3 июня. Строки с юбилеем

Всеволод Вишневский, писатель, 42 года, политработник, Ленинград:
3 июня. Жарко...
Под Курском сбито 123 немецких самолета! Бомбежка нашей авиацией Смоленска, Карачева и др. В «Правде» передовая о необходимости активизации] действий флота.
Диктовал до 2 часов дня.
В 3 часа — в Смольный. Встретил Н. Тихонова и А. Прокофьева...
В 4.15 дня началось заседание Ленинградского исполнительного комитета... Огласили приказ об учреждении медали «За оборону Ленинграда» и список первых награжденных. Я получил медаль № 98 — в первой сотне! Огромное внутреннее удовлетворение — два года работы. От флота медали получили адмирал Трибуц и член Военного совета Смирнов.
В своей речи генерал-полковник Говоров сказал: «Худшее позади».
Церемония проходила просто, строго — несколько кратких слов. Хорошо сказал один кузнец: «Вернусь на завод и буду ковать то, от чего немцам жарко будет». От души говорил адмирал Трибуц. Выступил командующий Ленфронтом: «В 1941 году мы остановили немцев под Ленинградом; в 1942-м — не отдали им ни метра; 1943-й начали прорывом блокады и обязаны довести дело до победного конца».
Написал отчеты-впечатления для «Правды», «Известий» и «Ленинградской правды». Большая усталость, но когда писал — зажегся...
МОЯ МЕДАЛЬ
Третьего июня 1943 года тысячам ленинградцев были
вручены первые медали "За оборону Ленинграда".
...Осада длится, тяжкая осада,
невиданная ни в одной войне.
Медаль за оборону Ленинграда
сегодня Родина вручает мне.
Не ради славы, почестей, награды
я здесь жила и все могла снести:
медаль "За оборону Ленинграда"
со мной как память моего пути.
Ревнивая, безжалостная память!
И если вдруг согнет меня печаль,-
я до тебя тогда коснусь руками,
медаль моя, солдатская медаль.
Я вспомню все и выпрямлюсь, как надо,
чтоб стать еще упрямей и сильней...
Взывай же чаще к памяти моей,
медаль "За оборону Ленинграда".
...Война еще идет, еще - осада.
И, как оружье новое в войне,
сегодня Родина вручила мне
медаль "За оборону Ленинграда".
3 июня 1943, Ольга Берггольц.
Вера Инбер, поэт, 52 года, Ленинград:
3 июня 1943. Жаркий день, совсем лето. Поехали с Анной Ивановной за шляпами и попали в тревогу. Трамвай наш остановился у Марсова поля, мы все вошли в подворотню. Оттуда, как из туннеля, была видна синяя арка неба, безоблачного, сияющего.
Только что по радио опять передавали о продаже «в неограниченном количестве противоипритной пасты № 5».
___________________
СОКРАТ
Загадочны судьбы закрученные путы,
Темно грядущее, и правда далека:
Постичь тщету, перешагнуть века
И, славословя, выпить яд цикуты!
3 июня 1943, Челябинск. Александр Чижевский.
Корней Чуковский, 61 год, Москва:
1943: 3 июня. Совещание Президиума по поводу моей сказки. Не пришли обещавшие придти Федин и Зощенко. Таким образом из членов Президиума были только Асеев и Анна Караваева. Хорош бы я был, если бы вчера не получил подписей Толстого и Шолохова! Все вели себя очень сплоченно — высказались за сказку единодушно: Мих Слонимский, Перец Маркиш, Скосырев, Караваева и даже Асеев — начавший дискуссию «что ж, прекрасная сказка!» Обратно я шел со Слонимским и Асеевым. Погода прелестная. Тверской бульвар в зелени. Нежно серебрится аэростат заграждения. На бульварах гомон и смех. Москве хочется быть легкомысленной. «Как много лишнего народу в Москве!» — говорил вчера Шолохов.
Лидия Чуковская, литературовед, 36 лет, Ташкент (Валя - Валентин Берестов, будущему поэту 15 лет):
3 июня. Пришел Валя. Я увидела его на улице — босой, в руках продранные босоножки, штаны запачканы. И в том, как он нес босоножки — будто лапти, и в рубашонке его, и в том, как у него торчат на макушке волосы — так много русского, нездешнего. Он сегодня без очков (от них болят глаза) и от этого лицо кажется более детским. Хорошим воздухом он дышит. Рассказал мне, что доехал до конца 8-го №, а там 5—6 клм. — и настоящая пустыня; о черепичных крышах узбекских дач; о выжженной траве.
С кем же ты был?
Один.
Прочел несколько новых набросков: SOS, о зное и др. В каждом есть чудесные, естественные строки — но еще много «мук», «жути» и пр. Над. Як. изощряет на этих банальностях свой хороший вкус, меня нисколько они не смущают: я вижу, что за ними стоит сильный и обязательный ритм, что они пройдут.
Мы с Валей долго говорили о разных стихах — но что бы я ни начинала цитировать, он знал. Пруткова, Пушкина, Ахматову. Боратынского, до знакомства со мной, он не читал; сегодня говорил наизусть куски из «Осени». Про книжку А. А. сказал, что ему не нравятся только 2: «На шее мелких четок ряд…» и «Сжала руки…»
Я: Да, «Сжала руки…» может и хорошо, да только уже мне надоело: его так затрепали…
В.: А мне сразу надоело. Восхищался «Дальнобойным», «Музой», «Но я предупреждаю вас…», «Мне ни к чему…» и пр.
|
</> |