Башня. Новый Ковчег-5. Глава 14. Дорохов (часть 1)

two_towers — 26.08.2024

— Добрый день, Родион Артурович.

Комендант девяносто третьего этажа, где теперь обитал Слава Дорохов, расплылся в фальшивой счастливой улыбке, упитанные, гладковыбритые щёчки зарделись румянцем, и в Славиной голове опять всплыло определение из какой-то старинной, допотопной книги — голубой воришка. Ни названия, ни автора книги, ни даже о чём она, Слава, хоть убей, не помнил, но вот само словосочетание просто идеально подходило этому невысокому, плотно сбитому человечку, с круглым бледным лицом, которое легко вспыхивало всякий раз, когда Слава доставал бумажник.

— Право же, Родион Артурович, не стоит утруждаться. Ну что ж вы так… — вялые, блестящие губы коменданта изображали виноватую улыбку, глазки опускались в пол, а пальцы шустро пересчитывали полученные купюры.

Славу это всё забавляло и веселило. Чёрт, иногда действительно стоило стать подпольщиком, исключительно ради вот таких моментов. Ну и, конечно, ради тайных звонков той, при мысли о которой у Славы сладко ныло в паху — вряд ли они оба признавались себе в этом, но риск, нотки опасности, искрящиеся, как золотые пузырьки в бокале игристого вина, придавали их отношениям особый романтический флёр старых чёрно-белых фильмов, прогоняли скуку и тоску, два чувства, которые Слава не переносил до зубовного скрежета. Да и она… она тоже не переносила.

— А вы сегодня что-то припозднились, Родион Артурович, — старый лис, всегда именовавший Славу исключительно этим дурацким именем-отчеством, под которым Слава Дорохов числился в документах комендатуры этажа (ни разу не сбился, пройдоха), вскинул на Славу блёклые глаза, обрамленные короткими рыжеватыми ресничками. — Уже ведь почти шесть.

Слава на самом деле припозднился.

Разговор с дядей Моней, который сам Слава планировал уложить в полчаса, растянулся почти на час, Соломон Исаевич был так обрадован тем, что племяннику потребовался его совет, что Славе пришлось выслушать всё, что думает его дядя по поводу работы своего преемника и вообще по вопросам транспортировки готовых изделий. Слава специально выдумал проблему, касающуюся дядиного сектора логистики, понимая, что сделает ему приятное. И не ошибся — дядюшкины потухшие глаза загорелись, обрюзгшие старческие щёки вспыхнули, а даже голос, до этого печальный и унылый, вдруг окреп и помолодел. А под конец у дяди и вовсе проснулся аппетит, но этого уже Слава — помня о котлетках — вынести не смог и под предлогом важной встречи выкатился из квартиры Соловейчиков.

Встреча действительно была и действительно важная, и, что самое приятное, очень удачная, как, впрочем, и весь сегодняшний день: обе задачи, поставленные перед Славой Дороховым полковником Долининым, были близки к решению, и вот разве что положенный звонок Алинке, один из двух, приходящийся на вторую половину дня, он не успел сделать вовремя — слишком торопился на вторую встречу, которая принесла совершенно неожиданные плоды.

— Дел сегодня много было, Дмитрий Матвеевич, — Слава вежливо улыбнулся.

— Да, дел нынче у всех много, — притворно вздохнул комендант и скосил глаза.

Слава, мгновенно уловив смену настроения в тоне «голубого воришки», достал ещё две купюры из бумажника, который он так и не успел убрать, и сунул их в мягкую ладошку коменданта. Конечно, комендант девяносто третьего был свой, прикормленный ещё сто лет назад, но осторожность никогда не помешает, тем более, Славин светлый лик висел теперь не только на всех КПП, но и во всех комендатурах, и в комендатуре Дмитрия Матвеевича в том числе, и то, что Слава был до сих пор на свободе объяснялось исключительно тем, что чистый звук чеканной монеты вызывал у этого кристально честного человека неконтролируемый приступ куриной слепоты.

— Ну и как здоровьечко ваше, Дмитрий Матвеевич? — Слава, веселясь про себя, сопроводил взглядом купюры, быстро исчезнувшие в кармашке жилета коменданта. — Как давление?

