Политик-тигр способен аргументировать, исходя из убеждений, а не из

picturehistory — 20.07.2025 Теги: Джонсон
Уэйн Лайман Морзе был отъявленно независимым сенатором, пытавшимся находиться вне сферы давления законодательной власти.

В политике индивидуалисты либо не связаны с какой-либо партией или фракцией, либо, что более типично, если они всё же присоединяются к некой группе, то не считают себя обязанными придерживаться позиций, отстаиваемых её лидерами. Американская история знает крайне мало индивидуалистов, которые сделали себе имя именно потому, что не соглашались с программами и отклонялись от схем голосования, установленных политиками с традиционными взглядами. Мы вспоминаем Роберта Лафоллета, Хайрама Джонсона, Генри Уоллеса, Уильяма Бору и особенно Уэйна Морзе.

Оксфордский словарь английского языка предлагает дополнительное значение слова "индивидуалист", которое выходит за рамки политического инакомыслия, за рамки простого сопротивления законодательному большинству. Там индивидуалист определяется как "человек без хозяина". Расширенный таким образом, "индивидуалист" приближает нас к сущностной природе Морзе. Его индивидуалистичность, проявлявшаяся на протяжении всей его жизни, но особенно в дни работы в Конгрессе, наиболее ярко выражена в письме другу в феврале 1945:

«Пока я занимаю эту должность, — писал он из Вашингтона, менее чем через месяц после вступления в Сенат, — я буду сам себе хозяином, служить никому не обязанный». Конечно, в самом строгом смысле, ни один человек не может быть сам себе хозяином. Выбор, сделанный в жизни – профессиональный, семейный, географический – неизбежно управляет нами, в значительной степени определяет, что мы можем делать, а что нет, и, соответственно, наши возможности действовать без хозяина сужаются. Просто жить в организованном обществе – значит подчиняться множеству правил и условностей, которые ограничивают нашу способность делать свободный выбор.

Отсутствие хозяина следует рассматривать как относительное состояние, осознаваемое в той степени, в которой человек в данных обстоятельствах способен действовать как относительно независимый агент. Для политиков это более высокий уровень относительности, поскольку их возможности действовать как хозяева положения ещё более ограничены. Их главная задача — быть избранными и переизбранными. Чтобы добиться этого — даже в Америке, где партийная лояльность слаба, а идеология ещё слабее, — они должны быть частью процесса формирования лояльности, накопления долгов и достижения компромиссов, процесса, который неизменно предполагает значительную степень почтения, если не полную покорность.

Тем не менее, наложение обязательств не лишает политика возможности действовать самостоятельно, и индивидуалисты, как правило, стремятся использовать и расширять любое доступное им пространство. Даже когда такого пространства нет, стремление к независимости сохраняется, являясь постоянной и доминирующей целью. Чтобы понять индивидуалистов, крайне важно понимать, что, хотя они никогда по-настоящему не станут сами себе хозяевами, они неустанно стремятся к такой цели, не хотят быть «никому обязанными» и, достигая определённого успеха, в разное время способны действовать самостоятельно.

Без такого желания, и без хотя бы скромного опыта успеха мы бы не знали их как индивидуалистов. Уэйн Морс был настоящим индивидуалистом. Он не только часто выражал несогласие и голосовал согласно собственным принципам, но и стремился, в любом случае, оставаться сам себе хозяином. Как и другие индивидуалисты, он не всегда мог достичь своей цели. Он вступал в партии, заигрывал с избирателями, приспосабливался к группам интересов – в самом важном смысле он был американским политиком.

Однако он также был индивидуалистом, постоянно стремящимся к безвластию, и это означало, что его жизнь была наполнена противоречивыми давлениями: внешним давлением политика, вынуждающим его подчиняться, присягать на верность, быть уверенным в себе; и внутренним давлением индивидуалиста, побуждающим его выбирать собственный путь, быть самим собой и не подчиняться ничьим приказам. Учитывая его неординарность, неудивительно, что Морзе, постоянно находящийся под влиянием противодействующих сил, вызывал недоумение у тех, кто задавался вопросом о его, казалось бы, бессистемном поведении.

