269. Смоленская катастрофа. Эва Копач. «Найди мне его!» Как это было в Москве.

dassie2001 — 27.08.2010 Предлагаю свой перевод интервью польского министра здравоохранения Эвы Копач, опубликованного во вчерашнем еженедельном приложении «Большой Формат» к самой массовой «Газете Выборчей», тираж номера 354 тысячи экземпляров. Интервью длинное, сначала хотел перевести и вывесить лишь фрагменты, но оно меня настолько потрясло, что перевожу полностью - бог с ним, временем. Навстукивал 12 страниц А4. После этого текста все выдумки польских и русских радикалов (русских - типа веревкиных-илларионовых) про смоленскую катастрофу кажутся совершенной клоунадой и бредом – хотя явно с сутью текста и не связаны. В интернете оригинала текста задармо нет. Возможные корявости – мои, буду признателен за замечания. Пояснений никаких не делаю, но могу и пояснить про упоминаемые фамилии и другие конкретности, если кого-то заинтересует.

Эва Копач – по образованию врач-педиатр (Медицинская академия в Люблине, 1981), работала также в судебной медицине. Депутат польского Сейма трех созывов, с ноября 2007 года – министр здравоохранения в правительстве Дональда Туска. Снискала себе огромный авторитет среди российских коллег за время совместной работы по медицинским исследованиям жертв смоленской катастрофы.



Фото – с сайта «Газеты Выборчей». Эва Копач выступает в Сейме.

«Найди мне его.» С министром Эвой Копач, которая в Москве помогала родственникам жертв смоленской катастрофы, беседует Тереза Тораньска.

«Газета Выборча», приложение «Большой Формат», 26 августа 2010 года.

Следователь расспрашивал родственников об особых приметах – родинках, послеоперационных шрамах, зубных коронках. И показывал фотографии с фрагментами тела.


Гробы будут открывать, вы об этом уже знаете?

- Чего ради? Зачем?

Так это наша польская специальность - горькая, добавлю. Если не через год, так через 50 лет. Поэтому прошу рассказать о каждой детали вашей поездки в Москву, важна каждая мелочь.

- Было так. Сидели мы в Управлении Совета Министров.

В субботу, 10 апреля.

- Вечером, после возвращения премьера из Смоленска. Собрались у него в кабинете.

Сколько человек?

- Помню, что были Грась, Арабский, Остахович и я. Только те, кто в течение нескольких ближайших часов мог на что-то пригодиться.

На что?

- Никто не знал, как будут выглядеть ближайшие часы, какая будет поступать информация.

Так вот, встретились мы за круглым столом в кабинете премьера. Премьер Туск подавленный. Мои коллеги, твердые мужики, сидят с опущенными головами, совсем оцепенели, ни один не отзывается. Никто не знает, что сказать, ибо о чем говорить!? Мрачная тишина. И тут вдруг входит Михал Бони и говорит, что звонят семьи родственников, хотят ехать в Москву и спрашивают, может ли премьер им помочь.

Ранее на заседании Совета Министров было принято решение, что семьи, которые приедут в Варшаву за телами своих близких, поселятся в отеле «Новотель», о них позаботятся, их будут опекать психологи.

С психолагами вы говорили в 16 часов.

- А до этого с Авиационной службой скорой помощи и с врачами. Все службы, которые могли для чего-то пригодиться, были задействованы с самого утра, сразу после катастрофы. И уже работали либо находились в состянии готовности.

Премьер посмотрел на нас: представляете себе, в каком они состоянии? И спросил: как им туда ехать одним?

В Москву?

- Да, и это будет для них дополнительным страданием.

Я сказала, что в соответствии с польскими законами останки идентифицирует семья. И хотя это не обязанность близких, они должны туда поехать, если захотят.

Тогда премьер сказал: сядут в самолет, большинство русского языка не знают – и будут там в Москве совсем одни в своем несчастье.

Снова воцарилась тишина. И я сказала: ну, так полечу с ними.

