АРИЭЛЬ (о Виталии Калашникове) Он как-то

tschausy — 26.04.2012

АРИЭЛЬ

(о Виталии Калашникове)

Он как-то не нагружал собой землю, не давил весом на почву.  Летал, метался, вспархивал, нигде надолго не приживался, не прописывался ни в чем окончательно и навсегда. Более хотел быть неуловимым, чем был – особенно с некоторого времени. Но до того порога, когда время стало накладывать свой отпечаток, - был легок, неуловим и вездесущ, эфемерен словно прекрасный дух воздуха, ариэль.

Как замечено, Гоголь срисовал Хлестакова отчасти с Пушкина. Виталия можно нарисовать и Пушкиным и Хлестаковым – смотря каким оком глянуть на летучий силуэт и каким боком он оку явится.

Общение наше было прерывисто, и иным быть не могло. Даже проживая в Москве, рядом. Калашников менял круги общения, перескакивая по ним как по льдинкам в половодье, возвращался на несколько часов, чтобы «прогреметь, блеснуть, пленить и улететь...»

Конец 80-х, гуляем у меня. Пошли ночью в таксопарк за добавкой, впервые за все годы добавки не нашли, а Виталий еще и паспорт посеял по дороге. В результате Калашников несколько лет жил без документов, ездил восстанавливать в Армавир и т.д. Боже, каким это обломом должно было казаться ему! Невыносимой скукой...

Терпеть не мог Питер. Говорил, что выходишь на Московском вокзале и уже чувствуешь – обло-о-ом. Полагаю, что церемонность и некий снобизм, прохладность общения, стиль отталкивал, город быстро пленяться не спешил. А терпение не было калашниковской добродетелью.

После выхода первой книги оставил временно поэзию. (Мне это тогда показалось опасным и подозрительным. Дар – пожизненное поручение. Сколько Иона не прятался – от призвания не спрячешься.) Замовская во Владимире говорила (с его слов), что он почувствовал – лирические стихи кормятся его здоровьем и жизнью. Те – Пир, Синичка и др. Выбрал жизнь, занялся керамикой, сменил город. И – получилось, пошло в рост, стало востребовано.

«Хочу быть богатым и красивым!» - восклицал он тогда, выставлялся, участвовал коллекцией в клубных дефиле, завел знакомства в модной богеме. Купили с Ленкой квартиру и...

И ничего.

По земному спросу, практически – ничего не было доведено до конца, до полного воплощения. Всё оставлено на полпути или прямо перед решительным шагом к. К самореализации, к славе, к деньгам, к дому, к семье. В какой-то внезапный миг дело становилось скучным и предсказуемым, и инстинкт толкал вон. И от дедушки, и от бабушки ушел.

«Вам нужна слава» - сказал ему ростовчанин Дибров. Москва – город на вырост и т.д. Это «растиньяку» Диброву нужна была слава и он ни одного своего шанса не упустил, пытался даже помогать Калашникову, привлекал в передачи по мере внимания. А Виталию вся эта морока была неинтересна. Как когда-то в Танаисе решил жить, как будто уже всех победил, - так и продолжал. Не целеустремленным желанием и трудом брать жизнь, а легкостью и обаянием. И была в этом какая-то «стрекозиная» правота, превышающая «муравьиность». Птицы не жнут не пашут, а Бог их кормит. (Правда, подразумевается, что птицы доверяются Богу и славят Его, по врожденному блаженству. У Калашникова с этим было не просто.)

Между двумя его утверждениями – «поэта люди должны кормить» и «мужчина обязан кормиться плодами рук своих» - высказанными с разницей в несколько лет – нет никакой разницы. И то, и другое – игра, род каламбура. И существовали  для Виталия не как базовый принцип, а как новая игра, пока в нее интересно играть. Жил он то так, то сяк. Сколько лет и стихотворений он бился над бессмертием в обход Создателя – не поворачиваясь к Нему фронтально – и закончил веселым каламбуром, игрой словесности:

Живу я легко и беспечно

И вам не стоит отчаиваться.

