Звонок самоубийцы

топ 100 блогов pavel_shipilin14.10.2016 Личка Фейсбука вдруг ожила: пришла ссылка от Игоря Воеводина. Давно не виделись – не слышались. Когда-то работали в одном отделе в «Московской правде», но потом пути разошлись — Игорь со Львом Новоженовым (с которым я тоже когда-то работал в одной редакции, двумя этажами ниже) ушел на телевидение делать «Времечко». А потом и «Времечко» закрыли.

Звонок самоубийцы

Игорь, несмотря на свой внушительный вид, натура тонкая и весьма эмпатичная. Многое принимает близко к сердцу, и меня всегда удивляло, как он все это выдерживает, оставаясь при этом добродушным балагуром. Рассказ Игоря — об одном звонке в эфир радиостанции «Русская служба новостей», где он тоже какое-то время работал.


Текст, который отказалась печатать газета «Известия». Заметьте, слово «газета» я в первой фразе не закавычил.

ПОСВЕРКИВАЯ ЦИРКУЛЕМ ЖЕЛЕЗНЫМ

Душный, выматывающий московский день сменился вечером, но прохлады не было. И вот уже ночь растворила черные чернила в пыльном воздухе, и притих город, глуше стали шумы, и чуть легче стало дышать.

— Тема на сегодня — одиночество, — сказал я в микрофон, — звоните в эфир все, чьи сердца тронула холодным металлическим пальцем эта штука. Звоните, я знаю, что такое эта тоска в квартире, где пыль по углам, и телефонный шнур — как удавка. Звоните. И знайте, когда мне подкатит под горло так, что и не вздохнуть, я держусь, я спасаюсь, я хватаюсь вот за эти слова: Ты не один. Ибо никто не один. Потому что настоящего одиночества вынести, вытерпеть, перемочь попросту нельзя.

Я поставил «Perfect Strangers» Deep Purple и перевел дух. Эфирный компьютер высветил номера дозвонившихся. Так...Эфирный маньяк Кулебякин — свободен. Мужик, вечно интересующийся процентом евреев на радио и ТВ — свободен. Так, незнакомый номер.

— Алло,— сказал я,— Говорите, вы в эфире...

И в следующую секунду меня прошиб холодный пот. Я всегда знал, что когда-нибудь это случится, я знал это и боялся.

Мне позвонил самоубийца.

Я понял это по первым словам, по паузам между слогами. По голосу, в котором, под нарочитым безразличием, звенела тоска. Но я знал — раз звонит, есть надежда удержать.

Господи! Твоя воля!

— Здравствуйте, — сказал он. — Я одинок. Но меня посещают иногда...

Он помедлил.

Я ждал.

— Тени, — сказал он.— Тени казненных мною. Я — исполнитель. Исполнитель казней. Я не киллер. Я работал в... Ну, пусть будет УФСИН, или МВД.

Я ждал.

Замерла и боялась вздохнуть звукорежиссер Елена, первая красавица тогдашнего РСН.

— Не тени, — с трудом выговорил он.— Мысли...Галлюцинациями я не страдаю.

Следующий час, с перерывами на новости, я держал его.

О чем мы говорили?

Почти не помню.

Помню, он рассказывал, что ни о чем не жалеет. Что все, кого он освободил от этой жизни, были убийцами. Детоубийцами. Нелюдью.

Что он читал дела перед... Перед исполнением.

Чтобы быть уверенным, чтобы не дрогнула рука.

— Сколько? — Спросил я.

Он помедлил.

Но сказал почти спокойно:

— Сорок один.

Какая боль давила мне сердце, щупала его, мяла его стальными пальцами!

— Вы не уходите, не кладите трубку, — просил я. — Новости идут всего несколько минут...

И, пока в студии быстро-быстро тарабанил последние известия новостник, старавшийся не смотреть на меня, я сосал, жевал и глотал валидол.

— Водки? — Спросила Елена. — Водки налить?

Что за редакция, где нет в заначке бутылки? При такой-то работе...

— Нет. Не смогу. Не удержу его...

Город сжался, как от удара. Те тысяч пятьдесят-сто людей, что слушали нас, замерли у приемников — я отчетливо это видел. Я это чувствовал, знал.

Но по проволоке шел я.

А он — висел. Почти висел. Потому что веревка у него была заготовлена.

Или ствол?

