Акрополь

Здорово-то как я придумала в предыдущем посте — бОльшую часть текста написал Лев Николаевич, а на поклоны вышла я — продолжу-ка я эксплуатировать своё маленькое ноу-хау, тем более, что времени, как всегда, в обрез. Сразу после Рош-а-Шана — как обычно, «письмо позвало в дорогу», возвращаюсь в канун Йом-Кипур, а на Йом-Кипур приезжают младшая дочь с бандочкой люблюнимагу — так шта, столы предстоит накрывать и в пост тоже (старшенький, 10 лет, цадик эдакий, грозит постится, правда — ну-ну...), потом суккУ (ударение на «У» последнее) строить, потом Суккот — гостей принимать, уже старших, а работу никто не отменял и в полупраздники, а потом — круговерть нон-стоп до самой Хануки, а тут мужа моего посетила благая мысль в ханукальные каникулы рвануть со старшими внуками в Буковель, мальчишкам старшим — подарок перед армией, а девочке-Лазури — запоздавшая на три года поездка на бат-мицву — племянница моя любимая соблазнила сладкими речами о необыкновенно дешёвом горнолыжном курорте — а угадайте, кто у нас, кроме племянницы, умеет на горных лыжах? а никто. Я могла когда-то по прямой тихим ходом, и я боюсь, а те, кто лыж в глаза не видели — грезят и мечтают. Так шта — планов ромадьё, а время по-прежнему остаётся нерастяжимым, придётся в ЖЖ пользоваться подпорками из русской классики.
А если серьёзно, то иной раз, пытаясь передать какие-либо сильные эмоции, вдруг ловишь себя на том, что подобно Остапу Бендеру, пишешь стихи Пушкина — ну, что поделать, если до тебя уже написано и описано так, что, умри, а лучше не получится.
Вот и я на Акрополе поймала себя на том, что думаю в точности словами Василия Петровича Бачея — скромного одесского вдовца, отца Пети и Павлика, отправившегося в начале позапрошлого века в исполнение давней своей мечты, в путешествие по Средиземноморью. Помните, а? Кто помнит «Хуторок в степи» — часть тетралогии Катаева? Первую часть, «Белеет парус одинокий» ведь все помнят? А вся тетралогия называлась «Волны Чёрного моря» — и я, к сожалению, много раз убеждалась, что большинство моих сверстников дальше «Паруса» пойти поленились, а зря. А я читала и «Зимний ветер», и «Катакомбы», и Петя Бачей мною воспринимался долгие годы, как почти что родственник.
И «Хуторок» из всех четырёх частей мне нравился, да и до сих пор нравится больше всего. Сейчас взялась перечитывать — и затянуло — как там описано это путешествие — это время, этот мир, которого больше нет — эта сладкая отрава рахат-лукумом, это водянистое неаполитанское мороженое, эти гиды — нахальные турецкие и печальные греческие, эта девочка, уезжающая в Париж, в которую Петя мгновенно влюбляется на вокзале в Неаполе, итальянка, спасшая Петю от уголька в глазу, добрая усатая гречанка («Кусай, мальцик, кусай») — довоенная, ДОПЕРВОВОЕННАЯ Атлантида, канувшая в бездну — люди с раньшего времени, сейчас таких не делают — впрочем, это тоже не моя фраза...
И мне уже не хотелось совсем на Акрополе показывать очередную мысленную фигу противной училке, посулившей мне некогда вечный невыезд за границу — если ей это доставляло тихую радость, то и шут с ней, должно быть у человека в жизни маленькое утешение, а хоть бы и такое.
Мне даже не хотелось вздыхать о том, что это не случилось раньше — я только дышала глубоко и почти плакала — я здесь, и я это вижу.

«Но когда по ступенчатым улицам Василий Петрович и мальчики взобрались на гору, усеянную мраморными обломками, и вдруг увидели Акрополь, Парфенон, Пропилеи, маленький храм Бескрылой победы, Эрехтейон – все эти постройки, как бы в беспорядке расставленные на холме и вместе с тем представляющие одно божественное целое, – они ахнули от изумления, от той ни с чем не сравнимой первоначальной красоты, которая потом уже породила тысячи подражаний и пошла гулять по свету, все более и более мельчая и приедаясь.
Как все грандиозные архитектурные сооружения, они сначала показались совсем небольшими и изящными на фоне дикого, пустынного неба такой яркости и синевы, что закружилась голова, как от полета в пропасть.
Это было царство мраморных, желтоватых от времени колонн и ступеней, рядом с которыми фигуры многочисленных туристов казались совсем маленькими.

О, как долго ждал Василий Петрович минуты, когда он собственными глазами увидит афинский Акрополь и прикоснется к его древнему мрамору! Это была мечта его жизни. Сколько раз он втайне предвкушал, как подведет своих детей к Парфенону и расскажет им о золотом веке Перикла и его гении великом Фидии! Но действительность оказалась настолько грубее, проще и поэтому величественнее, что Василий Петрович ничего не был в состоянии сказать, а долго стоял молча, немного сгорбившись под тяжестью красоты, потрясшей его до слез.

Петя же и Павлик, не теряя времени, побежали по скользкой известняковой щебенке к Парфенону, удивляясь, что он стоит так близко, а бежать до него так далеко. Подсаживая друг друга и пугая ящериц, они взобрались на выветрившиеся ступени и очутились среди дорических колонн, сложенных как бы из колоссальных мраморных жерновов.

Все вокруг слепило глаза полуденным блеском. Но зноя не чувствовалось, так как с Архипелага дул крепкий ветер. Далеко внизу мерцали черепичные крыши Афин, почти сливающиеся с Пиреем, виднелся порт, множество пароходов, лес корабельных мачт над крышами пакгаузов и на ярком рейде, осыпанном серебряным дождем полуденного солнца, – английский броненосец в шапке зловещего дыма.

С другой стороны, еще дальше внизу, за холмами, синел Петалийский залив, а с третьей, совсем далеко, виднелась полоска еще одного залива Коринфского, густого, как синька, по-южному пламенного и еще более древнего, чем сама Эллада.
Здесь можно было неподвижно простоять до вечера, не испытывая ни усталости, ни скуки, ничего земного, лишь ощущая невероятную красоту, созданную человеком».
...А потом было возвращение в Одессу, смерть Льва Толстого, увольнение статского советника Бачея с казённой службы за речь о Толстом, разорение семьи, безумная попытка заняться садоводством, а затем война, революция, нищета, смерть Павлика — мотылька в огне — и мир этот рухнул и исчез.
А Акрополь — с этой тяжестью красоты, потрясающей до слёз — остался. И всё так — вплоть до скользкой щебёнки. И даже знойный день и затянутое дымкой небо ничему не могут помешать. Как не могут помешать и толпы туристов — мы ведь тоже в числе этих туристов, в конце концов.
P.S. Шана това всем, кто празднует!