
батистовый платок

Ехала домой как в
песне. Нет, никакого зерна я не пиздила, и двурогая луна тоже не
того, но вот знаете, бывает, когда все складывается, и все –
хорошо. Был хороший день, но и хорошо, что уже прошел, а дома –
борщ, и тихо, и разговаривать ни с кем не надо ( а напизделась так,
что от звуков собственного голоса зубы сводит), разве что с
кошкой поругаться и собаку наказать озверевшие звери
заноют «где ты была?! где шля-а-а-алась?!!», но их
покормишь-погладишь, они и успокоятся, простят, кошка уляжется
поверх моей руки на компьютерную мышь, чтобы мешать мне работать
работу, и станет старательно мурлыкать басом, как какой-нибудь
ученик Шаляпина (она раньше не мурлыкала, недавно только
научилась), а собака – щасливо предаваться старческому метеоризму,
и подлаивать во сне (а она уж почти год как совсем не лает, так
жить устала, а тут вот снова начала – бегает во сне, и лает), и
будет тихо-тихо-тихо, только Нина Симон, и собачий пердеж, и
кошкины бархатистые мурлыканья, и две чужие сметы, которые надо
пересчитать, а цифры я люблю гораздо больше, чем буквы.
И вот с полной головой таких умиротворяющих мыслей я даже не еду в метро – катаюсь, время заполночь, полупустой вагон, мартины «Магички», да еще напротив сидит годный армянский шкафчик ( как я люблю – здоровенный хуйлан, и все при нем, и монобровь, и бульдозрная челюсть, и голова ведром, и косая сажень по всему телу, в общем, миленький зайчег), и я на него поглядываю время от времени как на картину Сезанна – с удовольствием, но без вожделения. Ну, во-первых, зачем мне незнакомый армянский мужчина, если есть знакомый, а во-вторых, в моей ебальной книжечке есть строгая пометка «кроме женщин и детей», а зайчег лет на шесть меня моложе.
И от всех этих тихих радостей в душе у меня мир, покой и благоволение, как у кровавого палача Пиночета, который только что жестоко сверг правительство Сальвадора Альенде, но тут я переворачиваю страницу, и вижу закладку – открытку, подаренную и сделанную Мартой же. Мирная, милая реальность тут же раскалывается вдребезги, и осколки, видимо, непоправимо ранят голову, я начинаю неудержимо ржать, как кобыла Вронского.
Незнакомый армянский мужчина изумленно шевелит монобровью, вглядываясь в название книги, которой я напрасно стараюсь прикрыть хохочущую себя. Думает, наверное – вот книжка хорошая, раз тетку так разбирает!
Но дело, канешно,
не в книжке, пусть она и трижды хорошая. Дело в открытке. Увидев
эту дрянь прелесть, я моментально представила себе
классическую схему «батистовый платок».
Ну, помните - «… предполагаю, сударь, что вы не глупец и вам, хоть вы и прибыли из Гаскони, должно быть известно, что без причины не наступают ногой на носовой платок. Париж, черт возьми, не вымощен батистовыми платочками.»
Ординарный, даже туповатый флирт – она роняет платок, он поднимает, короткий взгляд пронзителен, как шпага, завязывается разговор, знакомство, и тра-та-та.
Так вот, я
представила себе тот разговор, и то знакомство, которое завязалось
бы, урони я к ногам бедного гасконца закавказского
хлопца Мартину открытку.
До дела не дошло, механическая женщина сладко пропела «щююююкинская», и я, хохоча, повизгивая и прихрюкивая, вывалилась из вагона.
Открытка,
собственно, под катей.
|
</> |