Вы знаете русский?

- Знаю. На это Арабский добавил: тогда я лечу с тобой.

Министр Арабский догадывался, что там увидит?

- Нет.

А вы?

- Мне казалось, что да. В Шидловце, где я много лет работала, занималась и судебной медициной. Видела много изуродованных тел. Ездила на места автомибильных и железнодорожных аварий, самоубийств, убийств. Тогда я заметила, и это казалось удивительным, что люди вешались или бросались под поезд преимущественно ночью.

Премьер уточнил: значит, выезжаете завтра с самого утра? Да, утром. Подготовим прием родственников, проверим места в отеле, ну, и все остальное, что требуется, - ответила я. Это хорошо, - заметил премьер.

Я поехала в отель сейма, уселась в своей комнате у телефона и начала собирать команду специалистов, с которой полечу. Бывший вице-министр здравоохранения Анджей Влодарчик предложил взять специалистов из Познани, но я не воспользовалась их помощью, поскольку к утру они бы не приехали. Нужно было рассчитывать на людей из Варшавы. Посреди ночи позвонила ректору Варшавской Академии профессору Кравчику и попросила дать фамилии специалистов по судебной медицине. Он назвал – и начали им звонить, будила их среди ночи.

Кто-нибудь отказался?

- Нет.

Спрашивал о деньгах?

- Нет, никто не спрашивал.

Самолет должен был вылететь в 8 утра. Я не спала даже минуты. Бросила в чемодан сменное белье, что-то для сна, туалетные принадлежности, два свитера, две тенниски, юбку.

Тоже черную, я видела по телевидению.

- Да, была. Мой папа умер в марте прошлого года и, хотя траур минул, все еще по инерции одевалась в черное, и в шкафу у меня было много темных вещей. Впрочем, потом все пришлось выбросить, носить было уже нельзя. Вы когда-нибудь были в прозекторской?

Была.

- Тогда понимаете, о чем речь.

Пропиталось...

- Да-да. Я полетела в черном костюме и в туфлях на каблуке. Совершенно без понятия. Не взяла ни брюк, ни удобной обуви, не подумала об этом. И ноги распухли, но это уже потом.

Все собрались в аэропорту?

- Все, около 30 человек.

Среди вас были пять психиатров, четверо судебных медиков из Института судебной медицины, семь судебных медиков и генетиков из полиции, а также министр Томаш Арабский из Канцелярии премьера и вицеминистр Яцек Найдер из МИДа.

- В Москве в аэропорту нас ждали посол, сотрудники посольства и российская милиция, которая сопровождала наши автомобили. Мы сразу поехали в морг – в Центральное бюро судебно-медицинской экспертизы на улице Тарный проезд, дом 3.

Вы бывали там раньше?

- Никогда, я вообще впервые была в Москве. Улочки вокруг морга были почти пустыми, на перекрестках стояли милиционеры, а перед моргом – толпа журналистов. Морг этот – огороженный комплекс зданий. Он является самым большим в России и, вероятно, одним из самых больших в мире центров судебной медицины. Открыт недавно.

Директором Бюро экспертиз является Владимир Жаров.

- Встретили нас перед главным входом. Была также Татьяна Голикова, министр здравоохранения. Высокая, стройная, со вкусом одетая, красивая и молодая. По образованию она экономист, не врач, и в предыдущем правительстве была замминистра финансов. При все при этом очень симпатичная и безумно коммуникабельная.

Нас пригласили в большой холл. Все очень сердечны. Из холла коридоры ведут к разным административным помещениям. Подозреваю, что в нормальных условиях здесь принимают посетителей. Здесь и кабинет Жарова, и служебные комнаты, а напротив главного входа – лестница, ведущая в большой зал на втором этаже. Он напоминает лекционную аудиторию для студентов. Есть мягкие сиденья и возвышение, на котором стоят столы и трибуна.

