50 лет последнему советскому поэту Борису Борисовичу Рыжему.

Кто кончил жизнь трагически, тот истинный поэт,

А если в точный срок, так в полной мере:

На цифре 26 один шагнул под пистолет,

Другой же — в петлю слазил в «Англетере».

             

Владимир Высоцкий "О фатальных датах и цифрах" 1971 г.

                       

                             

Даже как-то стыдно, но о существовании этого поэта я узнал только лет, наверное, 7 - 10 назад.  Хотя у меня есть некоторое оправдание:  в силу возраста  поэт стал известен только в 90-е годы прошлого века, а я именно в это время покинул Россию ("Нет меня, я покинул Россею/Мои девочки ходят в соплях/Я теперь свои семечки сею/На чужих Елисейских полях").  Ну а иммиграция дело такое: там первое время совсем не до стихов - надо как-то выживать в новом месте.
                               

Борис родился в семье профессора, доктора  геолого-минералогических наук (директора Института геофизики) и врача-эпидемиолога в городе Челябинске 8 Сентябра 1974 года. В семье уже были две старших сестры. Когда парнишке исполнилось 6 лет, семья переехала в Свердловск (ныне Екатеринбург). В 13 лет Борис начал писать стихи, а уже через год стал чемпионом по боксу среди юношей. Вообще парень как бы всё время по жизни дрался, а потому постоянно ходил с разбитой, искалеченной физиономией.  Учился он тем не менее неплохо и в старшей школе полюбил девочку из своего класса - Ирину Князеву. Прямо на выпускном сделал ей предложение, боясь потерять. Они поженились и вместе пошли в Свердловский Горный институт, а через 2 года у них родился сын Артём.  Через 6 лет оба закончили институт, и Борис пошёл в аспирантуру исключительно ради того, чтобы спастись от армии. Первое время они жили с родителями Бориса, а потом получили отдельную квартиру.  Работал младшим научным сотрудником Института геофизики и литературным сотрудником журнала "Урал". В общем прямая такая судьба хорошего советского человека, безо всяких изгибов судьбы типа: был белой вороной, никого не понимал, школу бросил и прочей хрени.
                         

                           

                             

             

Он в общем-то сразу же стал успешным литератором, публикуясь начиная с 1992 года (с 18 лет) в самых разных журналах.  Его стихи переводились на английский, нидерландский, итальянский, немецкий языки (других в то время ещё не было). Он становится лауреатом различных международных премий (включая "Антибукер").  В семье тоже всё было хорошо, жена Ирина утверждает, что за 10 лет совместной жизни они поссорились лишь один единственный раз. В его дерзких планах было переплюнуть Пастернака и дожить с женой до глубокой старости.
               

             

Однако, находясь в возрасте Михаила Юрьевича Лермонтова поэт кончает жизнь самоубийство через повешение 7 Мая 2001 года. Некоторые думают, что это было чем-то вроде арт перформанса, заканчивающего его поэтическую карьеру. В своей предсмертной записке он написал "Я всех любил. Без дураков".  К сожалению сын поэта Артём умер точно в том же возрасте, но по причине больного сердца.

               

За свою короткую жизнь  Борис Рыжий написал около полутора тысяч (1500) стихотворений, из которых 350 (то есть меньше половины) достигло публикации. Стиль поэзии Бориса Рыжего описывают как синтез лирического реализма с элементами городской поэзии и любовной лирики, в них можно найти сочетание разговорной речи с философскими размышлениями.
                           

                 

Буквально единственное интервью с Борисом Рыжем, сделанное всего за полтора года до смерти:
               