— Да бог с вами, Родион Артурович, какое тут здоровье. С новыми-то порядками. И давление шалит, конечно, шалит…

Дмитрий Матвеевич, по-стариковски шаркая, проводил Славу в главный офис своей конторы, потоптался для приличия на пороге, вздохнул и вышел, аккуратно прикрыв за собой застеклённую дверь, жалюзи на которой были предусмотрительно опущены. Слава выждал пару минут, прислушиваясь к удаляющимся шагам коменданта, потом набрал знакомый номер.

— Приёмная Марковой, — услышал он голос Алинки, от которого внутри всё потеплело.

— Девушка, а разве это не квартира Голопупенко? Мне бы Аделаиду Карловну? — произнёс Слава, отчаянно гнусавя.

На том конце провода раздался лёгкий смешок, потом трубка едва слышно прошелестела «придурок», и от этого ругательного, в общем-то, слова повеяло чем-то родным и нежным. Только Алинка могла произнести «придурок» с такой интонацией, что Слава невольно расплывался в идиотской улыбке.

— Вы ошиблись. В следующий раз, набирая номер, будьте внимательнее, до свидания, — официальным тоном ответила Алина и отключилась.

Слава, всё ещё улыбаясь, положил трубку, и только спустя несколько секунд до него дошло, что именно только что сказала ему Алинка.

Телефоны в Башне теперь прослушивались — какие, никто из них не знал наверняка, и потому у них с Алиной (всё, что происходило на верхних этажах, сообщала она) была разработана целая система условных знаков и шифров. Перестраховывались они всегда, даже несмотря на то, что по сведениям Алинки приёмная Марковой на прослушку поставлена не была. Но кто знает: административный сектор вполне могли прослушивать и тайно, не ставя об этом в известность ни владелицу кабинета, ни уж тем более её секретаря. Так что соблюдать осторожность было жизненно необходимо, и потому, все звонки — а у них существовала чёткая договоренность звонить наверх два раза в день, — обычно маскировали под банальное «ошиблись номером» или имитировали различные службы доставки. И каждое слово в бессмысленном на первый взгляд диалоге имело своё значение.

Если с их, нижней стороны, ничего особенного не было, и звонили исключительно с целью узнать, нет ли какой срочной информации от Алины, то надлежало просто попросить позвать кого-то, назвав вымышленное женское имя. И Слава часто этим пользовался, придумывая самые идиотские имена и упражняясь в остроумии, иногда даже просто для того, чтобы услышать тихое Алинкино «придурок». А вот от того, что отвечала на это Алина, зависело многое. Короткое «вы ошиблись» говорило о том, что новой информации нет. Но если после этого следовала какая-то фраза, то это могло означать, что угодно — от «у меня отличные новости, готовь вечером шампанское» (про шампанское — это уже для него, для Славы) до «немедленно присылайте кого-то, надо срочно передать информацию», и тогда следовало отправлять под каким-либо предлогом в административный сектор любого доступного на тот момент человека. Фраза «в следующий раз набирая номер, будьте внимательнее» ничего срочного в себе не несла, но означала, что есть важная информация, которая, впрочем, вполне терпит до вечера.

Слава потянулся. Что ж, день сегодня однозначно хорош. Два дела почти сделаны, а вечером ещё и Алинка примчится, и — Слава не мог объяснить толком, но его чуткая интуиции отчаянно сигналила — Алинкина информация может быть как-то связана с теми сведениями, которые он только что узнал. Узнал буквально каких-то полчаса назад.

***

— Да, Слава, далековато же ты забрался, но с другой стороны, всё лучше так, чем…

Женщина, сидевшая на неудобном низеньком диванчике в комнатке, исполняющей роль гостиной в Славином временном убежище, не удержалась и поднесла к лицу белый платок, который до этого нервно комкала в руках, промокнула выступившие на глазах слёзы. Маленькая сморщенная рука её слегка подрагивала — чувствовалось, что переживания последних дней сильно подкосили её. Слава с неожиданной для себя горечью отметил, что эта милая женщина как-то стремительно состарилась за ту неделю с небольшим, что он её не видел. Нет, она и раньше была немолода — низенькая, полненькая, она никогда не пыталась обмануть свой возраст, как это делают многие начинающие стареть женщины, была из тех, кто встречает старость достойно, с благодарностью оглядываясь на прожитые годы, — но сейчас, осунувшаяся и похудевшая (и как же ей не шла эта ненужная худоба), она производила тягостное впечатление, и Слава вспомнил осторожное Алинкино предупреждение: «Ты, Славка, поаккуратнее там. Переживает она очень».