Ещё в 1947 году под заголовком «Тактика быстрых перемен сенатора Уэйна Морзе сбивает с толку партийных стратегов» репортер "Канзас сити таймс" заметил, что «его непоследовательность порой наталкивается друг на друга». Десять лет спустя редакционная статья New Republic сетовала на его «загадочное поведение» и, по-видимому, «бессмысленную независимость». Историк Ирвинг Бернстайн выражает мнение большинства наблюдателей за Морзе, когда в недоумении описывает «эксцентричного» сенатора от Орегона как непостижимый «клубок противоречий».

Уэйн Морс действительно мог быть противоречивым. Но, меняя свою позицию, он редко делал это из-за эксцентричности. Возникая чаще всего из желания быть свободным, его «противоречие» следует рассматривать как предсказуемые последствия действий типичного индивидуалиста, направленных на достижение его истинной цели. Хотя такое поведение и сбивало с толку сторонних наблюдателей, оно обладало собственной логикой, порождённой тем, что на самом деле значит быть индивидуалистом без клейма. Как независимый политический деятель, человек без хозяина, Уэйн Морс разительно отличался от других политиков.

Если комментаторы не смогли понять, в чём именно заключалось его отличие, возможно, потому, что они упустили из виду, что именно потому, что независимые люди могут занимать и занимают позиции, выходящие за рамки. Благодаря своей традиционности они достигают морального авторитета, который обычным политикам обычно недоступен. Именно поэтому Фулбрайт мог представить Морзе (которому в обычных вопросах Фулбрайт никогда полностью не доверял) ближайшим доверенным лицом, ведущим Сенат по пути мира и справедливости.

В сложившихся обстоятельствах никто не смог бы повести Конгресс по такому пути, но только такой неординарный человек, как Морзе, действующий из принципа, мог бы обладать моральным авторитетом, чтобы предпринять реалистичную попытку. Однако Морзе в литературе обычно отводят иное место. В книге «Вьетнам: история» Стэнли Карноу отстаивает почти общепринятую среди историков точку зрения, утверждая, что Морзе не удалось никого убедить в своей точке зрения на инцидент в Тонкинском заливе, поскольку он полностью утратил доверие в Сенате.

По словам Карноу, он стал «тифозной Мэри Капитолийского холма... ханжеским занудой, болтливым оратором, чей хриплый голос бубнил по пустякам... Коллеги терпели его пять-десять минут, уважая ритуальные правила вежливости Сената, но он редко менял своё мнение. У него не было влияния». Поскольку эта оценка противоречит моей, я спросил бывшего сенатора-демократа от Висконсина Уильяма Проксмайра, что он думает об описании Карноу. В свете его истории с Морзе, любое высказывание Проксмайра в его пользу заслуживает особого внимания: начав свою карьеру в Конгрессе в качестве союзника Морзе, Проксмайр рассорился с ним в ожесточенном споре по поводу трудового законодательства в конце 1950-х годов, и с тех пор они никогда не поддерживали дружеских отношений.

Более того, Проксмайр был последовательным противником Морса по вопросам внешней политики и одним из самых ярых сторонников президента Джонсона по вопросу войны во Вьетнаме на протяжении 1960-х годов. Вот его ответ: Отвечая на ваш вопрос о том, как Стэнли Карноу оценил Морзе как «ханжеского зануду» и т.п., таков: Уэйн Морзе в годы нашей совместной работы, с 1957 года и до его ухода из Сената, считался самым талантливым сенатором. На мой взгляд, он никогда не терял ни авторитета, ни проницательности, ни понимания, ни логики. Он часто занимал позиции, противоречащие позиции президента или большинства Сената, но всегда убедительно аргументировал свою позицию.

В этих случаях многие сенаторы не соглашались с Морзе, зачастую значительное большинство не соглашалось с ним, но большинство сенаторов глубоко уважали искренность его убеждений. Морзе мог вспоминать с уважением такой человек, как Проксмайр, именно потому, что, будучи независим от других, он мог занять позицию, которую Проксмайр и другие законодатели никогда не смогли бы занять. Они могли высмеивать его позицию или яростно противостоять ему, но в конечном итоге они также завидовали его способности аргументировать, исходя из убеждений, а не из компромиссов.