              Сборник его стихов онлайн:             https://imwerden.de/pdf/ryzhy_stikhi_2014__izd.pdf?ysclid=m0vb0shcmq29498633             А вот некоторые его стихи разных лет:     «А грустно было и уныло...»       А грустно было и уныло,печально, да ведь?Но всё осветит, всё, что было,исправит память —       звучи заезжанной пластинкой,хрипи и щёлкай.Была и девочка с картинкис завитой чёлкой.       И я был богом и боксёром,а не поэтом.То было правдою, а вздоромкак раз вот это.         Чем дальше будет, тем длиннееи бесконечней.Звезда, осенняя аллея,и губы, плечи.       И поцелуй в промозглом парке,где наши лицапод фонарём видны неярким —он вечно длится.     2000«А иногда отец мне говорил...» А иногда отец мне говорил,что видит про утиную охотусны с продолженьем: лодка и двустволка.И озеро, где каждый островокему знаком. Он говорил: не виделя озера такого наявупрозрачного, какая там охота!представь себе... А впрочем, что ты знаешьпро наши про охотничьи дела!Скучая, я вставал из-за столаи шёл читать какого-нибудь Кафку,жалеть себя и сочинять стихипод Бродского, о том, что человек,конечно, одиночество в квадрате,нет, в кубе. Или нехотя звонилзамужней дуре, любящей стихипод Бродского, а заодно меня —какой-то экзотической любовью.Прощай, любовь! Прошло десятилетье.Ты подурнела, я похорошел,и снов моих ты больше не хозяйка.   Я за отца досматриваю сны:прозрачным этим озером блуждаюна лодочке дюралевой с двустволкой,любовно огибаю камыши,чучела расставляю, маскируюсьи жду, и не промахиваюсь, точностреляю, что сомнительно для сна.Что, повторюсь, сомнительно для сна,но это только сон и не иначе,я понимаю это до конца.И всякий раз, не повстречав отца,я просыпаюсь, оттого что плачу.1999 " Ах, какие звёзды — это сказка...»   Ах, какие звёзды — это сказка —и снежок,«Мне нужна твоя земная ласка,а не Бог». Я угрюм, но хорошо нам вместе —ты легка.Спустимся в подвальчик: «Чай и двестиконьяка».   Отхлебну, не поперхнувшись взглядом.Дрожь пройдёт.Мне плевать, какая мерзость рядомест и пьёт.   «Плюнь и ты. Садись как можно ближе.Не вини.Мне всегда хотелось быть таким же,как они.   В шлюхе видеть шлюху. В пьянстве — радость.Дай мне ру...»Выйдем, постоим с тобою малостьна ветру. Всё для них, и звёзды. «Знаешь, страшножить и петь.Только ты, мой друг. Ведь ты не дашь мнеумереть?»Октябрь 1995«Ночь, скамеечка и вино...»
    Ночь, скамеечка и вино,дребезжащий фонарь-кретин.Расставаться хотели, нотак и шли вдоль сырых витрин.И сентябрьских ценитель драм,соглядатай чужих изменсквозь стекло улыбался намнежно - английский манекен.Вот и всё, это добрый знакили злой - всё одно, дружок.Кто ещё улыбнётся такдвум преступно влюблённым - Богили дьявол? - осенним двум,под дождём, в городке пустом.Ты запомни его костюм -я хочу умереть в таком.   Август 1995 "Сколько можно, старик"   Сколько можно, старик, умиляться острожнойбалалаечной нотой с железнодорожной?Нагловатая трусость в глазах татарвы.Многократно всё это ещё мне приснится:колокольчики чая, лицо проводницы,недоверчивое к обращенью на «Вы».   Прячет туфли под полку седой подполковникда супруге подмигивает: уголовник!для чего выпускают их из конуры?Не дослушаю шёпота, выползу в тамбур.На леса и поля надвигается траур.Серебром в небесах расцветают миры.   Сколько жизней пропало с Москвы до Урала.Не успею заметить в грязи самосвала,залюбуюсь красавицей у фонаряполустанка. Вдали полыхнут леспромхозы.И подступят к гортани банальные слёзы,в утешение новую рифму даря.         Это осень и слякоть, и хочется плакать,но уже без желания в тёплую мякотьодеяла уткнуться, без «стукнуться лбом».А идти и идти никуда ниоткуда,ожидая то смеха, то гнева, то чуда.Ну, а как? Ты не мальчик! Да я не о том —спит штабной подполковник на новой шинели.   Прихватить, что ли, туфли его в самом деле?Да в ларёк за поллитру толкнуть. Да пойтии пойти по дороге своей тёмно-синейпод звездми серебряными, по России,документ о прописке сжимая в горсти.   1998