Алинка могла бы и не предупреждать, Слава и так знал, что арест Величко Константина Георгиевича больнее всех ударит именно по его супруге, Полине Михайловне, «милой Поленьке», которая сейчас сидела напротив Славы и мужественно пыталась взять себя в руки. Слава не торопил. Он понимал, как трудно приходится этой маленькой женщине, и потому чувствовал себя слегка неуютно оттого, что он вынужден напрягать её, но всё это было нужно, и нужно прежде всего и самому Величко, которого держали в тюрьме, и его жене. Полина Михайловна это тоже понимала. Наконец-то справившись с собой, она оторвала от глаз платок и посмотрела на Славу.

— Полина Михайловна, — Слава поймал грустный взгляд своей гостьи и виновато улыбнулся. — Вы его видели? Константина Георгиевича? Как он?

— Ох, Славочка, видела. Слава богу, видела Костеньку моего. Я ведь, Слава, уже и руки опустила — отказ за отказом, хорошо Ларочка постаралась. Хотя и у неё, видно, не слишком-то большое влияние на сына. Но, к счастью, всё получилось.

— Он в порядке?

Полина Михайловна горько усмехнулась.

— Ну как тебе сказать? Держится молодцом. Но похудел, осунулся. Одежда на нём болтается…

— Полина Михайловна, — Слава чуть придвинулся, взял в ладони маленькую старческую руку, ободряюще сжал. — Помните, вы же всегда ворчали, что Константин Георгиевич не следит за своим питанием, лишний вес, то-сё. Так что, может, оно и на пользу. Считайте, что на диету сел.

Шутка получилась неуклюжей, Полина Михайловна даже не нашла в себе силы улыбнуться, только махнула в сердцах рукой.

— Да пропади она пропадом такая диета. Костя всегда покушать любил, да ты и сам это, Слава, знаешь. А теперь, какая там у них в тюрьме еда? Правда, кое-что мне удалось ему передать. И из еды тоже — специально сбегала в его любимый ресторан за расстегаями. Да носки ещё шерстяные и вещи тёплые, это меня уже следователь надоумил. А так, спасибо Ларочке, конечно. Похлопотала.

Ларочкой Полина Михайловна называла свою старую школьную подругу, которую на самом деле звали Ларисой Фёдоровной Ставицкой и которая была матерью их теперешнего Верховного. Именно благодаря старинной дружбе, которая связывала Полину Михайловну и Ларочку — Ларису Фёдоровну, и удалось пробить свидание с арестованным Константином Георгиевичем Величко.

На это свидание Слава возлагал большие надежды. Оно должно было помочь в решении второй задачи — оружие и боеприпасы, без должного запаса которых контрпереворот рисковал провалиться.

Боеприпасы производились в родном Славином секторе, и, казалось бы, что тут проблем быть не должно, но, увы, всё было не так просто. Цех, выделенный под это специфическое производство, а, главное, склад готовой продукции курировался непосредственно военными. Заведующий складом, хмурый и необщительный мужчина с невнятной фамилией Иванов, тоже был военным, и все вопросы с ним Величко решал напрямую, Слава в эти дела не лез. А Долинин тоже никак не мог подключиться — ещё при Ледовском все вопросы снабжения находились в ведении Рябинина. Потому и выходило, что всё замыкалось на Константине Георгиевиче, который сидел в тюрьме, в одиночной камере, и свидания к которому были строго запрещены для всех, включая жену.

И вот, благодаря Алинкиной помощи, старинной дружбе с матерью Ставицкого, происхождению Полины Михайловны (оно, хвала богам, не подкачало, отец жены Величко, Михаил Николаевич Черкасов занимал должность министра производства при прежнем правительстве, свергнутом Ровшицем), ну и, конечно, благодаря находчивости и предприимчивости самого Славы, который неделю назад, рискуя всем, связался с женой своего шефа, это свидание наконец-то состоялось, и теперь Слава терпеливо ждал, какую весточку передал ему Величко через свою жену.

