АНДРЕЙ РЯБУШКИН. СЕМЬЯ КУПЦА В XVII ВЕКЕ. 1896


Часть.2.
Итак, на картине представлены пятеро персонажей: купец, его супруга и трое детей, две старших дочери и младший сын. Семейство изображено фронтально, крупным планом, параллельно плоскости холста. Герои, одетые в свои лучшие наряды, как бы позируют для фотографии провинциальному фотографу, сознавая важность и ответственность момента. Фон картины составляет стена, декорированная дубовыми панелями с резными балясинами, над которыми размещены вставки из крупно плетеной рогожи. Провинциальности картине добавляет и сено, щедро рассыпанное по полу (в принципе, дешевое, теплое и экологичное покрытие). Художник максимально выдвигает группу на передний план и уплощает пространство за их спинами.
Герои картины размещены строго согласно их статусу. Купец, одетый в дорогую безрукавную шубу белого и черного меха, красный кафтан и заморского шелка, затканного цветочным узором, рубаху с бело-голубым орнаментом на подоле, украшенную жемчужными застежками, - сидит в самом центре картины.
Его жена в сиреневом платье с белыми рукавами, в кокошнике-кике с «рогами» (обозначающим ее статус замужней женщины и заодно являющейся традиционным славянским оберегом) из золотой парчи с жемчужной обнизью, спускающейся на лоб, поверх которого надет розовый шелковый плат (канаватная фата), тяжелыми складками ниспадающий с плеч, сидит рядом с супругом, ближе к правому краю картины. Купчиха подчеркнуто приветлива и мила, несмотря на чересчур насурьмленные брови и подчеркнуто нарумяненное лицо. Любопытно, что в допетровской Руси женщины состоятельных сословий с шестнадцати лет обязаны были строго следовать предписаниям моды, иначе их ждало суровое наказание: «Боярыня или боярышня, бросившая бельмы выкатывать, белиться, румяниться, сурьмить ресницы и подводить брови, подвергнется заточению в монастырь или домашнему истязанию».
У купчихи на коленях – младший сын, очевидно, любимец семьи, и наследник. Мальчик наряжен в праздничную розовую рубашечку и желтые сафьяновые сапожки, но порты, очевидно в силу юного возраста, на него еще не одевают. Ребенок очень мал, он вряд ли понимает, что происходит, и почему нужно так долго смирно сидеть на коленях у матери, поэтому, чтобы отвлечь и занять его, ему дали сахарный пряник, который он задумчиво грызет. Эта милая бытовая деталь немного оживляет композицию.
Две старшие дочери купца – девушка на выданье, и девочка-подросток, стоящие по краям картины, как бы замыкают группу. На старшей дочери (слева) - аксамитный летник с крупными серебряными пуговицами и розовая атласная рубаха с жемчужными запястьями, а также небольшая шапочка с розовым бархатным верхом, отделанная соболиным мехом. Отец явно не поскупился для нее на украшения – в ее ушах – жемчужные сережки. А все пальцы унизаны золотыми кольцами с драгоценными камнями. Трогательная деталь – небольшой розовый бант, который украшает ее косу. Вторая дочь (справа) в нарядном, но еще детском темно-красном бархатном платье с жемчужными бусами и сережками, но в то же время с любимой куклой в руке,
Предполагается, что моделью для образа купца стал один из крестьян, живших в деревне на берегу реки Кородыньки недалеко от усадьбы Приволье. Рябушкин даже оставил в окончательном варианте картины одну характерную деталь – у его купца загорелое лицо и при этом светлый, не тронутый солнцем лоб. Так бывает именно у крестьян, которые все дни проводят в поле под палящим солнцем, но при этом покрывают голову низко надвинутой шапкой. Хотя, в принципе, так могло загореть лицо и у купца, который много времени проводит в разъездах, путешествуя не в закрытом возке или карете, а в открытой повозке или верхом.
