13 декабря 1917-го

Феликс Ростковский, генерал от инфантерии в отставке, 76 лет, Петроград:
13 декабря. Среда.
Как уже отмечено мною, Ликвидационная Комиссия по делам Царства Польского претерпевает нелегкие дни. Она при своем учреждении равнялась особому министерству, а Председатель ее был почти полновластным маленьким министром. Теперь должность Председателя упразднена распоряжением большевистского Правительства и Комиссия подчинена Комитету по национальным делам Сталину (Джугашвили). Непосредственно ведать будет Комиссией некто Лещиньский, помощник или Комиссар по польской национальности, через особого подкомиссара, который на днях будет назначен. Из этого следует, что роль и права Комиссии низведены до третьестепенного значения. Несомненно, это возбуждает вопрос, как дальше будет, потому что наладившийся порядок, интенсивная работа, так сердечно производящаяся всеми отделами (их 14), может очень пострадать от, может быть, своеобразного направления, которое будет дано, а самая сущность от этого только пострадает. Сегодня собрано было общее Собрание Комиссии к 11 часам утра. Собравшиеся выждали до 12½ ч., но официально никто не открывал заседания, потому что, как оказалось, все служащие, платные работники Комиссии были собраны прибывшими делегатами Смольного, а потом приехал Лещиньский и составился митинг, на котором большевики, как говорили, хотят «обработать и обрабатывают» служащих Комиссии. Наконец, около 1 часу дня собравшиеся решили, что резолюция, какую вынесут служащие Комиссии, весьма существенна и несомненно должна быть принята во внимание общим Собранием, — отложить обсуждение сложившихся обстоятельств на некоторое время, для чего собраться в Пятницу в 3 часа дня.
Декрет о Ликвидационной Комиссии по делам Царства Польского
В дополнение декрета от 28 ноября 1917 года о назначении Комиссара по польским национальным делам постановляется:
«Ликвидационная Комиссия по Делам Царства Польского» переходит в ведение Комиссара по польским национальным делам.
Должность Председателя Ликвидационной Комиссии упраздняется.
Внутренняя реорганизация Ликвидационной Комиссии вверяется Комиссару по польским национальным делам.
Кредиты, отпускаемые на содержание Ликвидационной Комиссии переходят в распоряжение Комиссара по польским национальным делам.
Председатель Совета Народных Комиссаров В. Ульянов (Ленин).
Народный Комиссар по Делам Национальностей Сталин (Джугашвили).
Управляющий Делами Совета Народных Комиссаров Бонч-Бруевич.
Секретарь Совета Н. Горбунов.
(«Армия и Флот Рабочей и Крестьянской России», 12 Декабря, № 18).
Приходил к прислугам нашим солдат Резервного гвардейс[кого] Финляндского полка. В беседе рассказывал, что солдаты полка убеждаются, что Ленин и К° обманывают их, что верить им нельзя. Это оч[ень] хорошо, быть может, прозреют наконец.
На фабриках и заводах требовали контроля над производством. Контроль на трубочном заводе ввели и в результате, кроме порчи всего дела, рабочие потребовали увеличения заработной платы до 7 р. в сутки. Дали. Тогда они на другой день потребовали более 8 руб. Дали. Через несколько дней потребовали 10, а когда Правление заявило, что подумает, рабочие тотчас потребовали 14 руб. Все это делалось по требованию Комиссара. Наконец и Комиссар не мог ничего поделать — средств не было, и завод закрыл сам Комиссар, имевший самую дурную рекомендацию.
До какой степени бедственного положения доведено Офицерство могут служить следующие два факта. Жалованье сравнивается с солдатским — следовательно, жить нечем, а из этого вытекает необходимость искать заработка на стороне. Когда Офицеры по виду, по форме отличались от солдата, частные сторонние заработки, род этого труда должен был сообразоваться с положением Офицера в Обществе. Когда же демократизация Армии доведена была до снятия с офицеров погон и всяких отличительных знаков, по которым можно было сразу узнать Офицера, то и выбор заработка мог быть произвольным. Пользуясь этим Офицеры гв[ардии] Семеновского и Измайловского полков, по общему соглашению составили из себя артель грузчиков, что давало при не трудной, как говорят, работе за 4–5 часов в сутки по 25–35 руб. в день! Узнав об этом, солдаты, как мне рассказывали, выразили свое неудовольствие, потому что Офицеры составляли таким образом конкуренцию и им и рабочим. Объяснив причины составления рабочих артелей, Офицеры высказали, что они не встречают препятствия, чтобы и солдаты вступили в их артель. Дело наладилось и так как по понятиям демократизаторов армии и самих солдат, обучение солдат излишне и если таковое требуется, то самое малое, то времени свободного у Офицеров достаточно для разгрузочных работ, а это дает совершенно удовлетворительный заработок.
