Армия

  В ноябре 1988 творилось что-то невообразимое: мой призыв в роте обнаглел полностью и отказался быть духами. Сергей и Бабай возглавили революцию, которая свершилась сразу после ухода Васи и Маги на дембель. Призыв/увольнение был раз в пол года. Одновременно служили 4 призыва: духи, молодые, черпаки и деды.

  Комсорг Костя тоже ушел на дембель в первой команде и я официально занял его место. Сразу после моего возвращения в казарму, Сергей и Бабай предложили забыть все старые обиды и бороться вместе. Я, разумеется, согласился.

  Мы заключили договор о ненападении с кавказцами и дембелями (так назывались деды после приказа, которые уже жили мирной жизнью) и начали давить молодых (русских и азиатов) - им приходилось мыть полы, ходить в наряды и выполнять обязанности духов. Мы ни над кем не издевались, никого не унижали: просто не давали себя в обиду. Вазилов присоединился к нам, но увлекся: земляки его подловили и сильно поломали. Это стало последней каплей в чаше терпения офицеров.
    В декабре 1988 года нашу мафию разогнали по разным ротам. Сергея отправили во вторую роту на место Славика. Сергей научился ломать скулы с одного удара: очень уж его бесили азиатские скулы. Страдания Славика было отомщены.

  Бабая отправили домой, комиссовали как психа. Иначе бы его убили или свои туркмены, или офицеры: их Бабай тоже не боялся бить. Отправить духа в дисбат было не по-понятиям.

  Я попал в четвертую роту, в бригаду крановщиков. В казарме царствовал старшина Андрющенко: он там и жил. Никаких драк, никакого беспредела. Дедовщина была, но в рамках устава: в наряды ходили только духи и молодые. Все разборки велись на заводе. Командир роты, капитан по кличке Малыш, авторитетом не обладал никаким. Для сравнения, командир третьей роты, капитан Шмелев, мог построить любых обнаглевших дембелей, но делал это крайне редко: он боролся за место директора завода и дела роты переложил на Магу, Васю и других сержантов. Старшину третьей роты я вообще не запомнил. В первой роте порядок на своих кулаках держали лейтенанты: замполит и техник. Во второй роте был полный бардак, все держалось на землячествах.

  Работал я так же электриком, но не в арматурном цеху, а ремонтировал подъемные краны и осветительные вышки. Это была самая тяжелая зима в моей жизни. Вспоминаю то время каждый раз, когда сижу дома в тепле, а за окном шторм или вьюга - обязательно выпью за тех, кто (в море) сейчас должен работать.

Ремонтной бригадой четвертой роты управлял сержант Мальцев. Он никогда не появлялся в казарме роты, жил на заводе. Вот это был настоящий сержант с непререкаемым авторитетом. Как-то я ему возразил, он всех выгнал из комнаты и сказал: "Мне осталось служить несколько месяцев, я тебе не дам испортить мою малину. Хочешь случайно упасть с крана - упадешь. Беспредела не будет если ты не будешь выделываться." Он (как и все в четвертой роте) относился ко мне равно как и другим. Да и я особо не наглел: мыл пол, когда положено было, лазил в ледяной дождь на вышку менять лампу, затаскивал на кран бухту кабеля под напряжением...

  После Нового 1989 Года в часть пришел призыв. Раньше пополнение приходило с ноября, но в то время бардак в СССР достиг апогея. Для меня напряжение сразу упало, жизнь начала налаживаться.

Начальник арматурного цеха добился моего перевода обратно в старую бригаду: некому было ремонтировать роботов. С февраля 1989 года я пару месяцев жил в казарме четвертой роты, а работал вместе с третьей ротой. Нарядами меня перестали доставать: Мальцев потерял ко мне всякий интерес, а главным сержантом роты (не помню точную должность) стал мой земляк из Одессы - еврей по фамилии Файн. Его перевели из другой части, в центре Киева, за неумеренное сексуальное домогательство ко всем женщинам. Официальных жалоб на него не было, женщины не жаловались и неофициально, но с кем-то он не с тем связался: не помог даже родственник в высоком штабе, пристроивший Файна на теплое местечко.

