наших дней. Верховный суд поныне располагается в Блумфонтейне, бывшей столице Оранжевого Свободного государства, парламент заседает в Кейптауне, главном городе Капской провинции, а Претория является средоточием исполнительной власти. Но именно здесь, в построенном после войны Дворце Союза, чьи две башни должны были символизировать паритет белых властителей Южной Африки - буров и англичан, всегда находился настоящий политический центр страны.
В отличие от куда более космополитичного Йоханнесбурга, возникшего из приисковых поселков на волне золотой лихорадки, фермерская Претория всегда являлась центром консервативных бурских элит. Столица Трансвааля стала колыбелью системы апартхейда, и жизнь богатых белых районов наглядно демонстрирует, как глубоко укоренилась она в обществе Южно-Африканской республики и сознании ее жителей - вне зависимости от их цвета кожи.
Внешне эти места очень похожи на рай, каким рисуют его в протестантских журналах. Среди ухоженных лужаек, на уютных тенистых улицах стоят роскошные особняки, с бассейнами и садовыми горками. В развешанных на деревьях клетках поют птицы, а по двору бегают ручные кролики. В конце осени, то есть в конце здешней южноафриканской весны, все это покрывается фиолетовой дымкой от цветов дерева жакаранда, ставшем одним из символов столицы ЮАР. Только мотки колючей проволоки, нервно гудящей от пропущенного через нее тока и яркие таблички Armed Response на высоких заборах особняков намекают на то, что в действительности скрывает за собой эта видимая идиллия.
Здесь живут англичане, евреи и прочие состоятельные люди с белым цветом кожи. Однако большинство домов в этих кварталах принадлежат бурам - потомкам голландских и французских фермеров-кальвинистов. Характерный для них консервативный уклад позволил в целости сохранить старинные интерьеры многих домов, построенных в капском стиле, напрямую происходящем от староголландской архитектурной традиции. Их интерьеры даже в мелочах воспроизводят мещанский уют Утрехта и Гааги эпохи Оранской династии, перенесенный когда-то в южноафриканский вельд.
«По представлениям буров, подлинной культурой обладают только европейцы. Однако переселенцы из Европы владели практическими навыками. Им не хватало художественной жилки, что ощущается и до сих пор. Если не считать достижений в литературе, художественная жизнь белых представляется бедной и лишенной фантазии. Как правило, в своем творчестве они лишь подражают европейским образцам. Подлинное новаторство проявилось лишь в архитектуре», - говорит современный комментатор Вернер Гартунг.
Артефакты традиционной бурской культуры можно наблюдать не только в доме-музее последнего президента Трансвааля Паулюса Крюгера, но и в жилых особняках, заставленных антикварными буфетами из черного дерева, солидными и тяжеловесными столами, монументальными кроватями и большими ванными. Впрочем, этот быт старой бюргерской Европы, перенесенный когда-то на самый Юг Африки, не мешает пользоваться всеми современными благами цивилизации в виде дорогих машин, бытовой или электронной техники, которыми нашпигованы эти виллы. Их устоявшаяся патрицианская роскошь резко контрастирует с кричащим богатством постсоветских нуворишей, хотя точно так же основана на эксплуатации и грабеже. Но даже жители Рублевки и Конча-Заспы позавидовали бы фантастически дорогой иллюминации, которую зажигают здесь вечерами в канун Хануки и Рождества. Каждый вечер любоваться на них приезжают сотни машин, дефилирующих по сияющему огнями кварталу Ватерклуф.
Автомобили играют особую роль в жизни богатого меньшинства жителей ЮАР, чья жизнь проходит на колесах, между домом, офисом и гигантскими «моллами» - кварталами, приспособленными для шопинга, занятий спортом и развлечений на любой вкус. Все эти места, оборудованные огромными автостоянками, находятся под круглосуточной вооруженной охраной, и даже днем зажиточные южноафриканцы предпочитают не выходить за их пределы пешком - по крайней мере, дальше родного квартала. А после темноты, которая наступает около семи вечера, на улицах нельзя встретить ни одного белого пешехода, настолько велик здесь страх перед криминалом.