Трудовая артель интеллигентных пролетариев
В Петрограде десятки тысяч тружеников умственного труда, лишились, благодаря смольнинскому правительству куска насущного хлеба. Помимо забастовавших чиновников и служащих в правительственных и частных учреждениях лишились хлеба много врачей, юристов, архитекторов, санитаров, судебных следователей, офицеров и др. 95 проц[ентов] всех этих «саботажников» преданы беспощадной расправе дикой полупьяной толпы за их якобы контрреволюционность и лишилась источников существования. Весь этот кадр безработных решил образовать трудовую артель интеллигентных пролетариев и физической работой добывать необходимые средства на жизнь.
Члены артели будут разгружать и нагружать вагоны, чистить и убирать тротуары, мостовые, дворы, пилить и колоть дрова, мыть полы, окна и двери, относить покупки на дом из магазинов, продавать газеты и т.д.
Для открытия действия артели нужно чтобы в артель записалось как можно больше членов, а также и сочувствие граждан в отношении пожертвований на приобретение необходимых инструментов. Пожертвования принимаются в конторе газ[еты] «День», запись в члены артели и предложения работы производятся ежедневно у дежурного члена артели, Николаевская ул., д. 16, кв. 39, от 12 до 6 ч. дня.
(«День», 19 Декабря, № 223).
Сегодня в газете «Антант» (французско-русской) сообщается, что большевики выбрали столицею большевизма Москву. Это дает идею, что они не уверены, что Петербург останется принадлежащим России, а, может быть, даже намерены сдать его немцам или Финляндии.
В этой же газете сообщается, что на границе Финляндии и Швеции стоят два шведских вполне вооруженных корпуса, а в Ботническом заливе собрана эскадра шведских кораблей, оборудованных и вооруженных по последним требованиям морского искусства. Цель этого, как говорят, состоит в том, чтобы не допустить немцев завладеть целиком Балтийским морем. Корпуса шведские предполагается, будто бы, передвинуть к Финско-русской границе. Эскадра же шведских судов, соединившись с русской, составит весьма существенную силу для противодействия немецким замыслам.
На завтраке бывших Офицеров гв[ардии] Финляндского полка 12 Декабря Полковник Шишкин рассказал, как он попал в делегацию, отправленную в Брест-Литовск для мирных переговоров о перемирии с немцами. Сделанное ему в этом направлении предложение он отклонил, затем дано было ему приказание из Смольного. Он отказался исполнить. Тогда Смольный обратился к непосредственному начальству Шишкина и он вынужден был отправиться. В эту делегацию попали два солдата и один матрос. Эти лица были совершенно взяты из случайно пришедших по делам в Смольный. Куда они едут и зачем солдаты эти и матрос узнали после выезда из Петрограда. С делегацией ехал Иоффе. В Бресте русская делегация была встречена вполне приветливо. Зашел разговор о перемирии, а когда Иоффе заявил, что перемирие должно обсуждаться для всех фронтов, то немцы затруднились согласиться, потому, как они объяснили, что, будучи сами уполномочены говорить о перемирии на всех фронтах, они видят перед собою представителей только русских, только восточного фронта. Так делегация и уехала, ничего не добившись. Вторая делегация составлена была, вероятно, таким же порядком. По крайней мере Ген[ерал] Скалой, бывший в то время в Ставке, узнал о своем назначении в делегацию лишь после отъезда.
Александр Бенуа, художник, 47 лет, общественный деятель по сохранению художественных и исторических ценностей, Петроград:
13 декабря. Среда.
...
