2. За всё придётся платить


Луна в эту ночь светила так ярко, что небольшая деревушка,
окружённая лесом, была видна, как днём. Изба деда Егора стояла на
отшибе. В его окно тоже заглянуло ночное светило и озарило нехитрую
обстановку деревенской жизни.
Егор Степаныч сидел на кровати. Его лицо от света луны казалось
бледным до синевы. У старика не было сил лечь, руки и ноги не
слушались. Весь день деду было плохо. У него болела спина,
кружилась голова. А когда вечером не смог дойти до уборной во дворе
и пришлось сделать дело на ведро в сенях, он запаниковал.
— Наверное, пришёл черед идти к своей старухе. Только вот даже
помочь лечь на кровать некому. Окочурюсь сидя, так ведь и закопают,
ироды, — горестно рассуждал дед.
Собрав последние силы, Егор Степаныч взял парализованную ногу,
положил на постель. И тут в глазах деда заиграли разноцветные
огни.
— Батюшки святы, видать, где-то салюты пускают, — промелькнула
мысль у старика. Грудь прожгла нестерпимая боль, а голова бессильно
упала на подушку. Какая-то сила как будто тянула деда на дно, как в
морскую пучину, а сопротивляться не было сил. Салют закончился, и
как-то само собой дед Егор попал в длинный коридор.
— Наверное, кто-то нашёл и привёз в больницу, — подумал Степаныч и
встал в очередь к регистратуре. За стойкой сидела молодая девушка,
похожая на ангела, и что-то писала, не поднимая головы. Стол был
завален папками разных цветов. Чёрных было больше, чем белых.
— Эх, с такой куколкой поиграть бы, — подумал он.
— Даже и не думай, Егор Степаныч, а то в папку грехов запишу, —
сказала девица, и дед опять, как бы ненароком, очутился первым в
очереди. Он не чувствовал никакой боли, чему подивился. Вчера
встать не мог, а сегодня, как молодой жеребец, распустил слюни на
регистраторшу.
— Пойду-ка я домой, — отпустило меня, поживу ещё, — произнёс Егор
Степаныч.
— Даже и не думай, отходился, пиши согласие, — девица сунула под
нос старику какой-то листок.
— Так я что...того, этого..., — стало доходить до деда.
— Ты в пути, подписывай, не сопротивляйся, — красавица подвинула
листок ещё ближе и подала ручку.
— Я же не против, пожил, хватит. Только вот посмотреть хотел на
внучкину свадьбу, она у неё через неделю, — слёзы навернулись на
глазах Степаныча.
Девица молча взяла телефон, кому-то позвонила, и рядом с Егором
Степанычем появился молодой человек, от которого пахло скошенной
травой и свежестью, от него пахло жизнью. И ему тоже очень
захотелось жить.
— Надо же, какой хороший одеколон, — подумал старик.
А молодой человек взял его под руку и повёл его в какой-то
кабинет.
— Говоришь, на Настёниной свадьбе погулять хочешь, Егор Степаныч?
—
строго спросил мужчина.
— Хочу, но если нельзя, то я готов идти, куда скажете, — покорно
сказал дед.
— А ты свою жизнь помнишь, или память подводить стала на старость
лет? Если не помнишь, то у нас все записано. И не только поступки,
но и мысли, могу по телевизору показать. Мы всегда это делаем перед
тем, как человека проводить из этой жизни. Чтобы по справедливости
всё было.
Егор Степаныч помнил, конечно, как в детстве голодали, стояли и
покорно ждали, пока мать разрежет краюху хлеба, поделит и раздаст
всем поровну.
Как потом ели, боясь уронить хоть одну крошку.
Помнил, как вырос и стал трактористом, хотя, мечтал стать лётчиком.
Парнем он был красивым. Первый гармонист на деревне с копной волос
пшеничного цвета и голубыми глазами. Не то что теперь, плешивый и с
потухшим взглядом.
Помнил, как женился, но не на первой деревенской красавице, а на
обыкновенной скромной девушке, которая потом стала хорошей матерью
и женой.
А он оказался сволочью последней, изменил ей с Клавой, гулящей
бабой. Бегал с ней ночами, как заяц, по амбарам и стогам сена.
Всё это Егор Степаныч изложил, как на духу, мужчине. Уж очень от
него хорошо пахло, хотелось душу вывернуть наизнанку.
— А помнишь, что ты пожелал себе, что если гульнёшь, то пусть тебя
разобьёт паралич.
И мы это исполнили. Когда жена узнала, случился у тебя первый
инсульт.
Но супруга простила и ухаживала за тобой, когда рука отнялась и рот
к уху отъехал. Это был первый знак. И врач тебе сказал, что инсульт
один не ходит.
Второй инсульт ты получил, когда проснулся утром и нашёл жену твою
верную бездыханную рядом. Ушла тихо, во сне. А у тебя после второго
удара нога отнялась.
Ухаживать за тобой было некому, кроме внучки твоей. Сыновья
разъехались кто куда. А она осталась учиться на фельдшера в
соседнем городке. Вот и приезжала она из города к тебе чуть не
каждый день, на ноги подняла.
Поэтому понимаем мы твоё желание посмотреть, как замуж она выходит
и готовы выполнить просьбу.Только знай, что на свадьбе ты опять
получишь удар и станешь овощем неподвижным. Обречёшь внучку
смотреть за тобой год целый вместо того, чтобы жизнь свою
устраивать. Хочешь, скажи, и домой отпустим.
Василий Степанович ужаснулся, когда представил, как Настёна судна
из-под него год таскать будет, разрываясь между городом и
деревней.
— Согласен, давайте свою бумагу, подпишу всё, — сказал он своему
собеседнику. Тот пожал руку старику и повел к регистратуре. Там ему
дали бумагу и велели идти прямо по коридору к белой двери. А что
было за этой дверью, живым знать не велено.
Утром приехала внучка и с порога весело крикнула: «Дедуля, я
приехала!»
Но не было деда, радостно спешащего на её голос. Зашла в спальню и
увидела Василия Степановича, деда своего, лежащего со скрещенными
на груди руками. А на лице застыла умиротворённая улыбка человека,
сделавшего правильный поступок в конце жизни.