Морзе так и не стал «совестью Сената», ибо был слишком склонен к спорам, слишком эгоистичен, слишком готов нападать на коллег, чтобы быть ею. Но на протяжении многих лет он был для Сената ближе всего к «совестью Сената». Именно поэтому Фулбрайт, оглядываясь назад, мог задаться вопросом, что случилось бы, если бы только Уэйн... Сегодня, когда таких индивидуалистов, как Морзе, уже нет, мы можем задуматься о том, что случилось с Конгрессом и почему он так низко ценится всеми. Множество современников, опрошенных для этой книги, – как те, кто восхищался Морзе, так и те, кто, безусловно, не восхищался, – самым распространённым мнением было: «Было бы здорово иметь такого человека в Сенате прямо сейчас». И единодушное мнение тех, кто ежедневно следит за Вашингтоном: «Сенат стал скучнее с тех пор, как его покинул Уэйн Морзе».


Сенатор Уэйн Морс и Джулиус Бисно

***

Я впервые познакомился с Уэйном Морзе в 1965, во время его последнего срока полномочий. Годом ранее я переехал в Орегон из Калифорнии, чтобы преподавать политологию в колледже Рида в Портленде. Одним из дополнительных преимуществ моей новой работы было то, что я впервые почувствовал себя по-настоящему представленным в Конгрессе человеком, разделяющим мои общие политические взгляды, и, что самое главное, способным выразить мои чувства по поводу Вьетнама. В попытке что-то сделать с войной из глубинки Орегона я помог организовать дебаты по Вьетнаму в апреле 1965 года.

Идея состояла в том, чтобы провести дебаты, в которых Морзе мог участвовать — не просто очередное обсуждение проблемы, а драматическая публичная конфронтация, которая привлечёт значительное внимание.МорзеСогласившись с этой идеей, мы с коллегами стали искать другого сенатора, готового приехать в Портленд, чтобы отстаивать позицию администрации. Мы надеялись привлечь в Сенат одного из ведущих сторонников демократической политики, возможно, Скупа Джексона из Вашингтона (наш первый вариант) или Гейла Макги из Вайоминга. Первые десять сенаторов, к которым мы обратились, отказали.

Одиннадцатым, кто согласился, был Уильям Проксмайр. Учитывая, что тема Вьетнама только начинала проникать в национальное сознание, мы были удивлены, когда более четырёх тысяч человек пришли в Портлендский Мемориальный Колизей в дождливый пятничный вечер, чтобы посмотреть на состязание. Проксмайр начал с сообщения о том, что коллеги-законодатели назвали  безумием его попытку сразиться со всеядным орегонским львом в его родной среде обитания на северо-западе. Затем он продемонстрировал точность этого наблюдения, показав, насколько плохо он подготовлен к этой задаче.

Быстро стало очевидно, что он может лишь попугайски повторять антикоммунистическую пропаганду, распространяемую тогда Госдепартаментом и Пентагоном. Так же быстро стало ясно, что Морзе изучил этот вопрос и знал о нем гораздо больше, чем его оппонент.   Морзе убедительно продемонстрировал, как Соединённые Штаты нарушают Женевские соглашения по Вьетнаму. Он утверждал, что войны в этой стране не было бы, если бы США не решили установить коррумпированный режим на Юге. Он процитировал президента Эйзенхауэра, заявив, что Хо Ши Мин, «отец» своей страны, получил бы 80% голосов на любых честных выборах во Вьетнаме, но что такие выборы никогда не состоялись, потому что Соединённые Штаты выступили против них.

Вместе с большинством присутствующих я аплодировал в знак согласия, когда Морзе заявил — и я впервые услышал это от него, — что «наши руки обагрены кровью в Юго-Восточной Азии». С этого момента я стал следить за карьерой Морзе со всё возрастающим интересом. Хотя я верил, что Морзе представлял мою точку зрения, пока был в Сенате, и хотя я считал себя одним из его сторонников, я многого о нём не знал.