Вот я собираюсь жить вечно,

И пока у меня получается.

Что нового? – спрашивает. Концерт сегодня, будь оно неладно - отвечаю. Калашников почему-то думает, что это я его так приглашаю экивоком.

«Да я и на свои-то не на все хожу...» - пожимает он плечами. Эту бессмертную фразу я уже не забуду никогда, без улыбки вспомнить не смогу, сколько бы времени ни прошло.

На моих глазах - пару раз как минимум – Виталий пренебрегал реальными возможностями издаться, что-то сделать для своих стихотворений. Первый, когда предложили напечатать книгу в серии «Варварская лира». Нет, говорит, не хочу. Хочу в серии «Пушкинского фонда». (А  я знал, что бесперспективно туда обращаться – Комаров ни к каким рекомендациям не прислушивался ни от кого, к самым внушительным.) Ничего и не вышло, вышли потом книги вне серий, без критических откликов в прессе.

Второй – знакомая меценатша заинтересовалась детскими стихами Виталия, захотела издать книгу. Калашников сказал, что на встречу не придет, занят, уезжает. Потом вроде и передумал, вернулся догнать поезд, да поезд был далеко.

А сколько  подобного, подозреваю, было, чему я не был свидетелем...

(Вот чем не пренебрегал никогда – чтением стихов вслух, тиражировал себя устно.)

Рубежом в отношениях стала моя статья «Ювенильный романс» (http://www.anr.su/literatura/kalashnikov/anpilov.html). Виталий сам попросил написать, хотел предисловие к какому-то гипотетическому изданию. (Я бы и так в конце концов написал, для себя, но дело мгновенно ускоряется, если знаешь, что оно кому-то необходимо.) Собственно, текст для меня был предлогом для большой беседы с Виталием, высокой, крылатой  и вдохновенной, как бывало. Но этого не случилось.  Может быть, женщины в его близком окружении были недовольны статьей (а он делегировал им мнение и решение в таких вопросах, время от времени). Может, сам ждал, что нарисуют Моцарта, а нарисовался в своем роде  растерянный мальчик. (Хотя – я кого можно спрашивал – Виталий в тексте даже пластически очень похож на себя, не карикатурно. «Уловлен» отчасти, но верно, что для воздушного текучего создания, вероятно, непереносимо – «уловление» как таковое.) Статья наехала на него, как Московский вокзал в Питере. Стал потихоньку меня, казалось, избегать - не встреч, а уходить от разговоров всерьез. И вообще, так совпало, что что-то в нем тогда, на рубеже столетий, надломилось. Не от моих рефлексий, разумеется, а вообще - от непрерывного давления мира, груза усталости. Раньше, как бы худо не было, Калашников легко и смешно говорил обо всём, находил радостный ракурс в самом неутешительном. Был всегда поэтом, даже без стихов, самим парадоксальным и сияющим взглядом на вещи, как Берестов.

И вдруг - жаловаться вслух стал, обижаться, вот что...

Но и это было не вечно, опять приобадривался, фонтанировал, фантазировал, строил воздушные замки. Конечно, его песни будут петь Пугачева или Гвердцители, и что-то даже делал для этого, начинал делать. Но то, что уже сложилось в воображении, обрело незримые черты, - уже было словно осуществлено. Доводить до ума, до того, чтобы можно пощупать руками, - было излишне.

Ариэль, «очаг Бога»,  львиноголовый ангел... Львиногривый уж точно.

Между прочим, детские стихи я начал писать из-за Калашникова.  Пал жертвой  провокации. Я считаю – это Калашникова  ангел детской литературы за язык дернул.

Не позже 91-го года было дело.

Виталий вдруг ни с того, ни с сего говорит – давай издадим детскую книжку! Ты и Алиска нарисуете – и издадим!

Какую еще книжку, - удивляюсь, - что печатать-то будем?

А я стихи напишу, - беззаботно отвечает, - и вы картинки нарисуете!..

