7 лет под знаком Беслана

allenova — 03.09.2011 Семь последних лет у моих друзей и родных росли дети, они отправлялись в школу, и я не могла пойти туда 1 сентября вместе с ними. Школа в моем дворе радовалась первыми звонками, но эти звонки для меня ничего не значили. 3 или 4 сентября Москва традиционно отмечала свой день рожденья, и в этот день я чувствовала облегчение только в одном случае - если шел дождь.    
Прошло 7 лет. Дети, родившиеся в год Беслана, пошли в школу.  Так получилось, что это был первый год, когда и мне пришлось пойти, потому что я твердо обещала. Накануне мне позвонила коллега с радиостанции и попросила рассказать о том, что было в Беслане. Я не хотела вспоминать. Я знала, что должна идти на следующий день в школу.  Но стоило коллеге сказать: «Вы ведь в тот день приехали прямо из Чечни?» - и все вспомнилось. Подробно, в деталях. Как приехали в Пятигорск из Чечни, где прошли президентские выборы.  Как позвонили из Москвы и сказали, что в Беслане заложники. Как помчались в Осетию. У многих из моих коллег уже был позади Норд-Ост, многие помнили страшные картины чеченской войны. Но мы не знали, что впереди нас ждет самое страшное. Мы не знали, что потеряем веру во все, чем принято человеку жить на земле.
Мы ехали через посты, где с нас брали деньги за проезд без очереди, и мы еще не понимали,  что становимся  участниками той самой страшной системы, которая сделала возможным доступ десяткам вооруженных террористов в маленькую бесланскую школу. Системы, которая живет и благоденствует и сейчас. Мы ехали по пустой дороге, и в Беслан мы въехали так же просто. Как будто ничего еще не случилось. Как будто 1200 человек еще не сидели в спортзале, с ужасом наблюдая за тем, как вооруженные ублюдки минируют школу.  Я помню гостиницу Беслана, которая никогда не видела столько непрошенных гостей и была наполовину даже не заставлена мебелью. Я помню коллег, которые валились с ног от усталости, и им разрешали спать в пустых номерах, прямо на полу. Я помню черных матерей, сидевших почти трое суток у дома культуры, который с тех пор на несколько долгих лет перестал выполнять свою функцию и превратился в материнский штаб – здесь они ждали спасения своих детей, здесь, на тротуарах, опознавали трупы,  здесь же потом проводили пресс-конференции, чтобы доказать, что спасательная операция проводилась неграмотно, преступно, недостойно для такого государства как Россия. Я помню, как им нагло врали о том, что заложников 350, а не 1200. И как они доказывали обратное, а их никто не хотел слушать.
Я помню первые выстрелы 3-го сентября и как мы с моим коллегой Зауром  Фарниевым рванулись к школе, и непонятно кем выставленный на дороге юноша-дежурный с повязкой на рукаве пытался  нас остановить, но едва не был сбит с ног рванувшими к школе людьми. Мы стояли, наверное, в паре десятков метров  от входа в школу, вместе с сотнями таких же, как мы. И когда из школы стали выносить детские тела, эта людская масса расступилась, освободив газон, чтобы на этот все еще яркий зеленый газон складывали тех, кто еще недавно бежал по нему в школу. Я помню девочку, худенькую, в белых трусиках, ставших серыми, у нее были длинные темные волосы и огромная рана в затылке. Ее положили на газон, как будто спящую, и вокруг завыли женщины. Несли других детей, обнаженных, поломанных, вырванных из всего, что нас окружало, навсегда -  этого зеленого газона, из этого чистого воздуха и почти прозрачной, острой, сентябрьской грусти. И потом - накрывший все многочасовой черный ливень, оплакавший и похоронивший.  
Переступая порог школы первого сентября, я все это помнила. И мне было тяжело от мысли, что еще день назад я не хотела все это вспоминать.
И наверное поэтому я так остро чувствовала одиночество. Может быть, если бы чиновница с подарками школьникам от «Единой России» (и ярко обозначенной на них символикой), выступавшая на линейке, вдруг объявила минуту молчания (ну пусть даже ничего не произнося!),  или если бы кто-то включил российский гимн и предложил всем нам помолчать под этот гимн, за который 7 лет назад в Беслане погибли 331 человек, а остальные выжившие потеряли веру в свою страну, - может быть, в эту минуту я примирилась бы с этим днем.
Но этого не произошло. Ведь в России очень боятся омрачать праздники. Очень боятся видеть страшное, тяжелое, плохое. Очень боятся принять это страшное и признать его частью своей жизни. Признать, что в нашей реальности есть все. И победы, и поражения. И праздники, и трагедии. Потому что такова жизнь. И та лубочная Россия, которую мы видим по телевизору, Россия под вечным колпаком праздника, вранья и пиара, становится все дальше от настоящей России, которая страдает, борется за выживание, умирает, живет. Одна из этих двух Россий обречена, и я знаю, какая.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Архив