Я ничего не знал, например, о его происхождении на Среднем Западе, о том факте, что он вырос в семье прогрессивных республиканцев Лафоллетта, члена бедной фермерской семьи в самом сердце Висконсина. Я не знал, что в 1930-х годах он был самым молодым деканом юридического факультета Орегонского университета в стране. Не знал я и о его впечатляющем послужном списке в качестве морского арбитра и члена Национального Военный совет по труду во время Второй мировой войны или о той роли, которую он сыграл в спасении Гарри Бриджеса от депортации в 1940-х годах.

Я не знал, что он был первым сенатором США, сменившим партию и переизбранным на второй срок и проработавшим на этом посту 24 года: десять лет как республиканец, два года как независимый и двенадцать лет как демократ. Я не знал, что он годами враждовал с другими членами Конгресса и что в 1960-х годах он проводил через Сенат все важные законопроекты об образовании. Я не знал, что он сыграл важную роль, часто противоречивую, в карьере президентов: Трумэна, Эйзенхауэра, Кеннеди и Джонсона. Прежде всего, я ничего не знал о личных качествах Морзе. Я кое-что слышал о его хваленой энергии, но до тех пор, пока я не начал подробно изучать его жизнь, я не знал, до какой степени он отдавался своей работе, настолько, что всё остальное - семья, друзья, даже его любимые лошади и ценный скот - могло выпасть из поля зрения.

Как я со временем узнал, он был настоящим фанатиком, когда дело касалось его работы. Говорили, что в его представлении хорошим времяпрепровождением было пятничное заседание подкомитета в праздничные выходные. Из-за того, что он преследовал цели в своей индивидуалистической, откровенной манере, независимо от последствий, Морзе часто попадал в неприятности, особенно - чаще всего со своими избирателями, но чаще с коллегами-акционерами. Поскольку он также мог быть гордым, эгоистичным и крайне амбициозным, он иногда наживал врагов так же быстро , как приобретал друзей. Противоречия преследовали его на протяжении всей жизни, куда бы он ни пошел, что бы ни сделал. Но если конфликт делал его жизнь бурной и непредсказуемой, он также служил ему источником жизненной силы: он питался им, черпал в нём силы, даже когда болезненно переживал превратности, которые неизбежно приносили с собой разногласия.

При написании этой биографии я в какой-то степени руководствовался «Подлинной жизнью Себастьяна Найта». Это вымышленный рассказ Набокова о писателе, пытающемся исследовать жизнь своего умершего сводного брата и создать хронику его жизни. Набоков предупреждает нас, что мы никогда не можем быть "уверены в том, что узнаем прошлое из уст настоящего. Остерегайтесь, - говорит он, - самого честного посредника. Помните, что то, что вам рассказывают, на самом деле имеет три аспекта: формируется рассказчиком, видоизменяется слушателем и скрывается от обоих умершим героем рассказа".




***

«Эскалация - это расширение войны, к которому, оказывается, прибегают для достижения мира». Уэйн Морзе, американский сенатор

Мимоходом. "За рубежом" 1968

***

В сентябре 1960, после того как демократы Истленд и Додд заявили, что чиновники низшего ранга в Госдепе расчистили путь режиму Фиделя Кастро к власти на Кубе, Морзе отверг это обвинение и заявил, что ему не известны никакие основания для этого утверждения. В феврале 1961 в пресс-релизе Морзе объявил о намерении запросить у Конгресса 12 млн. дол. на гражданские работы в Орегоне, отметив, что запрос будет основан на информации, собранной Инженерным корпусом, и что штат Орегон столкнулся с «серьёзными экономическими трудностями».

В марте 1961, после того как президент Кеннеди назначил Чарльза Меривезера директором Экспортно-импортного банка, Морзе назвал Меривезера расистом и антисемитом. Морзе добавил, что Кеннеди должен извиниться перед каждым евреем и чернокожим жителем США за это назначение. В апреле 1961 Морзе был возмущен вторжением в Залив Свиней и в письме государственному секретарю Дину Раску обвинил администрацию Кеннеди в неконституционных действиях, выразив «глубокое сожаление» по поводу того, что администрация не проинформировала Конгресс «до принятия решения о вмешательстве в кубинское вторжение путем предоставления материально-технической и иной поддержки кубинским эмигрантам».