И проходит, наверное, месяц или два. И чувствую – что-то стучится под скорлупой. Не могу понять – что именно, в каком-то каламбурном калашниковском стиле:

Мой дружок, сам с вершок,

Черненькие глазки -

Обожает творожок

Как божок китайский.

Всем известно, что божки

Обожают пирожки...

и т.д. и т.п.

«Черноглазый божок» у меня, допустим, был свой собственный, трех лет от роду. Но как пишутся стихи о детстве и для детей – я понятия тогда не имел. И этот про творог – еще не то было, и не так.

Но уже следующий стишок «Если долго не копаться в старом сундуке...», и следующий «Прошу не трудиться – меня не обманешь...» и все следующие подряд – были ни на что внешнее не похожи, оказались только моими. Как будто вошел в комнату, в которую ни у кого не было ключа, кроме меня, и где стоял единственный табурет, на который никто не мог сесть, только я.

Когда я потом иногда спрашивал Виталия – помнит ли он свое предложение? – оказалось, что не помнит. Наверное, из-за личных обстоятельств в том числе, для него идея в первую очередь с Алисой была связана.

Сергея, с которым Виталий приехал тогда в злосчастную Дубну, я видел много раз, всегда с Калашниковым и ни разу без. Виталий его немного продвигал в литературу и авторскую песню, вроде неплохой, неяркий молчаливый парень. Винить его в том, что он с приятелем не удержал Калашникова дома, - невозможно. Виталия никто бы не удержал.

В конце 90-х поехали ранней весной на дачу якобы за сморчками – на мою и Игоря (а дружим мы на сегодняшний день пятьдесят (!)  лет). Взяли Виталия. Природа прекрасна, нежна. В тени небольшой снежный наст, на солнышке -  припёк. Дача – эта те самые мои Воспушка и Казанское, ландшафт песен, стихов, рассказов, моя Россия, родина души. Огромный Игорек еще более  предан этому месту, как некоей детской «святыне», тайному сокровищу. К которому мы с ним решились допустить третьего...

В общем всё складывалось хорошо, на сердце тихо, людей в округе почти нет. Калашников был после бессонной ночи с неизвестной молодежью, взвинчен – а побеждать некого. В поезде пару старушек очаровал,  и - всё. Мы с Игорем советуем вздремнуть в саду, на солнышке. Хоть полчаса.

Но в Калашникова словно бес вселился.  Пока в одиночку не оббегу местность, не засну! Куда? - заблудишься, в болото провалишься... Нет, неудержим. И вот мы, два медведя, - а в Игоре вообще под два метра и муромская мощь – не можем ни мольбами, ни убеждением утрамбовать эту обезьянку. Вырвался на волю, пробег уложился минут в сорок, что-то своё изучил, познакомился с пенсионером Лятуновским и тот мгновенно открыл ему сердце - рассказал, как скучает по покойной жене и что следующая жена не смогла вытеснить образ той, любимой.

Черт его знает... Я Лятуновского с конца 50-х знаю, а не подозревал, какие там водятся бездны...

Словом – в нашей деревне «...всех изумил... легкость необыкновенная...»

Был, рассказывает, на курорте в Египте. Так поразили (с Андрюшей Барановым) праздничностью и артистизмом отдыхающих и местный персонал, что мэр предложил стать почетными гражданами и жить в сезон на казенный счет...

Весь месяц в Коктебеле, говорит, общался с Кушнером. Что говорил Кушнер, неизвестно. Наверное, слушал Калашникова, затаив дыхание...

И так далее...

Я не помню, как Виталий оказался той осенью 96-го на похоронах моего отца, он его не знал. Возник легкой тенью рядом с Игорем и молча прошел весь путь, был предупредителен и нежен. И благодарность ему за братское плечо и немое сочувствие не покидала меня никогда...

И в декабре 92-го - я этого никогда не забуду - Виталий вывез меня во Владимир, не отходил ни на шаг, тормошил.  Хотя я так уж и не рассказывал о семейной своей катастрофе...

