А шуму то было...

За политическими бурями Белоруссии и Казахстана, спорами о поправках к Конституции, выборами и трескучим крахом проекта «Навальный» мы как-то не заметили, как склеила ласты надежда и опора нашего «креативного класса» (что он накреативил никто так и не понял) – постмодернизм.

А шуму то было.

Он пролетел так быстро, что ему даже не успели дать понятное определение. «Это скандалы и сплетни», «это конец искусства», «это смерть человека» - мы не очень продвинулись после этих словосочетаний, но это и не важно. Отсутствие рамок и границ позволяло втискивать в постмодерн все, что угодно – от жрущего дерьмо извращенца Сорокина до пошлой бездарности Ерофеева, от заумно-придурковатого фашиста-старообрядца (это хлеще, чем жидомасоны) Дугина до страдающего тяжелой формой недержания слов частушечника Быкова.

Постмодерном все очень удобно и быстро объяснялось. «А зачем навалили кучу под Рембрандтом? А это постмодерн. А зачем матом написали на храме? А постмодерн. А зачем на выставке на стенах наляпаны задницы и гениталии? Так это ж постмодерн» И так далее. Любая гадость, бездарность, претенциозая гулкая пустота через это волшебное заклинание сразу обретала увесистость, солидность, смыслы и денежное выражение, любая тыква превращалась в карету, на которой лихо влетали в солидную тусовку «художников», «писателей», «кураторов» пошляки, пропойцы и дегенераты, которым раньше к дверям высылали рюмку водки и пятак серебра, а на званых обедах накрывали в прихожей на собачьем коврике. 

На самом деле постмодерн не был ни концом искусства ни смертью автора и человека – все идеологи постмодерна от Фуко до Лиотара ошиблись так же, как некогда Фукуяма, предрекавший конец истории в связи с безоговорочной, как казалось, победой капитализма. Оказалось, что умирал не автор и смысл, а сам постмодерн, так как он был всего лишь культурной логикой позднего, деградирующего капитализма. То есть постмодерн по своей цивилизационной миссии ничем не отличался от соцреализма, который отправился следом за социализмом. И на свое место вернулись и человек и художник и автор и деконструированные смыслы и упраздненная истина.

Постмодерн перед смертью закономерно стал попсой, провокации и скандалы приелись, были поглощены коммерческой культурой, стали противны и скучны и поэтому постмодерн помирал кисло, дрянно, нагоняя тоску на окружающих. Многим стало понятно, что проблемы, переживаемые миром, слишком серьезны и трагичны, чтобы их можно было решить или хотя бы осмыслить с помощью придурковатого кривляния и бессмысленных заклинаний типа «метанарратив», «хронотоп», «деривативы». Что бесконечная «всеобъемлющая ирония», «игра смыслами» это на самом деле развлечение олигофренов, возведенных тусовкой в «арткритики», «кураторы»» «концептуалисты», что придурковатое обхихикивание всего еще не ирония, что игра есть, а смыслов нет и не было и весь постмодерн настолько же осмыслен, как катание на эскалаторе ради процесса езды или наблюдение над тем, как течет вода из крана.

Постмодерна как то постепенно не стало. Сошел на нет, выветрился, засалился, как советский бумажный рубль, выцвел, как старые обои на коммунальной кухне. А подержанные, юзаные постмодернисты остались. Пелевин, Сорокин, Быков и еще черт знает кто – поседели, помялись, оплыли, как мороженое на жаре, слезятся глаза, покалывает в печени, руки дрожат… Но еще пишут, выпускают, обсуждают. «Кони худые, вожжи гнилые». Машина давно лежит на боку в канаве, проржавела, шины спущены, стекла выбиты, руль приварен, но шофёр и пассажиры в салоне. Водитель жужжит, дудит и дергает руль, пассажиры покачиваются, словно от быстрой езды, вокруг машины бегают с веточками и столбами друзья и приятели, толкают машину с разных сторон - создают ощущение, что автомобиль мчится по широкому, прекрасному автобану ...

И смешно и противно.

И скучно.