— Полина Михайловна, вы не волнуйтесь. Скоро всё закончится. Мы работаем над этим. Всё это останется в прошлом, Константин Георгиевич окажется дома, оглянуться не успеете. Вы мне верите?

— Твои слова да богу б в уши, — вздохнула Полина Михайловна и грустно качнула головой.

…Каждый раз, когда Слава встречался с женой своего шефа (сам Константин Георгиевич именовал её всегда «моя Поленька», и голос его при этом наполнялся непривычной для него нежностью), Слава думал о том, что, наверно, в странном понятии, именуемом браком, всё-таки что-то есть. Хотя сам Слава не видел в нём, если честно, ничего хорошего. Отчасти, наверно, в этом была виновата мама, старающаяся любыми путями устроить его семейную жизнь. Отчасти то, что перед его глазами в основном стояли примеры многочисленной родни, где почему-то все мужчины в какой-то степени находились под каблуками у своих крикливых и властных жен. И Слава с ужасом думал, что однажды мама всё-таки добьётся своего, и в его жизнь войдёт Бэллочка или Рахиль, которая со временем трансформируется в клона самой Розы Моисеевны или её сестры тёти Симы и начнет гоняться за Славой с супчиком и котлетками, поставив своей целью непременно раскормить его до неприличных размеров. Такая картина Славу ужасала.

Но в семье Величко всё было совсем по-другому.

В отношениях этих двух людей, проживших вместе не один десяток лет и вырастивших двоих детей, было что-то трогательное, милое. Полина Михайловна тоже заботилась о своём муже, она вообще, казалось, вся состояла из заботы, но, в отличие от агрессивной и всепобеждающей любви Славиной мамы, делала она это мягко, ненавязчиво и совершенно естественно. И глядя, как теплеет взгляд Константина Георгиевича (а характер у шефа был крутой — своим сектором и подчинёнными Величко руководил жёстко, без сантиментов, когда надо, мог и прикрикнуть, и крепкое словцо ввернуть), Дорохов всегда невольно умилялся. Полина Михайловна никогда не повышала голос, не ворчала, не пыталась подавить или как-то повлиять на своего мужа, но всё равно в её присутствии Величко смягчался, уходила суровость из жёстких и холодных глаз, и появлялось другое. Нежность, любовь, а, может, даже и больше, чем любовь.

В такие минуты Слава думал, что если ему тоже однажды повезёт, и он встретит похожую женщину — не просто любимую и желанную, а именно что соратницу, подругу, ту, что разделяет его интересы и не мыслит себя без него, то, пожалуй, он и решится завести семью. И в последнее время ему даже стало казаться, что такую женщину он уже встретил. То есть, конечно же, совсем не такую — меньше всего его смешливая и энергичная Алинка походила на тихую мягкую Поленьку Величко, но всё же та общность интересов, которая объединяла его и Алину, то, как они слаженно и споро работали в команде, особенно сейчас, заставляло Славу всё чаще думать о том, что если и дальше дела будут идти именно так, то он, пожалуй, рискнет и распрощается с холостой жизнью, даже невзирая на то, что мама будет, мягко говоря, не в восторге от его выбора.

— Соседей у Костеньки нет, сидит в камере один, — тем временем говорила Полина Михайловна. — Обращаются с ним, по его словам, хорошо. Кормят, конечно, не очень, но он говорит, что не голодает. И вот про вещи тёплые, что следователь сказал… Холодно там, наверно, в камере, да, Слава? Костя, конечно, не признаётся, а я всё переживаю, ведь не мальчик он уже у меня, радикулит у него…

— Всё будет хорошо, Полина Михайловна, — опять повторил Слава, стараясь придать своему голосу побольше убедительности. — Всего ничего осталось потерпеть, и всё образуется. Вы узнали, о чём я просил?

— Ой, Слава, — спохватилась она и виновато улыбнулась. — Заговорила я тебя, ты уж меня прости. Конечно, я всё узнала.

Она расправила на коленях платок, потом аккуратно свернула его, ровненько — уголок к уголку — словно эти действия помогали ей вспомнить слово в слово то, что говорил муж.

— Прежде всего, Слава, Костя велел тебе найти Мельникова.

