А помните, всегда были такие дети, которые чёрт знает

soba4ki — 11.03.2018 А помните, всегда были такие дети, которые чёрт знает откуда помнили и знали наизусть всю ту детскую гадость, которой был переполнен тогдашний, ребёночий быт.
Ну например, начнёте вы выяснять, кто будет прятаться, а кто, напротив, станет искать в процессе увлекательной игры в прятки на замороженной стройке. Как решался этот животрепещущий вопрос? Правильно — шишел-мышел-пёрнул-вышел. Короткая и простая считалка. Но обязательно были какие-то знатоки, которые помнили по нескольку совершенно адских куплетов, да таких забористых, что прослушивание оных было в разы интереснее предстоящего сомнительного приключения, содержавшего в себе пролезание в какие-то пыльные щели, сворачивание крючком в бочке с застывшим гудроном, забегание в вонючие кусты, с которых вечно летела какая-то ядовитая пыльца и апофеоз всей этой жидкой затеи - неизбежное наступание в чьё-то изрядно подсохшее, но всё ещё неприятно жидкое ближе к середине и до чрезвычайности пахучее дерьмецо, беспечно оставленное в самом укромном месте, а иногда и заботливо замаскированное подручными средствами.
И вот они, эти хранители мудрости, были у нас все какие-то одинаковые, как бы сделанные по одним чертежам. Обязательно в какой-то байковой рубашке, линялой и маловатой настолько, что даже самый глупый понимал — владелец сего предмета гардероба далеко не первый в её, рубашкиной судьбе, и, скорее всего — не последний. В любое время года щеголяли они бесконечно роскошными зелёными соплями, которые никогда у них не выводились, а исключительно на долю секунды втягивались в красный курносый нос, чтобы тут же вновь повиснуть из него до самой оттопыренной нижней губы тошнотворной слизью. И шорты, обязательно короткие-короткие шорты, на тонких, исцарапанных ногах. И сандалики без носков.
Вот кто их всему этому учил, где они черпали всю вот эту «шла машина легковая задавила Николая» - непонятно. Инетернетов тогда не было, по телевизору такого не говорили, в газетах — не печатали.
И эти же самые персонажи, у одного из которых обязательно должна была быть в ухе ватка или не так давно вырезанный аппендицит, знали всякие, в меру (а иногда и сверх всякой меры) похабные стихи и песенки. Причём, что характерно, в школе запомнить стишок про «белую берёзу под моим окном» они не могли, а вот про «где-то за рекою прокричал петух, пернула корова и фитиль потух» знали идеально и рассказывали обычным, не столь посвящённым детям сии вирши всегда охотно, не без выражения и с известной степенью артистизма. Сейчас так не рассказывают, утрачен навык!
И ещё обязательно были аналогичные знатоки, но пола противоположного, женского. И они тоже все несли на себе некую печать этого сакрального знания, которое, как некая ментальная радиация, изменяла своих адептов, придавая им всем схожий и легко узнаваемый облик. В основной массе это были некрасивые девочки, одна из которых - обязательно очень высокая и худая, с бесцветными косичками и в здоровенных очках. Колготки у них постоянно собирались в гармошку на коленках и тощие шеи проворно вертелись в воротниках форменных платьев.
И вот они, эти будущие брошенки с довеском и почти уже сформировавшиеся жертвы домашнего насилия, идеально знали как, в каком порядке и по каким канонам заполнять все эти жуткие, толстенные тетрадки с анкетами. Где там уголок какой загибать, с секретиком, где писать «что вы думаете о хозяйке этой анкеты?», сколько раз писать слово «любовь» и его английский аналог на схематично изображённом сердце, и прочие какие картиночки уместно туда клеить и какую руку обводить более выгодно и какие перстни на оной руке рисовать цветными шариковыми ручками.
Вот как это происходило? От матери к дочери? Дома, мать, даже не старая совсем, но уже так беспроглядно замызганная, засаленная убогим, чумным бытом и вечно пахнущая то ли хозяйственным мылом, то ли содой, отирала со лба трудовой пот, доставала обитый листовой жестью увесистый сундучок, натужно вздёрнув многострадальным чревом подымала его на широкий, остеленный по случаю торжественного события чистой клеёнкой стол, отпирала чуть подёрнутый ржавчиной замочек ключом, который носила на засаленной верёвке рядом с оловянным распятием, и доставала от туда таинство. Ну девки, айда смотреть!
А напротив, затаив дыхание уже сидел, вытаращив бледные глазёнки её неказистый, слезливый выводок. И жадной губкой впитывал каждое слово. На века. И шёл тягучий, непростой разговор, и показывались азы заполнения, и уголочек учили загибать там, где ему быть уместно, и вырезать из журнала подходящего фасона картинку. А потом в сенях вдруг страшно что-то загрохочет и звякнет тоненько, и в ужасе захлопнет мать крышку сундука и одними губами только выдохнет — сам пришёл, а ну марш спать! И уже несутся пьяные крики на непонятном и скорее всего нечеловеческом языке, и охотно разгорается чадный скандал, и наносится ощутимый урон тому, что и так уже изрядно потрёпано и надтреснуто, но уже ничего не исправить. Семена брошены и всходам — быть. Пойдут дочери учить менее разумных товарок премудростям любви да секретам счастья.
Я это всё слышал-видел, все эти песенки, считалочки, страшилочки, но меня никто этому не учил, и как следствие — я весьма поверхностно всё это помню.
А знатоки-хранители были практически в каждом дворе, и в каждой смене в лагере, и в каждом городе, которые я успел посетить в детстве. И как функционировала эта информационная сеть, по каким каналам шла информация, на каких скрижалях всё это было высечено и главное кем — не понятно до сих пор. Но машина легковая шла, и Николая давила исправно, где бы тот Николай не находился. Николай был обречён.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив