...

Я сразу вспомнил, что когда у нас в доме появилась первая собака, отец, как начинающий собаковод, этого еще не знал. Первым большим псом в нашей семье, был высокопородный красавец дог, по имени Дик, огромный, широкогрудый красавец, редкой для догов расцветки - мраморной. То есть шерсть его переливалась на солнце, на пять черных волосков приходилося один песочный и один белый. Пес достался нам уже взрослым и имел типичную для догов упрямую, силовую, выдержанную натуру, мне же было тогда девять лет и дог в холке доставал мне до груди. Как теперь понимаю, вскоре началось третирование меня, нет, при отце все было в порядке, Дик меня не трогал, но стоило нам остаться в доме в двоем, начинался цирк. Дик решил что при отстутвии родителей в доме он главный и начинал выпендриваться, проходя мимо обязательно толкал меня боком и так, что я чуть не падал, позволял себе и порыкивать на меня. Стоило мне положить руку на его голову, как он сбрасывал ее или начинал издавать звуки, похожие на раскаты отдаленного грома. Ждать пока он приблизится я не решался. Касаться лап Дика и его живота было категорически мне запрещено, я и не помышлял об этом. Конечно, когда приходил домой отец, все становилось на свои места, но стоило ему уйти, зал становился территорией Дика, меня он туда просто перестал впускать, вернее захочет - пустит, захочет - нет. По настроению.
Отцу я конечно не жаловался, я очень боялся что он, рассердившись, отдаст кому нибудь Дика.
А я до сих пор помню чувство гордости, когда ты, еще салабон, идешь по улице, папа передаст тебе поводок в руки, и вот рядом вышагивает играя мышцами огромная, черная махина - твоя собака. Правда Дик и в этом случае подчеркивал что меня и за карандаш не считает, время от времени он просто срывался в галоп и ташил меня по земле.
Так продолжалось достаточно продолжительное время, пока отец однажды не уехал в командировку.
Я помню замешательство пса в день его отьезда, собаки всегда чувствуют что происходит с хозяином и помню сетования мамы, кто же теперь будет гулять с Диком, наверное придется приезжать с работы ей. И тогда я достаточно решительно сказал, что гулять с догом буду я и достаточно бодро потрепал Дика за холку. Мать отнеслась к этому несколько скептически, но поверила в то, что я достаточно взрослый для этого.
Помню, как на следующий день, я пришел со школы. Дик, как всегда даже неповел ухом, не встав со своего матрасика, чтобы меня поприветствовать. Тогда я, тоже не обращая на него внимания, снял с вешалки тяжелый, рифленный поводок. Услышав звон цепи, пес насторожился, до сих пор вижу точенную, необыкновено красивую голову черного дога, с настороженно стоящими ушами, внимательно смотрящую на меня, дескать "Что такое?"
- Гулять... - несколько неуверенно сказал я.
Дик медленно встал. Я не понял тогда, но почувствовал, он не имеет своей позиции сейчас, с отьездом его хозяина она пошатнулась.
- Гулять, скотина! - голосом скорее напряженным чем твердым сказал я и быстро пристегнул поводок к собачьему ошейнику.
Помню, что погуляли мы в тот раз очень быстро, Дик пару раз задрал ногу, освежив свои столбовые автографы и я не столько сильно сколько решительно потащил его домой. Он немного неуверенно подчинился.
И настал главный момент - нужно было, зайдя домой, вымыть ему лапы. Своих лап Дик не давал коснуться никому, кроме отца да и ему подавал их нехотя.
Я привязал поводок к ручке двери. Набрал ведерко воды, взял тряпку и понял что слегка вспотел...
Дик крайне недоверчиво смотрел на меня изподлобья, будто прицеливался.
И тут я, видимо с перепугу, просто закричал, как я теперь понимаю, подражая голосу отца в гневе:
- Лапы мыть!!! Понял???
Дик удивленно посмотрел на меня и чуть присел на задние лапы. Почему-то он так среагировал именно на вопросительное "Понял?"
Я взял ведро и присев, как доярка возле коровы, не дожидаясь пока пес соизволит протянуть мне лапу, сам схватил его за голенастую ногу и окунул в ведро. Твердые мышцы под атласной дожьей шерстью чуть дрогнули, но Дик послушно стоял и ждал пока я перехватаю его за все четыре лапы.
Я выпрямился и сказал.
- Все, свободен.
Хотя, помоему это относилось больше ко мне самому.
Дик, понурив большую голову, очень неуверенно поплелся к своему матрасику. Он уже был похож не на грудастого, грозного дога, а на грустного ослика. Только черного.
А я стоял и безжалостно кричал ему в след:
- И только попробуй, сволочь, еще раз не встать, когда я вхожу!
И весь день, я провел в зале, сидя на диване с книжкой, а у моих ног, послушным, спокойным животным, лежала огромная, черная, сказочная собака - настоящий немецкий дог!
Моя собака.
Так мы и сидели друг возле друга и я впервые понял, что листы книжки, перворачиваемые мной, шуршат так же, как страницы газеты, в руках моего отца.