22 июня 1941 г. — запрограммированное поражение
new_rabochy — 14.06.2024В блогах регулярно появляются записи с заголовками типа «Тайна 22-го июня 1941 года». С намеком на то, что по поводу этого события остаются какие-то неясности. На самом деле, за последние тридцать с лишним лет всё давно изучено вдоль и поперек и ни малейших неясностей по поводу причин поражения РККА в 41-м не остаётся. Единственная проблема в том, что строго научные и железобетонно обоснованные выводы о причинах очень многих не устраивают. Они не устраивают либерастов, поскольку причины вовсе не в «самодурстве Сталина», «репрессиях против гениальных военачальников», вроде Тухачевского или Блюхера, или в пренебрежении данными разведки из-за «доверия к Гитлеру». Блеваков они не устраивают по тем же самым причинам плюс и потому, что в основе катастрофы лежит дебильная марксистско-ленинская идеология, которой была пропитана советская военная доктрина.
Начинаем сеанс разоблачения магии! Для этого надо отойти от 41-го года назад, к 20-м годам, когда Тухачевский сформулировал основные принципы будущей войны (как их понимали краскомы). В блевацких источниках идеи Тухачевского, по обычаю левых фальсификаторов, обычно обрезаются до «Новая война будет войной моторов», забывая добавить окончание этой идеи: «с классово неоднородным противником». Вот в этом и собака порылась, как говаривал последний советский генсек. Начиная с Ленина и Троцкого идеей фикс большевиков было превращение «империалистической» войны в гражданскую. И даже после того, как идеологов привнесения мировой революции европейскому пролетариату на красноармейских штыках, разогнали, пересажали и постреляли, советская доктрина не могла никак расстаться с бредовой идеей, что классово монолитная Красная Армия имеет трансцендентальное превосходство над «классово-неднородными» буржуазными армиями. То есть рабочие и крестьяне в солдатских шинелях, увидев армады танков и самолетов с красными звездами, сразу поднимут руки вверх и запоют «Интернационал».
К идеологической бредятине добавлялась вопиющая некомпетентность советских краскомов. В результате наша армия в 1941 году могла противопоставить люфтваффе лишь 7,62-мм зенитные пулеметы Максима. А зенитные автоматы калибра 12,7 и 37 мм начали поступать в войска лишь в конце 1940-го.
Между тем фирма «Рейнметалл» еще в 1930 году поставила нам несколько образцов своих 20 и 37-мм зенитных автоматов, а также полный комплект технологической документации к ним и полуфабрикаты для изготовления нескольких десятков систем. Системы «Рейнметалл» были запущены в производство на подмосковном заводе им. Калинина под индексами 2К и 4К.
Однако пушки, изготовленные нашими бракоделами, постоянно отказывали. А маршал Тухачевский вообще считал зенитные автоматы излишними. Поскольку с авиацией должны были бороться «универсальные орудия» – гибрид дивизионной и зенитной пушки.
Насчет использования танков большевицкие стратеги тоже никак не могли определиться — то ли считать танк подвижной артиллерийско-пулеметной точкой сопровождающей идущую пешком пехоту, то ли бронированной кавалерией — средством прорыва и разгрома вражеских тылов. Тухачевский исповедовал последнюю точку зрения. Мы сегодня, обладая полным послезнанием, можем уже счесть Михаила Николаевича гениальным провидцем, но не будем торопиться. Армада лёгких танков прорыва у Тухачевского не подкреплялась ни мобильной пехотой, ни мобильной артиллерией, ни мобильными складами ГСМ и боеприпасов, т.е. всего того, что в 40-41-м сделало механизированные дивизии вермахта непобедимым чудо-оружием. Осуждение Тухачевского за участие в военном заговоре а также опыт войны в Испании, сильнейшим образом дискредитировало саму идею массированных прорывов бронетехники. Неудивительно, что применение этой тактики Жуковым на Халкин-Голе (вопреки тогдашним уставам и наставлением, что чуть было не стало концом карьеры Георгия Константиновича) оказалось фатальным шоком для японского генералитета. Надо отметить, что Жуков применил танковый прорыв вполне по уму, предварив его артналётом и авиационным ударом и пустив вслед за танками монгольскую кавалерию, в качестве замены мобильной пехоты. Напомню, что это шёл всё ещё 1939-й год.
Дальше немцы разгромили в три недели Польшу, чья армия по предвоенным оценкам, считалась уступающей только французской, а через полгода — за шесть недель англо-французские армии, выведя Францию из войны. Попутно были разгромлены бельгийские и нидерландские армии, но их никто особо в расчет не брал. Нельзя сказать, что эти события совсем прошли мимо внимания советского высшего военного руководства.
В 1940 году «Военгиз» выпустил книгу начальника кафедры оперативного искусства Военной академии Генерального штаба полковника Георгия Иссерсона «Новые формы борьбы», в которой подводились итоги немецко-польской войны 1939 года. В частности, Иссерсон писал: «Война вообще не объявляется. Она просто начинается заранее развернутыми вооруженными силами. Мобилизация и сосредоточение относятся не к периоду после наступления состояния войны, как это было в 1914 году, а незаметно, постепенно проводятся задолго до этого. Разумеется, полностью скрыть это невозможно. В тех или иных размерах о сосредоточении становится известным. Однако от угрозы войны до вступления в войну всегда остается еще шаг. Он порождает сомнение, подготавливается ли действительное военное выступление или это только угроза. И пока одна сторона остается в этом сомнении, другая, твердо решившаяся на выступление, продолжает сосредоточение, пока, – наконец, на границе не оказывается развернутой огромная вооруженная сила. После этого остается только дать сигнал, и война сразу разражается в своем полном масштабе. Так началась германо-польская война. Она вскрыла совершенно новый характер вступления в современную войну, и это явилось в сущности главной стратегической внезапностью для поляков. Только факт открывшихся военных действий разрешил, наконец, сомнения польских политиков, которые своим чванством больше всего войну провоцировали, но в то же время больше всех оказались захваченными врасплох».