Пушкина современники называли «смесью тигра с обезьяной». Калашников такой и был – и по пластике, и по душевному рисунку.

Мне казалось, что Смогул – единственный настоящий импровизатор в нашем окружении. До поры до времени. Начало 90-х, фестиваль в Ростове. Идем по летним пыльным улочкам, Виталий читает стихи о том, что попадается навстречу и приходит в голову. В рифму, с аллитерациями и каламбурами.  Кроме меня, публики рядом нет. На ветер читает, в воздух, рождая строфы на ходу и отпуская в тихую провинциальную вечность...

По-хорошему – говорит словно сам себе – надо бы всё заново написать. О чем в юности было написано. Стихи о самых простых предметах, о фундаментальных вещах жизни – о родине, о природе, о любви, о семье...

В принципе, в памяти моря воспоминаний, встреч, пересечений, словечек, шуток. Вот он перебирается в мою палатку, спит рядом. Вот в дождливое утро сидим в компании под тентом, поем по кругу,  пою «Святые горы», Виталий убирает стол в двух шагах, и вдруг замечаю, что по лицу его текут слезы. А мы никогда с ним не говорили ни о той осени, ни об Алисе.

...Поедем по отчизне

За музыкою вслед

Туда, куда при жизни

Иной дороги нет.

Алисы и Наташи

Два тающих следа...

Давно уже все наши

Уехали туда...

Осенью 89-го всё совпало, как никогда почти в жизни. Как написал Виталий шестью годами ранее:

Смотри-ка, Геннадий, как все вдруг сложилось удачно!

Ни войн, ни репрессий, и дельта настолько тиха,

Что дух - этот баловень женский, затворник чердачный,

Никто не тревожит на лоне любви и стиха...

Это была одна из немногих точек равновесия, покоя, вдохновения и свободы. Калашников привез к нам на Северский Донец Алису, издали – с шевелюрами в сумерках – они казались двойняшками. Однажды мы стояли на веранде, немного выпивали, влюбленная девочка улыбалась рядом – и облако влюбленности, парившее над ними, словно окутывало вечер, излучение достигало и меня, почти физически.

И вдруг поднялся разговор, из которого ни я, ни Виталий не помнили потом ни слова. «Слова были настолько прекрасны, что не остались на земле – улетели прямо к Богу...» Смутно вспоминается, что я рассказывал о том, как впервые почувствовал  прикосновение  благодати, что бытие Бога недоказуемо умственно, а лишь сверхчувственным личным опытом, Виталий говорил о любви и вдохновении, раскрывающих небеса сердца и духа, мы спешили высказаться и перебивали друг друга, и почему-то диалог от этого только наливался музыкой и смыслом, и мы  – несогласные – улетали в те просторы, где всем есть свободное место, где живут лишь любовь и жертва...

И трепетала украинская ночь, и согласно пели ночные насекомые, пахло полынью и сияли в листве большие теплые звезды.

Наверное, это состояние и могло быть тем чувством бессмертия, переживаемого наяву,  простой тайной, о которой всегда говорил Виталий, тем веществом блаженства, которое он раздавал всем щедро и бескорыстно.

И стороной света – куда он неотрывно смотрел и всей своей жизнью указывал.

Оставить комментарий

Популярные посты:

pertinax

Как выгодно продать золото в ломбарде: советы по максимальной оценке и выбору надёжных скупщиков

gornomari

23 апреля 1937 г. родился Селёдкин Александр Васильевич

prohodimcy

В мире животных в Ижевске

inna1903gr

Озеро

philologist

Орсон Лавкрафт. Финансовая империя в тени. Тайное влияние Морганов.

365days

Ежедневный дайджест марафона #веснедорогу — 3 мая

nefer

Открылся ТЦ "Ботаника", сходили посмотреть, что он из себя представляет

martin_kotek

Воскресные коты

uborshizzza

Уехать жить и работать в Южную Корею. Слабоумие, отвага или мазохизм?

• Архив