Выражение лица героя одновременно и в чем-то простодушно, и в то же время несет на себе отпечаток опытной и многотрудной жизни: у купца набрякшие веки, чуть слезящиеся от напряжения глаза, взгляд серьёзный и проницательный, явно принадлежащий человеку умному, решительному и привыкшему брать на себя ответственность. Ощущение же некоторой наивности и простодушия придает напряженность и скованность, с которой герой позирует художнику, словно он действительно с непривычки робеет перед фотокамерой. Ведь этот немолодой, но весьма крепкий и энергичный мужчина многое повидал, объехал, возможно, не только всю Россию, но и полмира в придачу, бывал в разных переделках, обеспечил, в конце концов для своей семьи счастливую безбедную жизнь, но вот оказался как бы выставленным на всеобщее обозрение, и от этого сразу почувствовал себя не в своей тарелке, замер и оробел.
В трактовке его образа действительно есть некий элемент нарочитости: об этом свидетельствует деланно застывшая поза с кистями рук, выложенными на колени так, чтобы были видны многочисленные дорогие кольца на пальцах, и даже роскошная меховая шапка с платком, небрежно брошенная на солому между ног купца.


Исследователи часто сравнивают «Семью купца» со стилизованной парсуной, истоки, которой лежали еще в иконописи (то есть ранние парсуны по сути являлись попыткой объединить светский жанр портрета, в котором в то время уже появилась необходимость в русском культурном пространстве, в традиционную стилистику православной иконы). О парсуности картины говорят и застывшие позы персонажей, и их яркие индивидуальные характеристики, но также и общий колорит картины, построенный на сочетании золотисто-желтых, кумачовых, лиловых, белых, зеленых цветов, что прекрасно передает праздничную многоцветность, которая отвечала эстетическим предпочтениям людей допетровской эпохи. Хотя с другой стороны, на парсунах никогда не изображали сидящих людей. На них можно увидеть оплечные, поясные изображения или изображения персонажа в полный рост.
Рябушкин буквально любуется каждой деталью старинного быта, мастерски передавая фактурное богатство материального мира допетровской Руси. Внимание живописца сосредоточено на точной фиксации материалов одежды, характере узорочья и украшениях нарядов. Между прочим, работая над картиной, Рябушкин изучал труды И. Е. 3абелина и Н. И. Костомарова и даже делал зарисовки с экспонатов соответствующего периода в Историческом музее.
Но особо восхищала критиков живописная система Рябушкина соответствующего периода его творчества. Он блестяще владел светотональной моделировкой и умел мастерски соединять холодные и теплые тона, как, например, в сочетании цветов одежды группы персонажей справа, когда красное платье младшей дочери и светло-лиловый сарафан матери объединяют розовый плат матери и розовая рубашка младшего сына.
В картине также передан, и очень точно, идеал русской женской красоты: помимо внешней привлекательности, подчеркнутой типичным древнерусским макияжем (мягко очерченные соболиные брови, большие темные глаза, прямой нос, маленький алый рот) в образе идеальной женщины должны присутствовать и стать старшей дочери, и скромность младшей, и, главное, сдержанное достоинство матери, уважаемой супруги и хозяйки дома, поскольку для русской женщины всегда были важны не только внешние, н и внутренние достоинства.
Но конечно, на самом деле, «Семья купца» Андрея Рябушкина – это не добросовестное воссоздание быта допетровской Руси и даже не идеализированная фантазия историка-реконструктора. Вернее всего картину, да и все творчество Рябушкина понял насмешник Александр Бенуа, который, размышляя о путях развития русской живописи на рубеже 19-20 вв., писал о его картине, что "воочию увидел" запечатленные на полотне и "таинственно ожившие образы Древней Московии".
А позднее сказал об Андрее Рябушкине следующее:
"…Рябушкин именно не "исторический живописец" мертвенного академического характера, а ясновидец и правдолюбец минувших жизней. Но как тяжело давался ему этот культ прошлого, как мало кто понимал его в этих исканиях..."
И это совершенно верно.