Нам рассказали, какие правила приняты в России. Каждая семья будет опрошена следователем, который задаст ей множество вопросов, содержащихся в рутинной анкете, потом ей покажут фотографии тел, а затем произойдет идентификация останков.

Русские спросили нас, хотим ли мы посмотреть, где будут опрашивать семьи жертв и где произойдет идентификация останков.

Конечно, хотим. Мы прошли через маленький двор к отдельно стоящему зданию. Оно было большим, но все же немного меньшим первого. На первом этаже находился – как и в предыдущем здании – большой холл, очень хорошо спроектированный, с красивым кафелем и с большим количеством – не знаю точно – бежевого мрамора или песчаника. Из холла выходили шесть пар высоких дубовых дверей, почти до потолка. А сразу при входе - лестница, ведущая к малым залам разного размера, где российские следователи должны были беседовать с родственниками. Все, что мы видели, было старательно и эстетично оборудовано, даже с легкой роскошью. И еще не причиняло страданий.

Там было пусто?

- Ну конечно. Из холла мы прошли в зал осмотра. Тоже очень чистый, как следует проветренный, с приятным свежим запахом. В зале стоял каменный стол из бежевого мрамора или песчаника, на котором, – как я представляла себе, - ставили гроб, а в гроб укладывали тело. Я спросила, а где тела? Мне ответили – ниже.

В подвале?

- Нет, этажом ниже, в отделе судебной медицины.

Уже все тела привезли?

- Все, которые нашли и собрали этой ночью, а потом привезли.

В подвальное помещение можно было спуститься на лифте или сойти по лестнице. Мы сошли по лестнице, вся группа. Я была готова к тому, что на прозекторских столах будут лежать останки.

Полы и стены до самого потолка были покрыты белым кафелем, все очень чистое и приличного вида. Если бы я оценивала все эти помещения как контролер, который проверяет санитарное состояние и старается обнаружить конструктивные дефекты, мешающие функциональности помещений, я бы не нашла никаких недостатков. Все соответствовало европейским стандартам. И тут я внезапно сориентировалась, что осталась одна.

Коллеги сбежали?

- Ушли обратно наверх. Картина тут была угнетающая. Стоял целый ряд холодильников, никогда не видела столько в одном помещении. А в воздухе уже чувствовался иной запах. Вы помните запах в прозекторской?

Сладкий.

- Машинально я открыла один холодильник. Там были выдвижные полки. Потянула за одну, вторую, третью. Закрыла. Такого вида я не ожидала, думала, что ошиблась. Открыла второй холодильник, было еще хуже, в третьем, четвертом, пятом... все хуже и хуже. Вернулась наверх и заявила, что если российские врачи приступают к работе, то мои люди также в их распоряжении, и можно начинать.

Что конкретно?

- Наши врачи, судебные медики, были приглашены как эксперты при идентификации останков.

У них были фотографии жертв?

- Их наше посольство уже предоставило – увеличенные и в больших количествах. И медики, сравнивая их с фотографиями тел, которые были сделаны русскими, вместе с антропологами измеряли, осматривали и производили внизу первую идентификацию останков для родственников.

Русские предложили нам свой образец гроба. У них уже были приготовлены. Обычный деревянный гроб с атласом внутри, его вставляли в металлический ящик и запаивали. Ящик был высокий, примерно втрое больше обычного гроба. Министр Найдер поблагодарил и сказал, что гробы будут наши, и что самые хорошие – итальянские, с другой конструкцией. Внутри гроб металлический, он запаивается, а сверху – деревянная крышка.

Более красивые?

- Пожалуй. Если это – не будем себя обманывать - вообще имеет какое-то значение.

Для некоторых имеет. Вы ведь слышали о «русском» гробе.

- Не хочу этого комментировать. Министр Яцек Найдер связался с МИД, и правительство решило, чтобы немедленно доставить гробы из Италии.

С затратами не считались?

- Нет.