Впрочем, сами улицы отнюдь не пустуют по вечерам. В это время возвращаются домой чернокожие работники, которые создают своим трудом сказочную красоту «белой» Претории. В каждом зажиточном доме имеется внушительный штат прислуги: несколько «боев» и «мэйдс», которые полностью ведут домашнее хозяйство особняка. Часто эти люди нанимаются на работу прямо на перекрестках кварталов. Днем здесь сидят на траве молодые подростки с вениками или мастерками - условный знак их профессии - ожидая, пока работодатели не подъедут к ним на автомобиле. Разнорабочие в среднем получают от одиннадцати до пятидесяти долларов в неделю, а постоянная прислуга может рассчитывать на прибавки и поэтому крайне дорожит своим местом. Во всем районе Ватерклуф и во всех зажиточных кварталах Претории мы ни разу не видели ни одного белого работника. Уборщики, садовники, повара, горничные, шоферы, сантехники, строители представляли здесь темнокожее большинство страны.
Удивительно, но сказочные представления о «ленивых неграх» и энергичных белых, трудом которых якобы построено все, что существует сейчас в Южной Африке, до сих пор имеют широкое распространение в наших странах. Хотя исследователь колониализма британский экономист Джон Гобсон открыто высмеивал их еще в конце XIX века.
«Жизнь белых повелителей среди низших рас носит определенно паразитический характер. Они живут за счет туземцев, и главная их забота заключается в организации труда для собственной поддержки. Нормальное положение этих стран сводится к следующему: их плодородные земли и минеральные богатства присвоены чужеземцами и обрабатываются туземцами под их управлением, главным образом ради их выгод: они не отождествляют своих интересов с интересами страны или ее народа; они остаются среди нее чуждым элементом, заезжими людьми, «паразитами» на теле своих «хозяев»... Даже в тех частях Южной Африки, где белые благоденствуют, если внимательно присмотреться к жизни, которую они ведут, она окажется явно паразитарной. Белые фермеры, голландцы или англичане, мало работают как руками, так и головой, всюду быстро облениваются и становятся «некультурными»... краткие, судорожные вспышки энергии, вызываемые заманчивыми перспективами наживы у малочисленного класса спекулянтов и дельцов в таких городах-выскочках как Йоханнесбург, только обманывают зрение и скрывают от нас глубокий основной смысл вещей».
«За три столетия в европейцах настолько укоренилась привычка думать, будто они выше некоторых видов работы, и что для выполнения таких работ существуют неевропейцы, что они просто не мыслят себе, как может быть иначе», - вторил этому через полстолетья не кто иной, как сам Хендрик Фервурд - ярый расист и «архитектор» системы апартхейда. Он заявлял, что буры должны «вернуться к труду»: однако даже самые реакционные сторонники африканского фюрера не желали, да и не могли отказаться от того, что изначально составляло самую суть сеттлерской экономической системы, обеспечиваемой политическим режимом апартхейда.
На нее указывал все тот же Гобсон. Он с откровенностью описал систему всесторонней эксплуатации «туземного» труда, главным образом обращаясь к примеру южноафриканских колоний. «Если же высшие расы селятся на землях, где рабочая сила низших рас может быть выгодно использована в земледелии, на рудниках или в домашнем хозяйстве, последние вовсе не спешат умирать, а превращаются в класс рабов, - писал этот британский экономист, рассказывая о фундаментальных принципах колониальной экономики. - Так обстоит дело... даже в тех странах, где белые имеют возможность селиться, как, например, в некоторых частях Южной Африки... Вступив в эти страны ради торговых целей, мы остаемся в них ради их промышленной эксплуатации, обращая в свою пользу принудительный труд низших рас. Это типичное явление империализма, поскольку он касается управления низшими расами; если последних не убивают, их насильно подчиняют белому начальству, преследующему свои цели... С уничтожением юридических форм рабства его экономическая сущность не исчезла. Я не собираюсь рассматривать здесь общий вопрос, насколько типичные черты рабства дают знать о себе во всяком наемном труде, но хочу установить факт, что империализм покоится и существует на "подневольном труде"».