В мае 1961 Морзе объявил, что сенатский комитет по делам Латинской Америки проведет расследование сообщений о том, что Соединенные Штаты содержат выживших после вторжения в Залив Свиней без связи с внешним миром на базе подлодок США на острове Вьекес, Пуэрто-Рико. Морзе заявил, что расследование в первую очередь проводилось сотрудниками Белого дома, а не представителями Госдепартамента. В январе 1962, на слушаниях по кандидатуре Джона А. Маккоуна, которого Кеннеди назначил директором ЦРУ, Морзе обвинил ЦРУ в наличии «неограниченной исполнительной власти, которой следует положить конец». Говоря о вторжении в залив Свиней, он обвинил ЦРУ в безрассудных действиях, которые легко могли спровоцировать войну, и заявил: «Мы находимся в ситуации, когда, вероятно, больше никогда не увидим, как Конгресс принимает объявление войны до её начала».

В феврале 1963 Морзе заявил, что Соединенные Штаты предоставляют Франции больше иностранной помощи, «чем любая другая страна в мире», и что Франция в то же время не выполняет свои обязательства в рамках НАТО, добавив, что сенатский комитет по иностранным делам расследует, какой объем помощи Франция должна получить от США в условиях ее продолжающегося неповиновения, и что Франции должно быть разрешено проводить независимую внешнюю политику вне Североатлантического альянса, если президент Франции Шарль де Голль этого захочет.

В феврале 1963, после заявления президента Кеннеди о том, что американская воздушная поддержка вторжения на Кубу никогда не была обещана, Морзе заявил, что эти заявления подтверждаются показаниями членов администрации Кеннеди после вторжения, и что документ, содержащий эти показания, должен быть обнародован в результате «последующих событий». Морзе утверждал, что созданный администрацией Кеннеди «Альянс ради прогресса» был «запоздалой программой», которую следовало создать в предыдущем десятилетии, в период ослабления «критического и социального давления», и далее утверждал, что было бы «большой ошибкой» полагать, что программа сможет достичь своей цели в течение 10 лет.

Весной 1964 Морзе начал называть войну во Вьетнаме «войной Макнамары» в честь министра обороны Роберта Макнамары, придерживавшегося воинственных взглядов. В речи от 17 апреля 1964 Морзе заявил: «Ни один голос до сих пор не ответил на моё утверждение о том, что Соединённые Штаты под руководством министра обороны Макнамары ведут незаконную и неразумную войну во Вьетнаме». Месяц спустя, 20 мая 1964, когда президент Линдон Б. Джонсон предложил Конгрессу проголосовать за запрос на дополнительную помощь Южному Вьетнаму в размере 125 млн. дол, Морзе проголосовал против, обвинив Джонсона в «попытке косвенно добиться одобрения Конгрессом наших незаконных, односторонних военных действий в Южном Вьетнаме, не выдвигая требования об объявлении войны».

К 1964 году Морзе приобрел репутацию "тифозной Мэри" Сената, эксцентричного человека, из-за отсутствия чувства юмора и трезвости, которого другие сенаторы не любили и избегали его. Отказ Морзе употреблять алкоголь при любых обстоятельствах вкупе с отсутствием чувства юмора, о котором ходили легенды в Сенате, исключили его из "Клуба" Сената, где важные неформальные встречи проводились наедине в дружеской атмосфере, где употреблялось много алкоголя.

Когда Морс выступал перед Сенатом, ему обычно отводилось всего пять-десять минут на выступление, прежде чем другие сенаторы голосовали за то, чтобы прервать его. Однако Морс был также известен как упрямый и сварливый человек, который был полон решимости отстаивать полномочия Конгресса против президента, и в служебной записке президенту Джонсону в марте 1964 года Уильям Банди предсказал, что Морс был сенатором, который, скорее всего, выступит против резолюции Конгресса, дающей Джонсону полномочия вести войну во Вьетнаме.

7 августа 1964 Морзе, переизбранный в 1962 году, был одним из двух сенаторов США, проголосовавших против резолюции по Тонкинскому заливу (вторым был Эрнест Грюнинг из Аляски). Десять других сенаторов проголосовали «за» или не участвовали в голосовании. Резолюция санкционировала расширение участия США во Вьетнамской войне. Его основное утверждение заключалось в том, что резолюция нарушает статью 1 Конституции США, предоставляя президенту право предпринимать военные действия без официального объявления войны.

