Акунин, «История», том 8, Александр II и Александр III
green_fr — 12.12.2023 Основная тема, конечно же, это освобождение крестьян. И метания власти: от необходимости реформ — до страха всё развалить.Про освобождение крестьян мне понравилась неожиданная мысль, что это было в чистом виде нарушение частной собственности. Власти и так не хотели слишком ослаблять дворян, поэтому нашли следующий компромисс: крестьяне объявлялись свободными, земля оставалась за помещиками, эту землю помещики предоставляли крестьянам, за что те платили барщину или оброк. Всё это объявлялось «временным» — предполагалось, что в какой-то момент крестьяне выкупят у помещиков свои наделы. Государство фиксировало цену надела и предоставляло кредит на 80% этой стоимости, который предполагалось возместить за 49 лет. Общая сумма сделки была порядка 1 миллиарда рублей, из которых сразу же можно было вычесть 300 миллионов, уже полученных помещиками под залог своих земель (как если бы они вернули эти долги — большая часть из которых была откровенными висяками). Оставшиеся деньги напечатали облигациями, проценты по которым выплачивались из выплат по крестьянским кредитам. Прекрасная схема (я без сарказма), когда государство с одной стороны гарантирует работающий механизм, и при этом не только не несёт никаких финансовых рисков, а и наоборот, ликвидирует совсем уж казалось бы потерянные активы.
Ещё один интересный момент освобождения крестьян: земля предоставлялась не лично, а через общину. И выплаты кредита тоже шли общими. Такой колхоз до колхоза.
Большая часть помещиков в итоге всё равно проела полученные деньги, так и не привыкнув к мысли, что нужно идти работать. Дополнительную отсрочку дал Дворянский банк, который снова предложил заложить имение под 6% годовых. Потом даже снизили до 3,5%. Аж даже интересно, что было бы с помещиками, не будь революции 1917 года — понятно, что зачахли бы, но как именно бы выглядело это исчезновение целого класса?
Ещё один интересный фактор, несколько противоречащий предыдущему: население помещиков росло вчетверо быстрее, чем население страны. В основном из-за хорошего питания и ухода за младенцами. Плюс, в России не было «майората» — системы наследования всей земли старшим сыном. То есть, земля постоянно дробилась — до реформы 1861 года всего 20% помещиков жило только за счёт крепостных (без службы).
Вообще, это первый том, в котором ощущается близость истории. Освобождение крестьян — это 1861 год. 49 лет кредита — это в лучшем случае 1910. Скоро революция, которая хоть и была больше 100 лет назад, но ощущается как что-то «своё», существенно более близкое, чем всё, что было до неё.
Ну и уже видны какие-то связи между той политикой и современной. Мне очень сложно видеть связь каких-нибудь там современный русско-шведских отношений и Полтавской битвы. А в этом томе что ни прочтёшь — так и хочется провести аналогию с нынешней политикой и дипломатией.
Опять же, первое упоминание Донецка. Точнее, Юзовки и основавшего её Джона Хьюза (мы в школе учили вариант «Джон Джеймс Юз»). Собственно, город основан вокруг металлургического завода. А тот построен сначала для того, чтобы броню делать для пароходов. А потом переквалифицировался на более выгодные железнодорожные рельсы.
К слову о рельсах: за 1866-1876 годы в строительство железных было инвестировано полтора миллиарда рублей. За этот же срок экспорт и импорт выросли в 10 раз (рост внутреннего товарооборота оценить сложно, но Акунин пишет, что он был ещё выше). Наглядный пример, зачем нужна инфраструктура.
Отличная биография князя Хилкова, который в какой-то момент уехал в Америку, обычным рабочим строил там железную дорогу. Потом поработал слесарем в Англии. Потом вернулся в Россию, где тоже строил железные дороги. Герой прилагающегося к этому тому романа явно с него писан.
Во время Александра III закрутили назад гайки, раскрученные его отцом. В частности в вопросах демократизации образования: впятеро увеличили его стоимость, обязательные для поступления «справки о благонадёжности». Сделали обязательными студенческие мундиры (реально: запрет носить обычную одежду) — чтобы полиции было проще видеть, кто в толпе студент.