Справедливость этого тезиса очевидна и в нынешнем веке. Экономика Южной Африки, где капитал по-прежнему находится под контролем богатого белого меньшинства, все так же ориентирована на повсеместное использование дешевого наемного труда африканцев, где без труда можно рассмотреть те самые «типичные черты рабства».
Социальное разделение общества сохранилось, что способствует консервации уродливых рудиментов расового неравенства. Спустя годы после крушения апартхейда его печать до сих пор лежит на обществе Южной Африки, повсюду проявляясь в повседневной жизни ее формально равноправных граждан. Хозяйка бурского дома в Претории была откровенно изумлена тем, что мы здоровались за руку с ее чернокожим слугой. А сам слуга долго отказывался перевозить нас в открытом кузове пикапа. Он предлагал сделать три рейса, чтобы по очереди перевезти нас - белых - в маленькой двухместной кабине машины.
- Принято, что в кузове ездят лишь черные. Белые позволяют себе такое в либеральном Кейптауне, но не в Претории. Тут этого не одобряют, - объясняла нам знакомая из местной русскоязычной общины.
Впрочем, этот момент кажется мелочью в сравнении с претензиями к прическам украинских девушек, которые предъявила супруга одного из наших бурских знакомых.
- Почему вы заплели африканские косички? Вы же белые, - спросила эта женщина, которая предпочитала длинные гладкие локоны, напоминающие о бюргерских прическах северной Европы, видимо, памятуя о не столь далеких временах «правила карандаша».
Сегрегация в общественных местах отменена еще с девяносто четвертого года. Однако африканские девушки, служащие в одном из офисов огромного торгово-развлекательного молла, ощущали видимый дискомфорт в расположенных здесь же кафе, где мы разговаривали с ними о жизни ЮАР. Отдыхавшие в них белые, люди вполне современного вида, то и дело поглядывали на черных девушек в одной компании с белыми иностранцами. Эта картина остается необычной для общества, где личные отношения между людьми разных рас в свое время карались тюремным сроком до семи лет. Впоследствии мы посетили «черное» кафе за пределами молла, где собираются исключительно представители африканской общины. И здесь на нас смотрели с тем же нескрываемым интересом.
Эти девушки рассказывали о сегрегации в городских офисах, где белые владельцы частных фирм нередко предпочитают держать в штате белых менеджеров, отводя черным низкооплачиваемые вакансии. Государственная политика, которая обязывает брать на работу чернокожих граждан, остается малоэффективной, поскольку требование закона игнорируется во многих частных кампаниях. Этот фактор дополнительно способствует росту безработицы среди африканского населения.
- Так было всегда, - сказала Норма Семенья из народа бапеди, уроженка провинции Мпумаланга. - Мой отец стал первым африканским врачом в округе, мать работает у него медсестрой, и ему много лет запрещали практиковать, а теперь белые врачи бойкотируют его. И у отца до сих пор нет ни одного белого пациента.
