А. Н. Молчанов. По Астраханской губернии. 2/3

Я попрошу вас, читатель, отправиться теперь вместе на маленький пароходик, ожидающий нас среди барж, барок и белян астраханской пристани, в 12 часов ночи. Блеск мириад небесных звездочек южного неба; желтые, зеленые и белые фонари на мачтах, мерцающее издали зелеными звездочками, — это достаточное освещение по мутной глуби Волги. Тут мы можем и любоваться, как просто и легко заменилась нечеловеческая работа кочегара маленьким краном, впускающим дешевую нефть на место дорогих дров под паровик. Миновали город, тонущий в непроглядном и скучном мраке, миновали его соседа, пески; начался бесконечный камыш и воздух наполнило тьмой комаров, называемых здесь народным юмором за величину и злость «собаками». Матросы развесили на палубе «пологи» — нечто вроде кисейных; даже эти люди, покрытые копотью и загаром, как броней, не могут спать под комариным небом. Пароходик стучит сердито и задорно своими колесами, но подвигается медленно. Он один из тех водяных ломовых, которые таскают с дальних ватаг огромные баржи, нагруженные готовою к продаже рыбой. Пять матросов получают по 10 р. в месяц навигации; капитан 30 руб. Работа день и ночь; отдых зимой. Первый луч еще невидного солнца освещает по обеим сторонам лодки, плоты, ватаги, громадные села ловцов, маленькие тростниковые хаты их и дачи промышленников, часто похожие на плохой китайский минарет. Мы имеем возможность облюбовать любую ватагу. «Вот сюда!» — просим капитана; ворочается руль, кидается подчалок, перебрасывается доска, и мы на плоту.

— Осторожнее, барин, здесь скользко! — предостерегает рабочий ватаги, подавая руку, чтоб поддержать.

Вот они — недавние страшилища Европы, словно могилы гигантов серые холмы, возвышающиеся из желтых песков и зеленого камыша берегов Волги, — знаменитые рыбные ватаги. Тип у них общий. Впереди небольшая крытая пристань над водой и [на] сваях — плот; сзади на земле и в земле громадный амбар с двойными стенками, набитыми льдом. Тут, в температуре 3—5 градусов тепла, вкопаны десятками лари и чаны, наполненные рыбой и тузлуком или пустые; с боков приготовленные тары, бочки и бочонки; сверху ларей и чанов настланы доски, по которым скользишь и играешь ногами, как по клавишам, с опасностью попасть в рассол сельдей, и снабжая этот рассол всею грязью, приставшею к подошве; на крыше амбара окошки; сверху досок еще чаны, не уместившиеся под полом. Сбоку амбара, по-местному «выходы», чуланчики для склада чистой сеяной и жировой вонючей соли, добытой со дна ларей; около выхода навес, где опять чаны и чаны; еще подальше шесты и жерди для сушки и вяленья рыбы; наконец, чуланчики для приготовления икры, клея и вязиги. Вдали кой-где рабочие казармы, баня; у самого берега на почве, не просохшей и в июле, лепятся камышевые не бараки, а клетки, где находят приют ловцы, в насмешку называемые вольными. Сверху небо, кругом песок и вода; воздух пахнет рыбой, вода пахнет рыбой; мириады комаров летают, мириады рыбок плавают близь ватаги: и тем, и другим тут богатая пища.

Замочка бочек на плоту промысла

Плот под навесом. Пол неровный из полукруглых брусьев. На нем потрошат, моют и разрубают рыбу. Слизь не успевает скатываться в маленькие дыры пола, застывает и — не доктор я — не знаю — кажется, гниет. Тут же на полу кой-где валяется несвежая и мягкая мелкая рыбка, выкинутая, говорят, из неводов как нестоящая. Около плота на берегу опять такая же сонная рыба…

Путешествуем в выход. Чрезвычайно приятно спрятаться от успевших уже раскалиться лучей солнца, донельзя припекающих и через белый зонтик, в мрачную и холодную мглу этого полуподземного подвала.