В своей речи перед Сенатом Морзе заявил: «Я выступаю против совместной резолюции. Я делаю это с печалью в сердце. Но я считаю эту резолюцию, как я считал резолюцию 1955 года, известную как резолюция Формозы, и последующую резолюцию, известную как резолюция по Ближнему Востоку, не чем иным, как резолюцией, воплощающей в себе предыдущее объявление войны». В своей речи 18 февраля 1965 Морзе «полностью» отверг политику Джонсона во Вьетнаме, обвинив президента в неконституционном втягивании США в войну.

Когда Джонсон объявил о начале стратегических бомбардировок Северного Вьетнама под кодовым названием «Раскаты грома», Морзе заявил, что президент «не имеет ни малейшего законного права в соответствии с Конституцией Соединенных Штатов бомбить Северный Вьетнам, за исключением объявления войны». 24 марта 1965 в Мичиганском университете состоялась первая студенческая акция протеста против войны во Вьетнаме, организованная в рамках «обучения». В письме Джону Донохью, организатору акции протеста в Мичиганском университете, Морзе высоко оценил «обучение» и заявил: «Американскому народу крайне необходимо настоять на том, чтобы их страна вернулась к уважению к закону, прежде чем мы устроим холокост в Азии».

В апреле 1965 Морзе впервые принял участие в антивоенном протесте, выступив на «занятии» в Университете Орегона, где он щедро воздал хвалу студентам-протестующим, сказав, что, будучи стариком, он рад видеть так много молодых людей, готовых занять активную позицию. 8 июня 1965 года Морзе был главным оратором на антивоенном митинге, который посетили 17 000 человек в Мэдисон-сквер-гарден в Нью-Йорке.

В последующие годы Морзе оставался одним из самых ярых критиков войны в стране. Позже выяснилось, что ФБР проводило расследование в отношении Морзе, основываясь на его позиции против войны, якобы по просьбе президента Джонсона, чтобы найти информацию, которую можно было бы использовать против Морзе в политических целях. В июне 1965 Морзе вместе с Бенджамином Споком , Кореттой Скотт Кинг и другими возглавил большой антивоенный марш в Нью-Йорке. После этого Морзе «охотно присоединялся к таким протестам, когда мог, и горячо призывал других к участию».

В феврале 1966 председатель сенатского Комитета по международным отношениям Дж. Уильям Фулбрайт провёл телевизионные слушания по войне во Вьетнаме, в которых Морзе принял участие в качестве члена комитета. Джонсон направил генерала Максвелла Тейлора в комитет в качестве свидетеля для опровержения. В ответ на показания Тейлора Морзе заявил: «Я придерживаюсь точки зрения, что американский народ как народ вскоре откажется от нашей войны в Юго-Восточной Азии».

В ответ Тейлор заявил: «Это, конечно, хорошая новость для Ханоя, сенатор».

Разгневанный Морзе резко ответил: «Я знаю, что вы, милитаристы, клевещете на тех из нас, кто искренне расходится во мнениях, но я не собираюсь с вами ссориться и ввязываться в подобные дебаты, генерал!»

На выборах в Сенат США 1966 он разозлил многих в своей партии за поддержку республиканского губернатора Орегона Марка Хэтфилда вместо кандидата от Демократической партии конгрессмена Роберта Дункана на выборах в Сенат в том году из-за поддержки Дунканом войны во Вьетнаме. Хэтфилд выиграл эту гонку, и Дункан затем бросил вызов Морзе на праймериз сенаторов-демократов 1968 года. Морзе был повторно выдвинут, но лишь с небольшим отрывом. Морзе проиграл свое место на всеобщих выборах 1968 представителю штата Бобу Пэквуду, который раскритиковал противодействие Морзе дальнейшему финансированию войны, назвав его безрассудным и отвлекающим его от других важных для штата вопросов

Англ. Википедия


Тигр в Сенате: биография Уэйна Морзе. Артур Роберт Смит, 1962

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив