Армия
yostrov — 28.06.2016
Начало тут.
Завод
Завод делал обычные ЖБК - железобетонные конструкции. Панели для домов, заборы, дорожные плиты... Моя рота обслуживала арматурный цех. Из прутьев диаметром от 5 до 50 миллиметров делали сетки каркасов, закладные детали и прочее. Меня определили в бригаду слесарей-электриков: недаром я 4 года изучал компьютеры и программирование.
Зайдя в цех я увидел картину из фильма "КинДзаДза": совершенно ржавая уродливая техника, в том числе роботы с цифровым программным управлением, обслуживается оборванцами. Представляю, каково было ребятам, которые поезд впервые увидели месяц назад.
В бригаде было 9 русских и один молдаванин. Начальник цеха строго-настрого запретил брать "чурбанов" на теплое местечко. На самом деле, ничего "теплого" в этой работе не было. Ремонтируешь станок, а вокруг тебя стоит несколько человек с железными палками и подгоняют. До меня довольно быстро дошло, что крутых бандитов среди рабочих цеха нет. Один армянин, Далакян, меня особо достал: я ремонтировал его установку точечной сварки, а он каждую минуту тыкал в меня палкой. Я уже к тому времени наловчился за пару секунд раскалять этой сваркой арматурину добела, но раньше всем удавалось от меня увернуться. Далакян оказался недостаточно ловким и чуть было не лишился руки. Как всегда, все списали на несчастный случай, но больше мне работать никогда не мешали, да и другим слесарям стало полегче.
В роте
В роте дела у меня шли не очень хорошо. Кавказцы (дагестанцы, азербайджанцы, армяне) не проходили мимо меня не ударив. Стоило ответить - накидывались стаей. Как говорится, били больно, но аккуратно. Комсорг Костя оказался антисемитом - тоже сильно меня доставал. У этого подонка была привычка дергать духов за уши - до надрыва кожи. Еще одним моим врагом стал глава молдавского землячества Пушкоренко. С виду добродушный толстячок, один из самых старших в роте, лет 27 ему было. Он уже отсидел один срок за разбой, скрывался в армии от второго срока. Почему Пушкоренко на меня взъелся - не знаю. Наверное, тоже антисемит.
Старше Пушкоренко был только один солдат: Владимир Николаевич. Его все называли только по имени-отчеству. В первую ночь, во время прописки, он убил дембеля. Убийство спустили на тормозах: оформили так, как будто все дембеля уехали домой. Приходил запрос из милиции Таджикистана, на этом все и закончилось. Дома Владимира Николаевича ждали жена и двое детей. Он работал электриком части, жил у себя в мастерской, иногда просил меня помочь. Взял с меня слово, что если надумаю покончить с собой, то сперва приду к нему. Никак реально он мне не помог, но я очень благодарен ему за моральную поддержку.
День Строителя
Через пару недель после начала службы был День Строителя (14 августа 1988) - наш профессиональный праздник. Молодые солдаты ненавидят праздники из-за обязательных уборок и лишних хлопот. В воскресенье, в разгар праздника прибежал дежурный по части с выпученными глазами и сказал, что меня вызывает лично генерал, командир гарнизона. До сих пор такого не случалось!
Оказалось, что ко мне в гости приехала подруга, Ирина. Добралась до КПП на границе военного города и стала требовать позвать меня. Дежурный ее послал: встречи с солдатами без предварительного разрешения были запрещены. Ира бросилась под колеса генеральской волги: машина ее сбила, но обошлось царапинами, без серьезных травм.
Меня срочно запихнули в парадную форму и отвели в чайную: хозяйка, Александра Михайловна, попыталась запудрить мои синяки. До КПП меня довезли на грузовике, потом на генеральской волге вместе с Ириной в ближайший райцентр - город Радомышль. Генерал предоставил нам "президентский" номер, всегда зарезервированный для важных гостей. Утром Ирина уехала домой и больше я ее не видел. Скорее всего, ее отпугнули моя усталость и многочисленные синяки.
До КПП я добирался на автобусе, потом пешком до завода. Шофер генеральской волги специально приходил к нам в часть, чтоб рассказать все известные ему подробности. Скажу так: зависть не добавляет любви.
Бабай
Меня стали постоянно гонять в наряды: решили "чморить по уставу". Однажды попал в наряд по столовой вместе с Бабаем, которого перевели в нашу роту: командиры первой роты с ним не справились. Нас было четверо солдат и сержант: двое мыли пол, двое должны были двигать столы и стулья. Грязная работа досталась другим, я стал поднимать стулья, Бабай сидел и ничего не делал. Я на него наехал: "Раз не смог отмазаться от наряда, давай, помогай." Бабай меня послал. Я сказал грубее, он предложил выйти.
Я занимался карате много лет, за время службы дрался почти каждый день, но такого еще не было. Бабай был профессиональным борцом: не обращая внимания на мои попытки его ударить, он поднимал меня и кидал на землю, каждый раз спрашивая с улыбкой: "Ну что, дошло?" Никакой злобы, как на тренировке. После третьего раза я сказал: "Дошло" и вернулся в столовую. Сержант Бойняшин был из учебки, строевой: в отличии от заслуженных бригадиров они особым авторитетом не пользовались. Я схватил сержанта за шиворот и сказал: "Или заставляй Бабая мне помогать, или сам помогай". Я физически не мог двигать столы в одиночку, а занимать этим тех солдат, что мыли пол, было не по-понятиям. Бабай зашел в столовую и тоже сказал сержанту: "А ну живо помогай!" Тот не стал спорить...
Больше меня в наряды не ставили, Бабая тем более. Да и заводское начальство требовало, чтобы я работал: некому было ремонтировать оборудование.
По работе я должен был сменить Редю: украинца Редько из Львова. Он тоже пошел в армию после техникума. Редя - огромный мужик с пудовыми кулаками, пару раз пытался меня защищать, но поддержка его была неконкретной. Слово "конкретный" было одним из немногих цензурных, употребляемых постоянно. Представьте себе, как звучит фраза "Ты конкретно гибочник делай, шоб було" от азербайджанца, начавшего учить русский месяц назад.
Еще у Реди был фотоаппарат и подпольная лаборатория для печати. Я тоже там работал, потом получил по наследству. Уходя на дембель, Редя потребовал за нее 100 рублей отступных, деды скинулись и собрали деньги, но этот гад утащил объектив от увеличителя - самую ценную деталь. Новый мне прислали родители только через несколько месяцев.
Когда собирали деньги, я подошел к лейтенанту, что привез нас из Харькова, и попросил вернуть мои 10 рублей. Разумеется, лейтенант меня послал подальше.
Госпиталь
В сентябре 1988 меня положили в санчасть с диагнозом "многочисленные гематомы". Еще были такие "мелочи", как отбитые почки и стрептодермия на ушах. Основной проблемой были гематомы на голенях - загнивание дошло до кости. В госпитале мне сделали операцию: разрезали кожу и все прочистили, в том числе поскребли кость. Разумеется, наркоз мне давали, местный, но не очень он помог... Резал пожилой хирург, майор, ассистировала ему молоденькая медсестра, жена лейтенанта, мы потом познакомились. Хирург, видя как я скриплю зубами от боли, сказал: "Ты ругайся, солдат, не бойся, Лена уже привыкла, я тем более." Я сдержался, за что потом получил награду... Врач сказал: "Надо бы тебя в госпитале оставить, но у нас скоро учения, а ты ходить не сможешь". Меня вернули долечиваться в санчасть при стройбате.
Хочу рассказать о высшем наслаждение, что я получил в своей жизни: отмыл уши от гноя и почесал. Никогда больше я не испытывал подобного удовольствия!
Через пару недель в санчасть положили Пушкоренко: травма на производстве. Он вышел на завод делать дембельский аккорд. Так как причиной травмы был поломанный станок, а я был слесарь, то он назначил меня во всем виноватым. Я же говорил - антисемит! Зато меня таки положили в госпиталь.
Еще раз почистили ногу - в санчасти плохо перевязывали, занесли гадость. Так что если бы не Пушкоренко, я мог бы лишиться ноги. Смотреть на то, как мне делают операцию сбежались три медсестры. В этот раз или наркоз лучше взял, или еще что, но боли я почти не чувствовал. Так что получалось даже острить...
Учения госпиталя несколько раз откладывали: дали моей ноге зажить. Примерно 15 октября всех больных выписали, оставили только команду выздоравливающий. "Внезапно" поступил приказ развернуть госпиталь на запасной позиции посреди леса. Я со всеми таскал тяжести, ставил палатки... Потом вызвался первым на ночное дежурство: охранять и топить печку-буржуйку. Сидел возле огня и занимался графоманством: писал девушкам письма.
Через неделю вернулись в госпиталь. Запомнилось несколько моментов из жизни госпиталя: парень из моего призыва, Славик, госпитализирован с диагнозом "упадок сил". Он попал в бригаду стропальщиков: грузил вагоны. Над ним издевались все, заставляли работать сутками... Был он практически без сознания, меня попросили его раздеть, но пришлось срезать одежду. В ванне он отмокал часов 5. Медсестры поили его чем-то, я менял воду. Лежал он в госпитале долго, оттуда ушел на дембель как студент.
Подружился с солдатом-санитаром Колей. В том числе он
работал в морге. Я его поил самогоном, а он мне рассказывал про
всех покойников. Несколько раз предлагал пойти в морг, но я
отказывался. Однажды ночью он меня разбудил и сказал, что сейчас
просто обязательно надо пойти, редчайший случай. Подробнее говорить
отказался. На столе лежало тело молодой девушки, при жизни она была
очень красивой. Разбилась на мотоцикле. Коля спросил меня:
"Хочешь?" Я вылетел из морга. Больше я с Колей не общался.
При госпитале была прачечная, в ней работала баба Зина.
Стиральная машина часто ломалась, вызывать электрика из дома быта
было сложно. Я был под рукой и обходился гораздо дешевле. Баба Зина
варила замечательный самогон. Однажды она попросила починить
швейную машинку - получилось. Поток клиентов ко мне не оскудевал.
Госпиталь обслуживал не только военный городок, но и соседние
деревни, многие работники тоже жили в деревнях. Деньгами платили
редко, еда мне была не нужна, самогона столько было не выпить...
Приходилось делать в кредит. Оно потом
окупилось.
Азербайджанец моего призыва, Вазилов, повздорил с земляками и очень не хотел возвращаться в часть. Я видел, как он на коленях плакал и умолял оставить его служить при госпитале. Нас обоих выписали из госпиталя на праздник 7 ноября. Я бы, наверное, мог добиться должности ремонтника при госпитале, но возникла проблема: запутался в отношениях с медсестрами.
|
</> |