Нам показали комнату с подготовленной одеждой, Госпожа Голикова была горда тем, что они обо всем подумали и обо всем побеспокоились. Русские приготовили комплекты мужской и женской одежды. На вешалках висели лиловые атласные блузки и женские костюмы, как и мужские костюмы. Очень элегантные. И всё совершенно новое, с этикетками, запакованное в полиэтилен.

Надо было заплатить?

- Нет, даром. Все, что нам предоставили русские, было даром. Мы не платили также ни за отель, ни за исследования.

Одежда пригодилась?

- Да. Ведь не все семьи приехали в Москву на идентификацию останков, а многие из тех, кто приехали, были в таком шоке, что ничего не привезли. Одежда ведь - последняя вещь, о которой при этом думаешь.

Наши медики остались в Бюро экспертиз, а я с психологом и министром Арабским поехала в отель встретиться с родственниками погибших. Сознавала, что это моя обязанность – хоть немного подготовить их к тому, что увидят. Первая группа родственников прилетела в Москву после 11 вечера.

В воскресенье 11 апреля.

- В ней было 116 человек. На следующий день прибыли еще 80 человек.

Приехали с ксендзом Блашчиком и сотрудниками Авиационной службы скорой помощи.

- Мы ждали их в отеле. Это был пятизвездочный отель высокого стандарта. Родственники подъехали на автобусах.

Я входила вместе с министром Арабским в каждый автобус, приветствовала их и просила, чтобы как можно быстрее зарегистрировались у администратора отеля, оставили багаж в номере и спустились вниз в конференц-зал.

Регистрация была упрощенной – администратор записывала только фамилию и давала ключ. Каждый, кто хотел спать отдельно, а не с остальными членами своей семьи, получал одноместный номер.

В отеле действительно обо всем побеспокоились. Для нас подготовили большой конференц-зал, чтобы все мы могли собраться и поговорить в одном месте. Несмотря на очень позднее время, работал ресторан с горячей пищей. Он был открыт 24 часа в сутки в течение всего нашего пребывания, в любое время можно было съесть что-то горячее. А когда со стороны родственников поступали сигналы о каких-то дополнительных потребностях, каждое пожелание исполнялось беспрекословно, хотя некоторые были очень хлопотными.

Например?

- Доступ к интернету. Кто-то хотел обязательно иметь доступ в своем номере, а были какие-то технические препятствия, не помню деталей. И через несколько часов доступ был обеспечен.

Ночью я всех уговаривала, чтобы несмотря на усталость и позднее время напились горячего чаю и что-нибудь съели. Завтра, – говорила им, - вас ждет очень трудный день. И вы не должны забывать, - пробовала их убедить, - об элементарных действиях, о которых при таком напряжении чаще всего не думается. Ежедневно просила их, что нужно есть, пить...

Собрались мы в конференц-зале. Я не могла скрывать, что то, с чем они завтра столкнутся, будет очень трудно пережить. Сказала им: послушайте, вы должны быть очень сильными. То, что я сегодня увидела, хотя и работала в этой области и должна бы привыкнуть к смерти, производит впечатление. Вам надо быть в десять раз сильнее меня, ибо будете осматривать своих самых близких.

При этом старалась дать им понять, что картина, которую увидят, не будет той, какую они ожидают. Что во многих случаях это не будет целое тело.

А можно ли вообще подготовить?

- Нет, полностью – нет. Я видела это по реакции.

Какой она была?

- Не буду говорить. Во всяком случае, потребовались наши врачи и психологи.

Два психолога сломались.

Они не выдержали напряжения. На следующий день вернулись в Польшу, на их место прилетели другие.

А Вы?

- В моменты напряжения и максимальной концентрации надпочечники накачивают адреналин вдвое быстрее обычного, я действовала как автомат.

Командир – говорили о Вас русские.

- Мы работали как одна команда, без деления на министров, медиков, техников. И не случалось, чтобы кто-то обижался, что с ним обошлись неофициально.