Обустраивая и обслуживая зажиточные районы в городах Южной Африки, черные работники живут в гораздо менее привлекательных и комфортных местах, попадая туда на маршрутках, где также нельзя встретить белого человека. Большинство наемных рабочих по-прежнему населяют трущобные кварталы, куда во время апартхейда насильно депортировали черных. Самым знаменитым из этих «тауншипов» (слово, которое почти издевательски переводят в наших гайд-буках как «городок») является Соуэто. «Возможно, это самое знаменитое гетто в мире», - печально сказал нам наш африканский друг. Огромное поселение было образовано в пятидесятых годах среди рудничных отвалов шахт. На сегодня в этом «городке» проживает около трех миллионов человек, однако точное число его жителей не может сказать никто. Дешевизна рабочей силы в Южно-Африканской республике обусловлена постоянной трудовой миграцией из других африканских стран. На сегодня здесь насчитывается от трех до пяти миллионов нелегальных мигрантов, что поддерживает постоянно высокий уровень безработицы. Часто эти люди живут в чудовищных антисанитарных условиях, без воды и света, а уровень смертности среди африканского населения Соуэто в три раза выше, чем среди белого населения Йоханнесбурга. Тауншип Мамелоди и другие гетто в окрестностях «белой» Претории, спустя годы после падения расистского режима, также представляют собой бедные «черные» кварталы.
Расхожий миф об апартхейде рисует расистскую ЮАР как страну всеобщего процветания, где запертое в «бантустанах» черное население вело счастливую жизнь под мудрым управлением белых господ. Этот ностальгический взгляд очень близок умильным байкам о процветании царской России под кормилом кротких венценосных самодержцев или рассказам о справедливых порядках на оккупированных вермахтом землях, освобожденных от большевистской чумы. В историческом смысле он продолжает традицию лубочных историй о райской жизни крепостных крестьян до реформы 1861 года и заставляет вспомнить литературные пасторали о счастливой доле американских рабов, беспечно живших под отеческим присмотром плантаторов-хлопководов.
Согласно этим мифологическим представлениям, нынешняя бедность большинства населения Южной Африки является следствием ликвидации апартхейда, а вовсе не одной из ее главных причин. Хотя в самой ЮАР, где хорошо помнят о своей недавней истории, такие утверждения стесняются делать даже ярые приверженцы старых порядков. Здесь знают, что процессы криминализации сегрегированного общества приобрели катастрофические масштабы еще в семидесятых годах прошлого века, когда Южная Африка вступила в полосу системного экономического кризиса. Именно банкротство экономической системы апартхейда и последующий за этим социальный коллапс в итоге обусловили падение его политического режима.
Ронни Касрилс, белый уроженец Йоханнесбурга, коммунист и один из лидеров боевого крыла Африканского национального конгресса, покинувший родину в шестидесятых годах, с горечью поражался ее социальным контрастам. К началу 90-х годов они проявлялись здесь повсюду.
«Поездки по стране открыли для меня, в какой нищете и
убожестве жили миллионы людей. Я написал Элеоноре о том, как стоя
на холме неподалеку от Дурбана и вглядываясь в трущобы района
Инанда, я подумал, что это было похоже на круги ада Данте. Женщины
с трудом поднимались вверх по холму из наполненной дымом низины,
чтобы набрать воды из кранов в соседнем районе, - делился он
своими впечатлениями от ЮАР, где еще продолжала существование
система апартхейда. - Вокруг городов были расположены
обшарпанные поселки, не имевшие почти никаких удобств. В лачугах
тех, кто поселился здесь незаконно, обитали миллионы голодных и
безработных людей. Неудивительно, что здесь бурно развивалась
преступность, росло число вожаков воинственных группировок, а силы
безопасности использовали эту ситуацию, чтобы дестабилизировать
общины черных южноафриканцев, направляя волны насилия против АНК и
его сторонников. Пик Бота хвастался, что южноафриканские черные
жили гораздо лучше, чем африканцы на всем остальном континенте.
Это, возможно, относилось к 25% из 32 миллионов человек черного
населения страны, которые имели хоть какую-нибудь работу. Что
касается остальных, то я видел в Южной Африке худшие условия
лишений, перенаселенности домов и нехватки коммунальных удобств,
нежели в Хараре, Мапуту или Лусаке. Но в тех более бедных странах
люди, по крайней мере, имели достоинство быть
свободными».