Направо наружный чан. Он наложен выше верха огромными кусками белужины.

— Не испортится она так, без рассола и соли? — спрашиваем мы робко.

— Чего ей портиться-то, — отвечает приказчик и, зацепив пальцем мясо из средины куска, размазывает его на ладони. — Вишь она какая, — говорит он, — вся по волокнам разошлась!

— Кто же ее есть станет, рабочие?

— Ни Боже мой! как это можно, чтоб ее есть стали в ефтих местах, — изумляется приказчик нашему вопросу, — это мордовская рыба, вверх ее возят, мордве продают…

— Такую-то гадость?

— Да-с — это точно, гадость настоящая, — подтверждает приказчик, брезгливо отирая руки, — да сами, чай, знаете, какой народ мордва; он свежую-то рыбу и есть не умеет, ему подавай такую, чтоб ложкой, как кашу, хлебать можно было…

Кой-где на непрочных досках, покрывающих нижние лари и чаны, тоже мирно покоятся маленькие «ненужные» рыбки.

— Что ж вы их не выметете?

— Да пущай их… мести-то невозможно, потому весь сор через доски-то в ларь сыпется…

В конце выхода укладывают селедку в полуторье. В одних она лежит, как живая, светлая, блестящая. В других ободранная, порыжелая. На нее мы указываем и любопытствуем.

— Что ж это плохая такая селедка у вас?

— Это-то? Она ржавая, хохлацкою прозывается. Вот как выкидывают из ларя сельдь, так ту, что сверху лежала, попортилась малость, или багром иную задерут, — вот ее и валят отдельно. Вишь она какая — покупателю хорошему не продашь, а вот малороссам на Кавказ ее и сбываем, оттого хохлацкою и прозывается.

Возвращаемся на плот. Ловцы привезли осетров; рослый калмык рассекает их надвое, рвет из их спины будущую вязигу. Приказчик кладет рыбу в три кучки: эта «мерная» — не менее 5 четвертей и 4 вершков в длину; эта маленькая «полумерная», а эта… в нее-то мы и вглядываемся. Вся рыба выпотрошена, но у рыбы двух первых категорий поверхность разрезаемых внутренностей ярко-красная, а здесь она желто-зеленая. Наклоняемся, нюхаем; действительность или воображение щекотит нос дурным запахом. В эту категорию сваливается одинаково и мерный, и полумерный осетр.

— Что ж вы тут не обращаете внимания на величину? — спрашиваем мы.

— За каждый сорт, — поясняет смотритель ватаги, — особая плата ловцу полагается; за большую рыбу и цена подороже, за меньшую скупее, а за эту вот все одна цена половинная, уменьшенная значит.

— Почему же?

— Да изволите видеть — она зацвела малость, потому, может, он ее уже давно изловил, а привезть-то поленился. Вот за это самое и цена ей другая.

— Значит, порченная рыба?

— Нет, зачем же-с. Рыба превосходная, только все же супротив той, свежей, не выйдет.

— Как же вы ее, отдельно солите?

— Нет, вместе, потому она хоша и тронется малость, а другую рыбу не портит.

Теперь расскажу вам, как ловится рыба. Есть на низовьях Волги два народа — калмыки и киргизы. Живут они под надзором семи нянек, и потому, вероятно, глас молвы твердит, что народы эти вымирают, а рыбопромышленники открыли в них способность к нечеловеческой работе. Надевают на калмыка или киргиза кожаные сапоги-шаровары, весом в 15 фунтов (я сам вешал их в сухом виде), куртку весом в 10 фунтов, дают в руки концы невода и гоняют в воде по 6 и 8 часов в день, как в жаркий май, так и в зимний декабрь. Этой сверхкаторжной работы не выдерживают другие национальности. Русский и татарин, пробродив долгие часы в ледяной воде с пудовою одеждой на плечах и с многопудовою тяжестью в руках, немедленно заболевают и удостоиваются эпитета: «Сущая дрянь народ!» Калмык же и киргиз все ходят, ходят в «бахилах» и «кожанах», а потом вдруг исчезнут, и только степь, бог-бурхан и коронные попечители их племени, быть может, знают, что делается с этими исчезнувшими тружениками, получавшими по 6 руб. и куску черного хлеба за нечеловеческую работу…

— Рожей-то они очень сходственны друг с другом, так и не разберешь, новый он, или прежний нанимается, — отвечают на расспросы приказчики и смотрители промыслов.