Утром съели завтрак, был шведский стол, и поехали с первой группой родственников в Бюро экспертиз. Следующие семьи должны были присоединиться к нам позже. Разделились с министром Арабским на группы, чтобы уменьшить время ожидания в коридорах Бюро.

В отдел патоморфологии ехать около часа, он находится в 40 км от центра Москвы. Российская милиция обеспечила нам сопровождение, и наши автобусы имели на улицах приоритетный проезд.

В холле первого здания стояли столики и был буфет, работавший с того момента, как мы входили, до того момента, когда последний из нас выходил, а иногда это случалось в два или три часа ночи. Подавался также обед.

Тоже бесплатно?

- Конечно. Стояли и напитки, фрукты, бутерброды и пирожные. Если кто-то не хотел есть со всеми, мог пойти в отдельную комнатку.

А Вы сама что-нибудь ели?

- Мало.

В конференц-зале меня усадили за столом президиума рядом с директором центра и российским министром или замминистра здравоохранения. На столе лежали пачки фотографий тел или фрагментов тел, помеченных номерами. Рядом сидели следователи, переводчики, психологи и сотрудники наших консульств.

Директор Бюро и представитель российского министерства здравоохранения объяснили родственникам всю процедуру, через которую им надлежит пройти. Что вот сейчас вы пойдете с переводчиком и опекуном в другое здание. Там конкретные семьи встретятся со своим следователем. Он будет задавать вам вопросы, вы заполните формуляры и расскажете о разных делах, касающихся умершего. Потом вам покажут фотографии и найденные при умершем вещи – для идентификации. Предпоследним этапом будет осмотр тела, то есть идентификация умершего, а под конец вас всех пригласят в первое здание для сдачи крови на генетическое исследование.

И это длилось часами.

- Утром в первый день опросы проводились в четырех помещениях, и возник затор. Ожидавшие своей очереди люди волновались, каждый приехал с четко намеченным заданием и хотел как можно быстрее найти своего ближнего. Во второй половине дня число следователей увеличили, а наше посольство вызвало своих сотрудников из консулатов соседних государств. Стало лучше.

А точнее?

- Опрос прводился в присутствии нашего медика и психолога, которые заботились о состоянии опрашиваемого. Переводчиками были преимущественно студенты польской филологии из Московского университета.

Следователь задавал родственникам и нервировавшие их вопросы – зачем умерший приехал в Россию.

- В формуляре были стандартные вопросы. В каждой стране бюрократия обременительна, но и неизбежна. Следователь расспрашивал родственников об особых приметах – родинках, послеоперационных шрамах, зубных коронках. То есть о приметах, которые были известны только ближайшим родственникам. И показывал фотографии с характерными фрагментами тела. Эти снимки были выбраны нашими судебными медиками и российскими антропологами, которые ранее провели предварительную идентификацию. Если родственники узнавали на фотографиях своего ближнего, их приглашали в зал осмотра.

И было так: родственники ждали в холле, на лифте в зал осмотра привозили тело в полиэтиленовом пакете и укладывали на столе, ибо поначалу еще не было гробов, укрывали его белой или зеленой простыней и приглашали родственников. Показывали по частям, в присутствии российского следователя и прокурора, а также нашего психолога и медика из Авиациооной скорой помощи.

Как это – по частям?

- Ну, по очереди. На основе показаний родственников. Если они сказали, что на правой руке их ближнего было родимое пятно или шрам, то сначала показывали эту руку. Если говорили, что была родинка над губой, показывали этот фрагмент лица. Я присутствовала при более чем десятке идентификаций и видела, насколько деликатно и старательно обращались с родственниками, чтобы их меньше шокировать. Чтобы они избежали кошмарной картины. Российские судебные медики вели себя попросту необыкновенно.

После идентификации родственники возвращались к следователю и подтверждали, что идентифицированное тело – это тот и тот, и подписывали протокол. Или же говорили, что своего ближнего не нашли.

И тогда?

- Были случаи, когда родственники искали день за днем.

Внизу?

- Нет, откуда. Родственники вообще не входили в прозекторскую. Искали на снимках. И в нескольких случаях, к сожалению, оказывалось, что в показанном теле родственники не распознали своего ближнего.

Мы им говорили: если не распознаёте, не спешите, ничего не подписывайте и ждите результатов генетической экспертизы. Ислледование ДНК исключает возможность ошибки, оно даст вам стопроцентную уверенность.

Образцы прислали из Польши?

- У родных или детей умершего кровь брали в Институте судебной медицины в Москве, а если их там не было, Агентство внутренней безопасности в Польше получало генетический материал в квартирах жертв.

Иногда звучали и горькие слова.

Со стороны родственников?

- Да. Они были попросту очень подавлены. Очень.

Тем, что то, что с ними делаете, бесчеловечно. Правда?

- Это вытекало с обиды на весь свет. Не хочу помнить этих слов. Объясняю их огромным стрессом. Ведь для них то, что пережили, было страшным испытанием.

Для вас – тоже.

- Это верно.

И многие из тех, - давайте скажем об этом, наконец, - кто поехал в Москву добровольно, без какой бы то ни было оплаты помогать этим родственникам, до сих пор не могут психически прийти в себя.

- Я знаю об этом.

И это испытание им останется на всю жизнь. А за исключением одной или двух семей их никто даже не поблагодарил.

- Я их поблагодарила. А в отношении родственников, ну, что ж, очень стараюсь относиться к ним с пониманием. Одна из них, причинившая мне огорчение, перед выездом подошла ко мне и сказала, что это были самые трудные минуты в ее жизни. Я ответила, что понимаю и что родственники имеют право на такую реакцию.

А сейчас – тоже?

- Сейчас я ожидаю от них терпеливости. И раздумий. Ибо если было что-то с нашей или российской стороны, что могло им не понравиться, то однако атмосфера доброжелательности и сердечности, которой они были окружены, должна заслонить им организационные недостатки. Эта катастрофа явилась несчастьем, которое трудно было преодолеть не только психически, но и организационно. Охватить всё! Каждый, у кого есть сомнения, пусть подумает, мог ли он в действительности сделать лучше.

Вечером, и даже ночью, я сидела с родственниками, чтобы еще что-то обговорить, развеять сомнения, подготовить их к следующему дню. Одни выезжали в понедельник вечером, другая группа улетала во вторник. Потом в среду, в четверг.

Без проблем идентифицировали 14 тел, 20 распознали по особым приметам. Остальные были сильно
деформированы или расчленены.

- Не следует об этом писать.

Но пишут. Через две недели после катастрофы одна из газет сообщила, что под Смоленском найдена половина тела одной из жертв, назвали фамилию.

- Бред совершенный! Я его видела! Министр Арабский тоже видел.

И писали, что из трупа текла кровь.

- Через 14 дней! Ну, нет! Люди пишут такой бред, что не умещается в голове.

Не без участия политиков.

- И я об этом сожалею. Думаю, что воображение тех, кто сегодня высказывает несправедливые суждения и кого не было тогда в Москве или Смоленске, даже в минимальной степени не доходит до того, что мы там видели.

А производились ли вскрытия?

- Сразу после прибытия мы узнали от российских медиков, что вскрытия произведены. Это подтвердили и польские медики, видя характерные следы на телах. Я сама видела тела с типичными для вскрытия швами. Российские медики заверили также, что взяты образцы для токсикологического анализа.

А сколько было взято образцов ДНК? Сотни, тысячи?

- Много, очень много.

От каждой части...?

- От каждой.

Были бы в Польше условия, чтобы провести все эти исследования?

- Это пришлось бы делать в нескольких центрах, мы не в состоянии были бы сделать в одном месте.

Родственники должны были бы ездить по всей Польше?