Зная, как все обернулось 22 июня 1941 года, можно лишь дивиться, как этот вывод мог остаться незамеченным. Но он не остался. Проблема лишь в том, что в 1940 году руководству страны и Красной армии этот вывод не казался таким уж несомненным. В частности, генерал-лейтенант Клёнов, начальник штаба Прибалтийского особого военного округа, на совещании высшего руководящего состава РККА 23-31 декабря 1940 г. сказал следующее: «Я просмотрел недавно книгу Иссерсона «Новые формы борьбы». Там даются поспешные выводы, базируясь на войне немцев с Польшей, что начального периода войны не будет, что война на сегодня разрешается просто – вторжением готовых сил, как это было проделано немцами в Польше, развернувшими полтора миллиона людей. Я считаю подобный вывод преждевременным. Он может быть допущен для такого государства, как Польша, которая, зазнавшись, потеряла всякую бдительность и у которой не было никакой разведки того, что делалось у немцев в период многомесячного сосредоточения войск».
Взгляды Иссерсона вошли в противоречие с оборонительной доктриной, принятой до войны в СССР. А доктрина эта заключалась в том, что в войне будет некий начальный период, в ходе которого боевые действия ограничатся приграничными сражениями. Считалось, что такой период может продолжаться 20 дней, после чего придет черед крупных стратегических операций с участием механизированных дивизий. Почему возобладало такое мнение, хотя немцы показали во Франции и Польше, что никаких приграничных боев они вести не намерены, а сразу бросали в прорыв танки, однозначно утверждать трудно. С одной стороны, вероятно, сказалось все то же чванство: мол, Рабоче-крестьянская Красная армия это вам не белополяки с империалистами-французами. Во-вторых, очевидно наблюдалась недооценка противника – не в смысле его сил, а в смысле его возможности мгновенно организовать стратегическое наступление в людских, технических и географических масштабах куда больших, чем во время кампаний во Франции или Польше.
На том же совещании главным был доклад командующего войсками Киевского особого военного округа генерала армии Жукова. В нем, к примеру, говорилось следующее: «Немцам в тех опытах, которые мы с вами рассматривали, конечно, не пришлось испытать силы настоящего современного противника, который готов пожертвовать собой полностью для защиты тех интересов, которые призвана защищать армия. Они действовали в облегченных условиях. Но тем не менее, если мы посмотрим линию Вейгана (участок линии обороны между линией Мажино и побережьем, где французы пытались остановить немцев в 1940 году, – прим. НИКСа), которая в течение 14 дней укреплялась и имела тактическую глубину в 20 км, она была прорвана на третий день, и в этой операции группа генерала Бока за 10 дней прошла немного больше 100 км, показав свою среднюю скорость немного больше 10 км. Исходя из среднего темпа развития операции, о чем я доложил, т. е. из 10–15 км, общая длительность операции на глубину 200 км составит, таким образом, 12–20 дней, в особо благоприятных условиях она может быть закончена и раньше».
Недооценка противника и переоценка собственных возможностей дополнялась непониманием стратегических целей Германии в войне против СССР. В соответствии с всё тем же марксистско-ленинским бредом, любая война «империалистических держав» рассматривалась как война за ресурсы. В советском Генштабе прекрасно понимали, что существует только два возможных направления главного удара — в центре, на Минск и Москву и на юге, на Киев и Сталинград. С точки зрения захвата ресурсов, однозначно предпочтительным выглядел юг — это и продовольствие, и металл, и выход к Черному морю, а на юго-востоке — контроль над нефтью в Грозном и Баку. То, что стратегической задачей может быть захват Москвы и политический крах советского правительства, военным в СССР и в голову не приходило. Поэтому конкретные мероприятия велись в расчете на отражение удара на Киев и контрнаступления с Львовского выступа. Но «что-то пошло не так». В любом случае, говорить о каком-то излишнем доверии Сталина или отсутствии подготовки к войне могут только клинические идиоты. Беда в том, что готовились не к той войне и не к тем видам боевых действий с которыми столкнулись в реальности. Кстати, в связи с этим проблема неточности разведданных о дате начала войны выглядит совершенно второстепенной.
В заключение — вопрос относящийся к альтернативной истории — что можно было бы сделать в СССР обладая послезнанием? Ответ — в июне 1941-го — ничего! Но на полгода раньше можно было бы провести небольшой блеф — рассекретить данные о 20000 советских танков и о 10000 самолётах. Устроить показ для немецких военных атташе (Гитлер позже говорил, что знай он о количестве танков в СССР, он не начал бы войны!) Показать новейшие модели сделав вид, что они уже стоят на вооружении. Впрочем советские легкие танки вполне соответствовали по ТТХ массовым танкам вермахта в 41-м. А недостатки организации мехкорпусов можно не показывать — пусть думают, что хотят. Гарантии удачи такого блефа нет, но хуже бы не стало.
|
</> |