Во время хода сельди, появляющейся лишь на несколько дней, невода работают неустанно день и ночь. Это самое бешеное время промыслов. Рыба сотнями тысяч штук сразу выбрасывается на берег и плот; тысячи работников и работниц, приглашенных на эти горячие дни, тащут рыбу в ватаги, лари и чаны. Часто бывает, что рук мало, рыба засыпает и, пригретая жарким солнцем, приобретает то специальное качество, на которое в рыбопромышленном лексиконе есть три лаконические словца: «рыбка с сыростью», «с остротой» и «с затяжкой».

Другой способ ловли. Рыбопромышленник изображает собою фабриканта. Как владетель ватаги и капитала — соли, он контрактует вольных ловцов, живущих по прибрежью, доставлять рыбу, пойманную ими, исключительно ему по заранее определенной цене. Напр., ловец доставляет белужину за пуд по 80 коп., а капиталист посолит ее и продает по 4 р. за пуд; ловцу за осетра по 1 р. 30 к. с пуда, а богач возьмет за нее 5 р. и т. д. Ловцы на своих лодках, с своими снастями, харчами и рабочими, плывут в море или реку и там кидают разные снаряды, и более всего тянут по дну простую смоленую веревку, на которой на коротеньких веревочках висят острые крючья, величиной в мизинец изящной ручки. Глупая рыба, играя и виляя, плывет под веревку, подыгрывает под себя крючок, а он безжалостно впивается в ее бок, спину или живот. Каждый вечер вольные ловцы ложатся на нос своей лодки грудью и осторожно перебирают веревку, снимая с крючьев рыбу, привязывая ее на аркан и спуская на шнурочке за кормой, чтоб не портилась. Много рыбы поймано сразу — ловец плывет к ватаге и сдает ее тотчас свежею, часто живою. Мал улов, далеко до ватаги — рыба ждет сотоварищей и, засыпая, приезжает к рыбному банкиру с «сыростью», «остротой» или «затяжкой». Ловцы, белеющие своим косым парусом на далеком расстоянии в открытом море, за десятки верст от берегов, везут с собою и чан, и соль. Поймав рыбу, они режут ее, потрошат, складывают в чан или трюм, посыпая солью. Приедет такая рыба до банкира редко твердою и свежею; чаще она мягка, как истлевшее тело, и рассыпается, как каша.

Вот и все главные способы ловли рыбы. Теперь посмотрим на приготовление ее.

Чаны для теплого посола

Чан или ларь опростан. На дне его масса жировой соли, не растворившейся в тузлуке. Доверху налитый тузлук, буроватый рассол, состоящий из отдаваемой рыбой жидкости в виде воды, белковины, крови и жира. Сверху жир плавает заржавленною пеной. Подставляют желоб и насос. Тузлук перекачивается из чана в другой, пустой. Бабы и девки, одетые в белые штаны и высокие сапоги — спускаются по лесенке в ларь или чан, лопатой сгребают жировую соль в кучу и затем выбрасывают ее вон. После того подметают пол ларя, выкидывают сор и начинают мыть весь ларь или чан кругом, употребляя, вместо воды, тузлук. Сельдь вытащена на берег, принесена в ватагу. Тот же прекрасный пол в сапогах и панталонах укладывает сельдь рядами в пустой ларь, и солельщик каждый ряд посыпает солью, у богатых обильно, у бедных — скупо. Наложены сельди тесно и почти до верху чана; он прикрывается и солят уже в другом чану и т. д.