— Мельникова? — Слава удивился. — Почему Мельникова? Ведь он же… он же предал нас и Константина Георгиевича в первую очередь.

— Нет, Слава, всё не так. Хотя я тоже, признаться, в этом была уверена, после того, как ты рассказал. Но Костенька мне всё объяснил. Это он сам попросил Олега Станиславовича не показывать виду, что они заодно. Понимаешь, ещё перед тем, как его арестовали.

Слава наморщил лоб, припоминая день, когда состоялось то злополучное совещание. Они поднимались на лифте, после того как расстались с Савельевым там, внизу, в больнице на пятьдесят четвёртом. Сначала Величко инструктировал Славу по поводу дочери Савельева, а после отошёл в сторону и о чём-то тихо переговорил с Мельниковым. О чём шла речь, Слава не слышал, запомнил только, что Олег Станиславович пытался возражать, а потом согласился и только кивал в ответ на тихие слова Константина Георгиевича.

Слава ведь всё это помнил, но последующие события — рассказ Звягинцева, который перехватил его в коридоре, о том, что произошло на заседании Совета, абсолютно недвусмысленное расположение Ставицкого к Мельникову и неприкрытая лояльность самого Олега Станиславовича к новому правительству, — всё указывало на предательство Мельникова. Всё. Но, тем не менее, не верить словам шефа у Славы оснований не было.

— Ну, допустим, — осторожно ответил он. — Допустим, Мельников действительно не предатель, и тогда он может быть нам полезен. Но я же просил узнать про другое.

— Так я как раз про это тебе и говорю. Я же первым делом у Костеньки спросила про этого вашего завскладом при оружейном цехе, про Иванова. Правильно я запомнила?

— Да, да, Полина Михайловна, всё верно.

— Вот Костенька мне и сказал, что для того, чтобы заручиться его поддержкой, вам просто необходима помощь Мельникова. Потому что Мельникову этот ваш Иванов по гроб жизни обязан.

— Вот как? — Слава подался вперёд, стараясь не упустить ни одного слова.

— Костя сам их свёл, несколько лет назад. У Иванова сынишка заболел, и Мельников лично его прооперировал и спас. Как ты понимаешь, Слава, операция была нелегальной. И… в общем, Костя сказал, что Иванов был очень благодарен, всё порывался деньги передать для Мельникова. Но тот, разумеется, от денег отказался. Так что, если кто вам и может помочь, то только Олег Станиславович. А в то, что он предатель, Слава, я тоже не верю. И Костя не верит. Мельников столько жизней спас и никогда не взял ни с кого ни копейки. Так что… не предатель он.

***

— Что, Родион Артурович, всё уже? Закончили?

Комендант этажа просунул в приоткрытую дверь бледное востроносое лицо.

— Да, уже ухожу, Дмитрий Матвеевич. Спасибо большое.

Слава ещё раз быстро сложил в уме всё, что ему удалось узнать: сведения от Алинки (скорее всего неплохие), которые прибудут вечером вместе с самой Алиной, информация о Мельникове (то, что Олег Станиславович не предатель было отличной новостью, и главное, всё теперь решается легко и просто — на Мельникова выйдет Алина, дело буквально нескольких часов), и, конечно же, тот факт, что Додик, его удачливый кузен, собирается вот-вот породниться с Соколовым, в руках которого находится так необходимая им связь. Ну и, разумеется, Ника Савельева — Слава бросил взгляд на часы — девочка уже должна находиться в надёжном месте. Что ж… похоже, они выходят на финишную прямую.

*************************************

навигация по главам

Башня. Новый Ковчег-1

Башня. Новый Ковчег-2

Башня. Новый Ковчег-3

Башня. Новый Ковчег-4

Оставить комментарий

Популярные посты:

tescin

Чем отличается триммер от кустореза

vsegda_tvoj

Украинец купил самую дорогую виллу в мире

aniskin1968

Хирург-волшебник Бабич возвращает бойцам оторванные ноги

kladovayasolnca

Хороший месяц май.

vikond65

Сталин против корсара

obezzyann

Первомайский хлеб из "Перекрёстка"

val000

Человек и девушка

booky_moussy

Про Книжный салон на Дворцовой, еще раз

nikolai_endegor

Робер Дуано. 50+50

• Ранее
• Архив