Я не помню, как остался жив.

Я точно знаю, что в ту ночь остался жить этот человек — он подобрел, отмяк, в конце даже чуть пошутил.

Он ни словом не сказал, что готов уйти сегодня во мрак, за весь час эфира.

Но мы оба знали, о чем идет речь.

Я век не забуду этого стона-хрипа:

— Я больше не могу!!!

Я рисковал — когда почувствовал, что его отпускает, ставил песни — один раз точно. Что именно? Любэ. «Напишите, сестра, напишите...»

Ленка ревела, зажимая рот обеими руками.

А я все вел его и вел, и Бога молил — помоги! Мне не сдюжить...

Неважно, о чем мы говорили, меня никто не учил, как держать людей на краю. Но мы с ним понимали друг друга. Может, я и рассказал ему, как был близок однажды к краю — по своей воле, а не по работе — не в Цхинвали, не под Владикавказом, мало ли где...

Как я стоял, дослав патрон, и ждал.

И в кромешной этой тьме, где-то в самом углу, тлел, чуть горел огонек — свеча на ветру, в лютой ночи...

И я не донес ствол до виска.

А через пару недель жизнь изменилась, и то искушение осталось, как шрам, как кровоточащий след.

Где?

На душе.

Снова новости.

Валидол.

Литр воды.

Пошел второй час эфира.

Он не уходил — в любом смысле.

И я уже знал, чувствовал, верил — смогли, вытащили.

Кто?

Тот, кого я молил, и я.

И сам он, конечно...

Потому что настоящее одиночество — это искушение Богооставленностью. Это именно, чего не вынес Иисус на кресте. Под силу ли это человеку?

Он ушел, я знал — не в темноту.

Я поставил музыку — что-то подлиннее.

Не душераздирающее, жалея тех, кто сидел в эту страшную ночь у приемников.

«Wish you were here» Pink Floyd, вот что.

Честное слово, о двусмысленности названия я тогда и не подумал — просто не было сил, а эта композиция — как первая любовь, трагичная и светлая, в которой есть и счастье, и предательство, и покаяние.

Потом были другие звонки. Мы говорили с людьми о том, что одиночество — чума двадцать первого века, что на Западе стираются в пыль города и души, а на Востоке этого нет, как нет детдомов и домов престарелых, что если нет родственников, возьмут к себе соседи...

Что Россия — посередине, и два ее орла смотрят в разные стороны, а демоны сомнений клюют нам печень, увеличенную алкоголем...

И — что никто, никто, никто не один, пока жива надежда.

И что жить — это если не верить, не любить, то хотя бы надеяться.

И все придет.

И никогда не запоздает.

Если научишься ждать.

И я помню последний звонок.

Позвонила женщина.

— Знаете, а я совсем не одинока. Ну, вернее, одинока, но не совсем... У меня ведь есть голуби... Кто же их будет кормить?
____________________

Я знаю, почему «Известия» не взяли этот текст — не их формат, зря Игорь ругается. Нет новости, нет политики. Но где-то такие пронзительные материалы размещаться, как мне кажется, все же должны. Может быть, в книге?

Пообщаться с Игорем Воеводиным вы можете в его Фейсбуке.


Оставить комментарий

Архив записей в блогах:
Честно говоря, поражаюсь тому, что кто-то еще обращает внимание на то, что сняли Залужного, заменили Сырским Тем более столько внимания Потому что, во-первых, а какая разница- Залужный, Сырский, еще кто бы то ни было, а во-вторых, это что... на что-то как-то влияет (?) Как автоматы: ...
чем занимаетесь в такое чУдное воскресенье? я планирую заняться рукоделием. щаз токо. пять минуточек еще.. ну две. ну капельку еще.. и ...
Девушки, добрый вечер, Честное слово, не холивара ради, а вот реально хочу понять, почему некоторые не жалеют денег на платные роды. Простите за формулировку)) Но возможно и мне это тоже надо, а я чего-то не догоняю. Насколько я знаю, в Москве платные роды стоят порядка 150-200 тысяч? Ну ...
Обнаружил на остановке в Перми: ...
Просматривая рабочую почту, столько узнала нового про мужчин вообще и себя лично от "Натальивановны" ([email protected]), Привожу текст в более читабельном виде, плакаю уже, пойду в угол забьюсь чтоле вместе со своей мини-юбкой...Бгггг... ...