В этих социальных контрастах заложены причины бешеного разгула преступности, которой пугают нас форумы и статьи о реалиях Южной Африки. Ее размах действительно впечатляет. За первую неделю нашего пребывания в Претории там дважды ограбили советницу украинского посольства, подстрелив из пистолета ее собаку. Залезший в дом вор не смог поживиться сколько-нибудь значительными ценностями, которые вряд ли стоило искать у украинского дипломата, а позарился на недорогие бытовые приборы. По словам африканских студентов из общежития Технического университета, воры забирали из их комнат все, что могли унести - вплоть до вешалок, чашек и ножниц, а также еду и нестиранную одежду. Они утверждают, что основная масса грабителей - мигранты из других африканских стран, которые практически лишены возможности легального заработка. Криминал остается для них единственным способом заработать на жизнь, что объясняет особую дерзость преступлений. Тем, кто их совершает, действительно нечего терять.
Еще один популярный среди постсоветских обывателей миф гласит, что «крайм» якобы пришел в ЮАР только после конца апартхейда. На самом деле, преступность всегда была бичом расистского общества, поскольку ее закономерно провоцировала искусственно созданная нищета африканского большинства. Ронни Касрилс был поражен атмосферой страха, когда спустя многие годы нелегально вернулся в страну на закате расистской эпохи:
«В белых пригородных районах, как и в центре Йоханнесбурга, улицы пустели с наступлением сумерек. Дома были превращены в крепости с высокими стенами, с натянутой сверху режущей проволокой, с дверьми, снабженными переговорными устройствами и надписями, предупреждающими возможных взломщиков об опасности, поскольку территорию охраняли злые собаки и фирмы, обеспечивающие вооруженную охрану (стоит только нажать кнопку). Полувоенные надписи типа «Вооруженный ответ», «Первая сила» или «Часовой Сандтона» стали столь же обычным явлением, как плавательные бассейны и джакузи».
Этот страх перед криминальным насилием, от которого на деле в первую очередь страдают ничем не защищенные африканцы, можно считать исторической расплатой за многолетнюю социальную и расовую дискриминацию, расплатой за роскошь, довольство и процветание среди кричащего бесправия и нищеты, что признают многие белые граждане Южно-Африканской республики. В отличие от постсоветских расистов, им трудно спорить с объективностью этого факта. Глупо удивляться преступности в стране, где сказочная рождественская иллюминация Ватерклуфа соседствует с лишенными электричества кварталами Мамелоди. Внутренние противоречия разделенного общества по-прежнему порождают зародившийся в искусственно созданных гетто «крайм».
Но страх перед «черными» также являлся важным инструментом, с помощью которого элиты расистского общества манипулировали сознанием своих белых сограждан. Целым поколениям буров вполне сознательно внушался мессианский комплекс «цивилизованного» меньшинства, окруженного огромными массами черных варваров, всегда угрожающих чистоте крови, безопасности и самому господству «избранного народа». Общество буров символически представлялось укрепленным лагерем, всегда готовым к обороне от угрозы извне. Апофеозом этого образа является грандиозный «Вортреккер Монумент», сооружение которого началось вскоре после утверждения апартхейда. Мрачный сорокаметровый куб, расположенный на холме возле Претории, представляет собой нечто среднее между крепостью, кирхой, чернобыльским саркофагом и башней Саурона. А по периметру его символически окружают каменные повозки переселенцев, из-за которых они некогда расстреливали аборигенов. Внутренние стены монумента украшены барельефами, выполненными в манере идеологического искусства нацистского Рейха. Здесь изображены белые женщины и мужчины, покорители дикой природы и дикарей, честные труженики-поселенцы с винтовкой и мотыгой в руках, противостоящие черным ордам. Особая обширная композиция в подробностях запечатлела картину убийства белых детей - и несложно представить, сколько поколений буров училось страху и ненависти возле этих мраморных стен.