  Я всегда работал в ночную смену: больше никто не мог починить любое оборудования без посторонней помощи и мне оставляли особо сложные случаи с электроникой, чтоб спокойно разобраться. Мне такой распорядок нравился: с простыми случаями справлялся напарник, я старался поскорее справится со всеми заданиями (обычно получалось) или найти отмазку (нужна деталь со склада). Потом либо спал, либо занимался своими делами: графоманией, изучением английского, чтением...

Других молодых, отсыпающихся после ночной смены, Файн будил помогать наряду и выполнять разные поручения, меня - только в случае хороших новостей: кому-то пришла посылка, например.

  Файн недолго прослужил в нашей части: его отправили в бессрочную командировку. На самом деле, не в плохом смысле. Несколько месяцев до дембеля он работал экспедитором, возил особо ценные грузы. Почему - не знаю. Ходили слухи, что он соблазнил дочку командира части, но Файн поклялся мне, что это не правда.

  В четвертой роте на привилегированном положении было еще два человека из моего призыва: чеченец Адам а азербайджанец Аликперов. Адам вместе со мной прибыл из Харькова, но чеченцы признали его за своего и определили смотрящим в четвертую роту. Андрющенко и Адам делали вид, что друг друга не существует. Старшина никогда не заходил в ленинскую комнату, Адам там спал и целыми днями сидел, выходил-заходил через окно. У меня с Адамом были хорошие отношения, но дружбой там и не пахло. Видел я, как Адам избивал духов. Для него было нормой ударить человека сзади, просто так. Я спросил, почему он так делает? Сказал, что не считает гоев (или как оно по-чеченски) за людей, а со скотиной только так и надо обращаться. Я побоялся уточнить, считает ли он за человека меня.

  Аликперов был из Азербайджана из семьи торговцев цветами. Почему родители не откупили его от армии - не знаю. Но денег офицерам в часть они заслали много. Каждый месяц Аликперов на несколько дней летал в Азербайджан: у семьи был свой грузовой самолет.

  Мы часто сидели в ленинской комнате вчетвером: я играл с Файном в шахматы, Адам и Аликперов в нарды. Иногда менялись.
---

  С моим призывом из Харькова пришел один баптист - Вова. Присягу он принимать отказался, выдержал все давление замполитов и особистов, стерпел унижения от сослуживцев. Вову пристроили работать помощником в чепке: солдатской чайной. Александра Михайловна оберегала его от наездов, разрешала там ночевать. Но все равно Вове часто доставалось, особенно когда наш призыв рано обнаглел и духов было слишком мало.

  В июне 1989 года пришло новое пополнение. В этот раз более половины призывников были из Украины. Две команды: баптисты из Харьковской области и простые деревенские парни из Львовской. Пришла команда из Молдавии, но из Кишенева, ребята умные и грамотные. После этого молдавское землячество слилось с русско-украинским и беспредел закончился. Реально верховная власть осталась за чеченцами, которых поддерживали все кавказцы, дедовщина никуда не делась, но русских перестали унижать по национальному признаку.

  Два десятка здоровых баптистов, при всем их миролюбии, это сила. Над Вовой издевались: заставляли подставлять вторую щеку после пощечины. С ребятами из нового призыва такие шутки не прошли да и Вова стал у них патриархом и зажил новой жизнью. Я был единственным человеком в части, который ему помогал и поддерживал в трудное время, поэтому Вова заставил своих молодых последователей присягнуть мне на верность. Не даром он был сыном пастора и сам учился. Я слышал, как он убеждал ребят в том, что евреи - избранный народ и задача всех баптистов - их поддерживать. Карьера пастора у Вовы не сложилась, он переехал в США, работает медбратом в госпитале. Несколько лет назад приезжал ко мне в гости и еще раз сильно помог: убедил мою тещу (она тоже баптистка) в том, что я на самом деле служил в Советской Армии, а не сидел в тюрьме, и вообще я - хороший человек. Может, не во всем убедил, но очень старался!