- Прежде всего, ждать. А в Москве все тела привезли в одно место, где не было недостатка ни в холодильниках, ни в прозекторских столах для проведения вскрытий. И несмотря на это идентификация последних 21 тел заняла почти две недели. У нас бы это длилось значительно дольше.

Ибо в Москве можно было все останки разложить на столах и складывать?

- Не хочу и не могу вдаваться в детали. Но когда слышу разные голоса, думаю – Боже, эти люди вообще не понимают, что такое авиационная катастрофа.

Так может надо им это объяснить?

- Сергей, доцент кафедры патоморфологии, антрополог, очень способный и, что является редкостью в этой профессии, невозмутимый, - часами всматривался в снимки, а потом исчезал внизу. Возвращался, и по его поведению я видела, нашел или нет. Мне очень важно было найти одного из моих друзей. Просила его: найди мне его, я пойду с тобой, вместе поищем. Нет, я сам, - отвечал. А когда в четверг уезжала, сказал: Эва, обещаю тебе.

(Плачет.)

Я не могла спать. Спала час, может час сорок. Опухли ноги.

В Москве?

- Да. Были ночи, когда только час, час сорок. И по двадцать часов на ногах. Это была тяжелая работа не только в эмоциональном смысле, но и физически.

В среду военным самолетом CASA привезли 30 гробов, в четверг 34.

- Я прилетела со спасателями из скорой помощи на четыре часа раньше, рейсовым самолетом.

А в пятницу Вы, как обычно, пошли на работу в министерство.

- Делала все, чтобы заснуть. Не пила кофе, не пила крепкого чаю. Была кошмарно уставшей, физически все у меня болело – и не спала.

Таблетки не помогали?

- Нет, не принимаю никаких таблеток, я против употребления успокаивающих лекарств. Само должно пройти. Через три дня не стояла на ногах. И отпустило. Выключила телефон, легла и уснула мертвым сном, спала 14 часов. И на следующий день была совершенно без чувств. Только тогда. И только тогда до меня дошло, ЧТО в Польше говорят о катастрофе. Мы там жили в микромире, были полностью сконцентрированы на том, что делаем. Никто не занимался спекуляциями и не выдумывал теорий заговора. Мы не воображали себе, что в Польше что-то движется в параноидальном направлении и что кто-то раскручивает эту паранойю. Я встретилась с ребятами из моей команды, а они говорят: Боже, там в Москве вроде было лучше, чем тут.

Через четыре дня снова надо было лететь в Москву. На более короткий срок, лишь на два дня. Полетела 21 апреля, в среду, вернулась в пятницу. С несколькими людьми поехала за последними 21 телами. Очередная порция адреналина.

Сергей меня встретил возгласом: Эва, нашел.

Побежала к нему...

Не могу, извините.

Это я прошу прощения, что спрашиваю.

- Он выглядел, будто бы спал.

Родственников уже не было.

Спустилась вниз, в прозекторскую. Там был лабиринт коридоров и помещений с прозекторскими столами, несколько сотен квадратных метров. В каждом помещении все еще шла тяжелая работа, а уже столько дней прошло с момента катастрофы.

Почти две недели.

- Российские медики предупреждали меня: как почувствуешь сладкий привкус во рту, сразу выходи наверх.

Проветриться?

- Отдохнуть. Они говорили (усмехается): Ты, Эва, иди и закури сигарету.

Поскольку в прозекторской нельзя курить?

- Нет, нет, только снаружи. Я выезжала наверх, выкуривала две-три сигареты, прогуливалась, было пусто, и возвращалась.

А потом останки укладывали в гробы. В этом участвовала комиссия в составе поляков из нашего посольства и русских. Каждое тело было помечено табличкой с фамилией. Все было сфотографировано. Момент закрытия гроба также снимался нашим техником из польской военной прокуратуры.

Я присутствовала при этом. И выполнила просьбу родственников. Они дали мне семейные реликвии, чтобы вложить в гробы. Вложила.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Архив