Днем — Сувчинский, приехавший специально для того, чтоб уговорить меня написать что-либо для второго номера «Мелоса». Я и на сей раз ничего не мог обещать. Однако меня немного взбодрило то, что он мне рассказал о какой-то статье Зиночки Гиппиус (Антона Крайнего) в «Вечернем звоне», до сих пор мне не попадавшемся. Сивилла корит там всех литераторов (и меня в том числе) за то, что мы съежились; называет нас «людишками». Может быть, прочтение этой статьи послужит мне допингом и побудит прервать молчание, поставит и самый спор на конкретную почву. На ту же тему (что мне писать? как прервать молчание?) у меня был бесконечный, при свете одной сломанной лампы, разговор с Тихоновым, приехавшим, по нынешним понятиям, поздно — в 10 ч. Я всячески объяснял ему, что главной помехой для моего выступления является то, что нет во мне такой мысли, которая сейчас же не стала бы «закручиваться» или «расщепляться». О чем бы я ни начал писать, все во время процесса писания принимает какой-то неожиданный и противуречивый оборот. Ну хотя бы, в частности, о театрах или вообще о художественном строительстве. Меня тошнит от прежнего, меня еще больше тошнит от того, что дала революция, и я ничего не ожидаю от теперешних обстоятельств с их навязанными обязательными лозунгами, которые неминуемо приведут к триумфу пошлости и всякой бездарщины. Другого средства для успешного художественного творчества в широком государственном (а тем более «демократическом») объеме нет, как только единоличное начало. И вот стоит мне попасть на эту дорогу, как тотчас же, оглядываясь на факты, понимаю, что такие мечты не могут быть осуществлены.
Тогда надежды, воля к творчеству, к строительству меняются во мне отчаянием и, что хуже всего, каким-то благословением отчаяния. То, что мне за минуту до этого представлялось живым творчеством, уже представляется лишь какой-то гальванизацией трупа.
Я знаю, мне и Дягилеву удались бы и сейчас подобные гальванизации; еще на время «дорогой покойник» мог бы оказаться живым, но все же эта иллюзия продолжалась бы недолго. Так не лучше ли тогда полная смерть, полная разруха, полное столпотворение, пусть даже те же футуристы, а там: «И расцветет новая жизнь на развалинах»? Но это уже вне всяких пределов нашего осознания момента и наших предвидений... Забавный анекдот рассказал Тихонов о Ленине (об ораторской неотразимости его он тоже много и убежденно говорил) — как Ленин в Стокгольме попросил их общего приятеля свести его в музей, «но так, чтоб товарищи не узнали». Вообще же, для Ленина искусство есть нечто чужое и для социалиста скорее ненужное, а то и запретное — как всякая роскошь. И вот это мне, скорее, нравится. Лучше всего не касаться искусства, нежели представляться, будто благоволишь ему.
Мерзость разных прихвостней, вроде Бриков и tutti quanti, заключается именно в том, что они совсем не ведают, что такое искусство, а горланят, а трещат об его освобождении, вгоняя его в то же время в сугубое, самое пагубное из рабств. Никогда искусство (настоящее, вдохновенное искусство) не было рабом, это всегда было скорее одно из проявлений человеческой свободы. Шедевра не создать из-под палки и «нарочно», «умышленно» — хотя бы под шпицрутенами целой демократической организации, хотя бы при самых трескучих воззваниях. В момент высшего проявления абсолютизма — в век Людовика XIV — рабовладельцем, в сущности, было искусство, а не наоборот. Все было подчинено искусству. Художественное творчество в своем увлечении идеей богочеловека, короля-солнца создало из марионетки громадную, великолепную фигуру и придало ему значение (для пущей важности) своего покровителя и поощрителя. Беда в том, что не все деспоты так просвещенны, так чутки к искусству, как был Луи Каторз. Когда же деспоты принимаются учить — там, где им следует самим учиться, — то получается нечто жалкое... И вот сейчас монарх-народ собирается вмешиваться в художественную жизнь. Однако всего мне здесь не пересказать из того, что мне тогда, в беседе с Тихоновым, длившейся до двух часов ночи, приходило на ум. К тому же это была импровизация, и, как всегда бывает в импровизациях, кое-какие «крупицы истины» тонут в потоках парадоксов...
Тихонов думает, что Смольному несдобровать с анархистами, которые все более поднимают голову и даже терроризируют самого Ленина! Впрочем, Тихонов только что получил известие о весьма приемлемых условиях мира немцев (они согласны с лозунгами Советов, но в том случае, если «союзники» действительно к ним присоединятся). А если мир будет заключен, то большевики (сами себя считающие обреченными) усидят еще несколько месяцев. А что дальше будет, неизвестно. Тихонов, во всяком случае, еще не утратил вполне своего оптимизма. В заключение пригласил меня обедать во вторник к Горькому, которого «очень потрепала Москва», от чего он сейчас «отходит».
Днем г-н Авенар. Читал мне сочиненный им манифест французской колонии. Придравшись к тому, что несколько раз упомянуто у него слово «союзники», я высказал ему откровенно свою точку зрения, аполитичную и гуманитарную, отмежеванную от какой-либо политической программы интернационалистов, к которым он меня вздумал причислить. К сожалению, я ужасно путал, не находил слов. Разучился говорить по-французски?
|
</> |