Акунин, к сожалению, ещё раз повторяет фейковую цитату про «Двух союзников России».
А в романе упоминает этимологию имени «Фома» — это «близнец». Я не понимаю, как могло возникнуть такое имя? Ладно, когда имя обозначает «старший сын» (объективный факт) или даже «младший сын» (либо назвали постфактум, либо сразу планы, что это последний). Но вот родились два близнеца — кого из них называли Фомой? Как называли второго?
Роман откровенно проводит параллели с «Тремя мушкетёрами» — не как в своё время «Азазель», а ещё чётче. В частности, как 4 героя со временем расходятся по разным политическим лагерям. Аж интересно было бы проверить, совпадают ли лагеря у Дюма и у Акунина — но я не настолько хорошо помню «Двадцать лет спустя» (хотя совсем недавно перечитывал!), а у Акунина и вовсе в героях запутался (у них фамилии: Воронов, Воронцов и Когтевранов — он издевается?!)
Непонятно, насколько это описание настоящей процедуры, или (злободневная в России тема) иллюстрация того, что настоящие выборы состоят не только из процесса выборов, но до чего же прекрасное описание процедуры, придуманной (реально существовавшим) генералом Барановым.
— Господа! [...] Повеление о выборах явилось для меня такой же внезапностью, как для вас. Получен приказ провести процедуру со всей возможной скоростью. И приказ этот будет выполнен. Выборы произойдут завтра же.
Все зашевелились, а некоторые даже приподнялись на стульях. Отовсюду послышалось:
— Завтра?! Но это невозможно!
— Невозможно ослушаться государя! — рассек кулаком воздух бравый генерал. — Не знаю, как у вас, а у нас, моряков, приказы исполняются немедленно. И невозможного для нас не бывает. Выборы будут проведены по следующей диспозиции. — Он вынул из-за обшлага бумажку. — В 10:00 полицейские чины всех 228 околотков вверенной мне столицы начнут обход домов на своих участках. Всем домовладельцам и квартирантам, снимающим приличное жилье, будет задан вопрос: кого из обитателей данного района они желали бы видеть своим полномочным представителем. К шести часам пополудни собранные сведения поступят ко мне. Моя канцелярия произведет подсчет. Из 228 избранных фаворитов населения я отберу 25 человек — самых достойных с моей, то есть государственной точки зрения. И к полуночи у Петербурга будет готовый выборной орган из самых лучших людей.
Генерал был очень горд своим планом.
— Позвольте, — растерянно сказал Воронцов, поднимаясь. — Но если окончательный подбор совета за администрацией, то это не вполне выборы. Разрешите нам, собравшимся, высказать свои соображения по предлагаемой процедуре.
— Это не просто выборы, а двойные выборы! — удивился Баранов. — Как говорят в водочном производстве, двойной очистки: сначала общество выбирает лучших, а потом администрация — лучших из лучших. Что же касается высказываний, то это после выборов, господа. Для того и Особое совещание при градоначальнике, чтобы высказываться. А сейчас что ж воду в ступе толочь? Приказ получен и будет исполнен.
...Наутро к Воронцову действительно явился помощник околоточного надзирателя с канцелярской книгой под мышкой. Бедняга выглядел совсем замотанным, он обошел уже несколько десятков домов. Пожаловался, что каждому обывателю приходится объяснять, какие такие выборы. Многие пугаются, не желают никого выдвигать, а положено.
— Которые совсем не в понятии, им подсказываем в порядке облегчения. Позаботилось начальство, иначе в срок нипочем бы не управились, — объяснял служивый.
— И кого же вы подсказываете в нашем околотке? — спросил Эжен. Он не очень хорошо знал, кто живет в соседних кварталах, и боялся упустить кого-то достойного.
— А вот, извольте. — Полицейский показал бумагу с печатью. — Велено подсказывать его сиятельство графа Воронцова Е.Н. Почти все соглашаются, с радостью. Знать, хороший человек.
— Это я — Воронцов Е.Н., — слабым голосом произнес Эжен.
|
</> |