В центре, под огромным куполом, установлено символическое надгробие в память бурских переселенцев - и раз в год, в день бойни на Блад Ривер, на него падает луч света из проделанного под куполом отверстия. Посетив «Вортреккер Монумент» за день до этой даты, мы видели, как в пустом зале устанавливают сотни стульев для бурской элиты. Она ежегодно собирается в этом месте, ставшем средоточием идеологии и мифологии апартхейда.
Расположенный рядом музей расистских времен сохранил большую часть своих экспозиций. В нем можно посмотреть видеофильмы о проходивших здесь грандиозных расистских маршах, собиравших сотни тысяч буров, одетых в старинные костюмы, платья, шляпы и чепчики - «фофудья» и шароварщина на африканский лад. Здесь же, у монумента, давали присягу призывники старой «белой» армии, через которую проходило большинство "титульных" граждан. Участвуя в полицейских облавах, карательных акциях и завоевательной войне против Анголы, они учились убивать, унижать и бояться угнетенных ими аборигенов. Все это живо напомнило нам современность другой «осажденной крепости» - обреченного израильского общества, построенного на тех же принципах расовой сегрегации. Его апологетам стоило бы попасть сюда, чтобы понять: рано или поздно израильский апартхейд повторит судьбу своего ближайшего политического союзника, каким являлся для Тель-Авива ядерный режим расистской Претории.
Стоя под мрачным зиккуратом колонизаторов, думаешь, что он символизирует собой нынешнюю жизнь богатой белой Претории. Загнав в резервации большую половину жителей Южной Африки, где нищета и сейчас удерживает миллионы людей, творцы апартхейда сами оказались замкнуты в гетто - богатом и роскошном гетто гигантских моллов и дорогих особняков. И останутся в нем, пока в стране и на всем континенте не будут стерты границы социального и расового деления.
Хантер Томпсон, разумеется, был неправ, иронически называя буров «Худшими людьми в мире». На самом деле этот народ, история которого столь же необычна, сколь и типична для мировой истории, стал точно такой же жертвой политики своих «богоизбранных» элит, как и порабощенные им племена. Многие буры понимают это, и среди организаторов Всемирного фестиваля молодежи и студентов в Претории можно было видеть профессора Преториуса, белоусого потомка военного лидера колонистов-рабовладельцев.
Вход в музей украшает скульптура в духе работ Арно Брекера
- атлетичный белый фермер, смиряющий африканского быка,
символизируя этим покорение черного континента. Однако, жизнь
повсюду высмеивает этот напыщенный символизм. Покидая
монумент, мы видели, как черный африканец красил колеса
бутафорского фургона «вуртреккеров» - священного артефакта бурских
расистов. Ирония истории - и напоминание о том, чей труд всегда
творил историю Южной Африки.
Опубликовано
Оставить комментарий
Популярные посты:
Архив записей в блогах:
"Песня, напоминающая вам себя".
Снова непростой вопрос. У каждого из нас на разных отрезках жизненного пути были разные песни, которые в тот или иной момент ощущались как наиболее ...
Недавно один уважаемый человек, съевший эту жизнь и успешно ее переваривший, посоветовал найти умную бабу. Так и сказал, не будет тебе счастья, пока не встретится умная баба. И начал перечислять общих знакомых холостяков и неудачников в прошлом, у которых жизнь до женитьбы была криптограм ...
очень часто слышу фразу у кого-то "Уж лучше быть одной чем с кем попало" И каждый какой-то свой смысл вкладывает . Не обьясняет автор кого он относит к "кто попало". Ни каких критериев. Женщины...Эту фразу сотворил мужчина. Сытый и обласканный ...
— Единственный в России. В Воронеже открылся планерный авиационно-учебный центр.
— Позитив от Rentaplane.ru. Теперь аренда самолёта возможна с налётом от 100 часов.
— История успеха. Рассказываем о вертолётной авиакомпании «Гранат» и её руководителе.
...
