60 персонажей в поисках режиссера ("Театр", Театр им. Вахтангова)

farbensymphonie — 26.11.2022 При просмотре прошлогодней премьеры Театра им. Вахтангова не удалось отделаться от ощущения, что, перенося на сцену изящный ироничный роман Сомерсета Моэма, режиссер Ольга Субботина сама не поняла, что же именно она хочет ставить – драму, мелодраму или комедию. Спектакль расползается по швам, у него нет ни какой-то глобальной идеи, ни какого-то собирающего материал стилевого приема, он избыточно многословен и чрезмерно многонаселен. «Театр как объединяющая сила для всех героев романа», как сформулирована в программке основная идея, – это сразу обо всем и ни о чем.


В романе все события показаны сквозь призму восприятия главной героини, гениальной актрисы Джулии Лэмберт: она вспоминает прошлое, переживает настоящее, планирует будущее и при этом каждую минуту фиксирует свои ощущения, запоминает рожденные моментом жесты и эмоции, которые смогут потом пригодиться для той или иной роли. И других героев мы тоже видим ее глазами, когда она режиссирует свои взаимоотношения с ними, проигрывает заранее диалоги, старательно подбирает реплики и позы. «Театр» Моэма - прежде всего театр одного актера, точнее актрисы.
В спектакле же все наоборот: мысли и ощущения овеществлены, воспоминания выведены на сцену, персонажи выскакивают из-за кулис, выбегают из зала, многолюдной толпой заполняют сцену, смешивая сразу все временные пласты, реальность и пьесы. Мать Джулии, родители ее мужа Майкла Госселина, авторы и критики, коллеги по сцене  - кого только зрители не увидят за три с половиной часа. Даже случайно промелькнувшее в беседе имя Чарли Чаплина повлечет за собой немедленное изображение актером «маленького бродяги». Но ведь автору было интересно не традиционное английское бытописание создавать, а сфокусироваться на том, как все события воспринимает героиня. Режиссер, наоборот, не доверяет ни ее мнению, ни воображению зрителей.

Судя по приведенным в уже упоминавшейся программке словам Субботиной о симпатичной ей тонкой, чисто английской иронии Моэма, о его элегантном, «джентльменском» стиле, привязка к определенному времени и культуре была для нее достаточно важна.
Прически и костюмы выдержаны в стиле 1930-х годов, грим исполнительницы главной роли напоминает о кинодивах на излете времен немного кино, отец Майкла появляется в килте, а его супруга в накидке в шотландскую клетку, но на этом вся английскость заканчивается. Несколько раз прогнать возрастного артиста в шортах бегом через всю сцену или заставить выскочить из-за ширмы без брюк, а молодых актрис заставить вести себя так, как вряд ли было бы приемлемо не только в приличном обществе начала ХХ века, но и в не самом приличном борделе, - это совсем не английский юмор, да и не юмор вообще, скорее балаган.

Английская культура, как и вообще европейская, предполагает четкое ощущение чужих границ, сохранение дистанции даже с родными и друзьями, сдержанность и учтивость, отсутствие эмоциональных всплесков и ровность интонации, когда подтекст оказывается намного важнее текста.
Вышедшая в Великобритании в 1880 году книга правил хорошего тона под названием «Don’t», посвященная тому, как не надо вести себя в обществе, настойчиво рекомендовала удерживаться от ненужной аффектации даже в речи. «Не употребляйте экстравагантных прилагательных, - советовал автор. - Не говорите великолепная о вещи, которая просто симпатичная, или роскошный, когда можно обойтись прекрасный или каким-нибудь другим словом. Такого рода неумеренность всегда дурного тона».
Именно неумеренность – беда вахтанговского спектакля. Весь первый акт бóльшая часть героев мучительно елозит по голосовым регистрам в поисках нужного тона и не находит. Миллионерша Долли де Фриз ведет себя как подвыпившая новая русская богачка, «самый красивый мужчина в Лондоне» Майкл Госселин смущается каждого своего слова и пытается замаскировать это неловким смехом, Том Феннелл напоминает нечто среднее между Жюльеном Сорелем и Жоржем Дюруа, ценитель изящных искусств лорд Чарлз Тэмерли пучит глаза и говорит в постоянной экзальтации неестественным тонким голосом. Сын Майкла и Джулии Роджер изображает надрыв, куда больше подошедший бы правдолюбцу-подростку из романов Достоевского. А уж манеры и поведение начинающей актрисы Эвис Крайтон, передвигающейся по сцене то ли в полуприсяде, то ли в ритме лишь ей слышной ламбады, настолько нелепы, что вызывают сомнения в интеллекте тех, кто мог увидеть в этой девушке вообще какие-то задатки способностей, чтобы выпустить ее на сцену даже в воскресном театре. Чтобы уничтожить такую соперницу, не требуется быть великой актрисой. О пресловутой английской элегантности, спокойной интонации и ровности тона остается только мечтать.

Вставленные непонятно зачем сцены из шекспировских «Много шума из ничего» и «Ромео и Джульетты» не добавляют ничего, кроме увеличения сценического времени отдельных актеров. Судя по программке, в спектакле сначала планировался и отрывок из «Марии Стюарт», от которой осталась лишь немая мизансцена участвовавших в ней исполнителей. Если бы вместе с ней убрали и две оставшиеся, то спектакль точно ничего не потерял.
Единственный удачный момент – параллель разыгрывающейся в романе Моэма истории с «Федрой» Расина, возникающий тут контраст эпох, дистанция персонажа и актрисы: то, что в античности стало причиной трагедии, в веке двадцатом превращается в комедию, забавный анекдот, и если афинская царица погибала от мук любви, то английская актриса смогла не только не хуже античных богов наказать неверного любовника и ту, с которой ей изменили, но и посмеяться и над ними, и над собой.
Увы, мы не увидим знаменитой Федры… Режиссерский замах был не меньше, чем на Сару Бернар, а удар получился максимум на уровень актрисы из песни Валерия Меладзе, которая «даже за кулисами играла роль, а зрителем был я».

Благородную задачу обеспечить работой больше половины труппы спектакль выполнил, зато миссию театра формировать эстетический вкус зрителя, говоря с ним современным языком и представляя высокие образцы драматического искусства, к сожалению, нет.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Архив