Таким образом приготовляется в год от 200 до 300 миллионов штук этой рыбы. Иные лари так велики, что принимают в себя до 50 тыс. штук зараз. Сельдь быстро выпускает из себя под влиянием соли сок, который и зовется тузлуком. Сельдь лежит в своем растворе два-три месяца, потом вынимается, закупоривается в бочонки, называемые полуторками, заливается тузлуком и едет в Россию под чужеземною вывеской: королевской, голландской и пр. Рыбопромышленник Сапожников сделал первый опыт маринования сельдей. Он положил 600 тыс. штук прямо в бочки, залил их раствором уксуса с солью и разными специями. Тузлук, образованный сельдью, идет на посол красной рыбы. Осетр, белуга, лещ

И. М. Бочкарев. Астрахань. Тяга невода калмыками

После командировки специалиста, доктора Климова, для осмотра ватаг с гигиенической точки зрения, г. начальник гѵбернии повторяет: «На астраханских рыбных промыслах десятки тысяч ежегодно скопляющихся рабочих не только лишены всякой медицинской помощи, но живут в самых вредных для сохранения здоровья условиях, тщательно, по-видимому, охраняемых рыбопромышленниками от каких бы то ни было перемен и улучшений. Довольно сказать, что из всех промыслов только на одной Чуркинской ватаге г. Базилевского содержится фельдшер, единственный во всем рыбопромышленном районе ниже Астрахани. Но и на этой ватаге. принадлежащей самому богатому владельцу частных вод и рыбопромышленнику, все постройки поражают своею ветхостью и отсутствием самых необходимых условий жилого помещения. Большинство не только рабочих, но и других служащих на ватаге лиц живет в землянках. Существуют, правда, две деревянные казармы, где помещаются женатые, холостые, замужние и незамужние женщины все вместе, но казармы эти грязны, сыры и холодны, так что живущие в них завидуют землянкам. В случаях заболевания, даже заразительными болезнями, больные остаются в тех же общих казармах по неимению особого для больных помещения. В 1877 году построен новый деревянный дом для помещения служащих и фельдшера. По показаниям промыслового приказчика, постройка этого дома, исполненная весьма удовлетворительно, стоила всего 600 рублей. Остается только удивляться, что при такой дешевизне построек рабочие и служащие помещаются в хлевах, даже на таких промыслах, которые приносят до 100.000 рублей годового дохода. В таком же положении д. с. с. Климов нашел и другую, Синемарскую ватагу г. Базилевского, называемую Домба, хотя на этой ватаге одной красной рыбы заготовляется ежегодно на сумму до 70.000 рублей. Особенно тягостно положение рабочих при неводах, преимущественно калмыков, которые во время тяги неводов постоянно находятся в воде, несмотря ни на какое время года и ни на какую погоду. Зато эти рабочие и умирают десятками и не только не получают помощи, но обыкновенно удаляются с промыслов при первых признаках смертельной болезни. На одном из богатейших, именно Житном, промысле гг. Сапожниковых, промысловый приказчик объяснил д. с. с. Климову без малейшего стеснения, что в один год более 25 человек калмыков, работавших при неводе на этом промысле, умерли от скоротечной водяной болезни. При этом все заболевающие немедленно изгонялись с ватаги в степь, где и умирали без всякой помощи. В октябре и ноябре месяцах. когда рабочие выходят из воды после тяги невода, все платье их покрывается немедленно льдом, и за неимением где обогреться, рабочие отряхивают с себя лед, который соскакивает с них в виде мелко битого стекла, и опять отправляются в воду тянуть следующую тоню. Осенняя путина продолжается иногда до декабря, и так как неводная тяга производится обыкновенно ночью, то неводному рабочему приходится работать при таких условиях изо дня в день обыкновенно более месяца».

(Окончание следует)

Отрывки из других глав книги:
• По Самарской губернии
• В Москве

См. также:
В. И. Немирович-Данченко. По Волге. (Очерки и впечатления летней поездки)
https://rus-turk.livejournal.com/223457.html
https://rus-turk.livejournal.com/223817.html
https://rus-turk.livejournal.com/224361.html

Материалы о населенных пунктах Астраханской губернии:
https://rus-turk.livejournal.com/670595.html