Красный шарф Айседоры
Елена Веселкова — 15.09.2012***
Париж… Мы возвращаемся в Россию. Есенин считает каждый день, торопит меня, злится.
- Я тебе в тягость, Есенин? Скажи…
- Да! Да! – вдруг злобно и отчужденно крикнул он. Будто выстрелил в меня.
Целый день сидел в своей комнате, не вышел к обеду. Утром, чуть свет, ушел куда-то. На скомканной постели я заметила обрывок бумаги. Стихи… Они были написаны ночью. И посвящались не мне, а той, кого он любил сильнее всего, - России.
Не искал я ни славы, ни покоя,
Я с тщетой этой славы знаком.
А сейчас, как глаза закрою,
Вижу родительский дом…
Впервые тогда я почувствовала различие наших судеб, ощутила сердцем тревожную близость неминуемого разрыва. В Москве один из друзей Есенина сказал мне:
- Милая, дорогая Айседора, и надо же было вам повстречаться на его пути. Поймите, он женился на вашей славе.
Нонсенс! Абсурд! Разве у него своей славы не было? Мы долго не виделись. Вдруг однажды он пришел ко мне в Пречистенку.
- Скажи, Есенин, ты… ты любил меня? Только не лги. Ни себе, ни мне…
- Изадора, чертова дочь, дьяволица… Была страсть, а потом все прошло, сгорело… Слепой был, понимаешь? Разные мы с тобой, чужие…
- Замолчи, Есенин! Не смей так говорить!... О, нет, не уходи, останься! Стэй, донт гоу! Ай имплоу ю! Ты нужен мне, слышишь?
И в ответ:
Излюбили тебя, измызгали -
Невтерпеж,
Что ж ты смотришь так синими брызгами?
Или в морду хошь?
Чем больнее, тем звонче,
То здесь, то там.
Я с тобой не покончу,
Иди к чертям.
К вашей своре собачьей
Пора простыть.
Дорогая, плачу,
Прости… прости…
Призрачная синекрылая птица счастья, ты выпорхнула из моих рук. Теперь уже навсегда. Навеки… Я должна уехать! Поеду в Париж, положу хризантемы на могилку детей… Через месяц-два снова вернусь в Россию. Время лечит, я забуду тебя, Есенин, забуду… Я должна забыть… Последний концерт в Москве, последний танец… И вдруг слышу из-за кулис: «Изадор-ра!».
Он! Пришел проститься со мной! Есенин…
Когда дали занавес, он бросился ко мне, стал целовать руки, плакал… Это было последнее наше свидание. Телеграмму о его смерти я получила уже в Париже.
Голос.
Нет, нет, нет! Я совсем не хочу умереть!
Эти птицы напрасно над нами вьются.
Я хочу снова отроком, отряхивая с осинки медь,
Подставлять ладони, как белые скользкие блюдца…
«Три жизни Айседоры Дункан», З. Сагалов
14 сентября 1927 года – из последнего интервью А.Дункан:
«Вы спрашиваете, какой период моей жизни я считаю наиболее счастливым? Запишите, господа журналисты: Россия! Только Россия! Мои три года в России со всеми их страданиями стоили всего остального в моей жизни… Нет ничего невозможного в этой великой стране, куда я скоро опять поеду и где проведу остаток своей жизни… Нет ничего невозможного в этой великой стране, куда я скоро опять поеду и где проведу остаток своей жизни».
А вечером того же дня Айседора, её подруга писательница Мэри Дести (Mary Desti) и кинооператор Иван, пообедав в маленьком ресторанчике, пришли в студию, и там, в ожидании «Бугатти», — шофера гоночной машины — Айседора создала свой последний танец под музыку (с пластинки) необычайно популярной в тот год американской песни «Прощай, черный дрозд!»:
Баю-бай, черная птичка, спать!
Никто меня не любит
И даже понять не хочет...
Услышал бы ты всю ту ложь,
Что они обо мне бормочут!
Это о ее судьбе пел черный дрозд, о себе создала Айседора свой последний танец... Она и к машине шла, пританцовывая, необычайно оживленная, цветущая, восторженная. Перед тем как сесть в машину обернулась и крикнула: «Прощайте, друзья! Я иду к славе!».
Айседора Дункан села в машину… "когда машина медленно двинулась, я заметила, что бахрома ее шали тянется по земле. Вдруг машина остановилась, я подбежала к Айседоре и увидела, что она сидит на том же месте, что и две секунды назад, когда отъезжала, но ее прекрасная голова свешивается через борт, накрепко стянутая шалью. Через минуту после этого она была мертва (из воспоминаний Мэри Дэсти).
А шарф ей подарила Мэри…
|
</> |