Затерянный край

Мы с
женой Ниной,
сыном Илюшкой и
тремя чемоданами приехали в Израиль в 1990
году.
В 1990 году это был «затерянный
край».
Первым почувствовал это
Илюша.
Он так беззаботно скакал на одной
ножке по аэропорту, в тот момент, когда мы с Ниной кусали ногти,
что же мы наделали.
Потом была война в
Персидском заливе. Жена шла по улице, вдруг сирена. Она испугалась,
побежала… И тут высунулась чья-то волосатая рука, затащила ее в
подъезд и втолкнула в тесную комнату забитую марокканской
семьей.
Так она и пересидела воздушную тревогу в тепле,
полной заботе и безопасности. Среди многочисленных марокканских
детей и родственников.
Домой опоздала, я
изволновался, а она сказала, что они потом ели и пели, и ей даже
объяснили, как делается «танжин» ( баранина с грецкими орехами в
глиняных горшочках)… На каком языке они говорили?!.. На языке
сердца.
Затерянный край! Когда все были сердечными и
равными!
Потом произошло чудо и со
мной. Я приехал сюда с тренерской книжкой, (я еще тренер по
баскетболу). Кино снимать, конечно, не собирался, без языка, без
знания местности, куда мне?!.. И тут появляется Лина Чаплина,
прекрасный кинорежиссер, я ее называю, «моей израильской
кино-мамой», ведет меня на первый телеканал и меня там берут делать
маленький фильм-сюжет… Который я и делаю о девочке Тане. ( о нем в
моем посте «Улыбка» ).
Затерянный край! Где тебе
просто доверяют и все. Ни диплома, ни фильмов прежних не требуют.
Верят на слово. Говорят, иди, снимай.
Снимаю с израильской
съемочной группой, с трудом выговариваю 3 слова. Бегаю перед
оператором, показываю как снимать… Как рыбак, то так руки,
раздвину, то так сожму. Как танцор, то присяду, то
привстану…
Не нервничают, успокаивают, выслушивают,
снимают.
Так я мучился, пока не появился мой великий друг
и спаситель 17-тилетний Шурик и не стал моим языком. Он был со мной
все время. Променял на меня и футбол, и подругу, и море. И все
удовольствия на свете. Чтобы не отступать ни на шаг и переводить, и
переводить!..
Как я благодарен тебе
Шурик!.. Впрочем, говорю в вечность… Шурика нет.
В 26 лет он возглавил
компанию, был он такой компьютерный гений… устроили они банкет.
Встал он сказать тост… улыбался он очень красиво, и вообще был
парень, что надо – 185 см, красавец, атлет… только пригубил вино… и
тут же упал. Какой-то там сосудик в мозге порвался… Умер он
мгновенно. Не мучился.
Трагедия была для всех нас.
А для родителей - просто обвал…
Но все –таки, несмотря ни на
что - Затерянный край!.. где просты и понятны отношения. Где
помогают от души. Без денег.
Я снял этот фильм, приезжаю
монтировать его в Иерусалим на телевидение. Сидит в монтажной
длинноволосый монтажер, Дани Кац, в круглых очках, похожий на
Леннона, курит «Нельсон», самый крутой табак, две пачки в день. Ни
слова не понимает (а я без Шурика), ноги лежат на монтажном столе,
молодец!..
Такой сухой кивок в мою сторону, я передаю ему
пленку, лениво начинает просматривать. Зевает, через каждую минуту.
Ненавижу его!..
В этот день ничего не
получается. Ночью, я просто от отчаяния, зарисовываю фильм на листе
ватмана. Никогда такого не делал. И утром кладу этот лист перед
Дани. (Такой бой при «Ватерлоо» со стрелочками, минутами и моими
слезами.)
И он по этому рисунку так лениво, начинает фильм
собирать… Но в какой-то момент, вижу, настораживается… прижимается
к монтажному столу, начинает врубаться, даже сопереживать… То там,
то тут подкладывает музыку… и уже заводится!.. Растворяется в моей
героине. Она уже и его героиня!.. Вижу, она улыбается, и он
улыбается. Она плачет, и он глаз мне не показывает,
отворачивается.
Дани-Дани!.. После фильма мы
становимся очень близкими друзьями. И я узнаю, что он был
наркоманом. И еще каким! Он опробовал все наркотики на
свете.
На телевидении его находили без
сознания, но не увольняли, из-за великого профессионализма и редкой
душевности.
Когда я с ним познакомился, он уже три года был
« в завязке». И активно помогал другим
выскочить.
«Утрату» он компенсировал тем, что выкуривал по
2 пачки «Нельсона» и съедал «тонну» острейших перцев, у меня уже от
одного перехватывало дыхание.
У Дани я буду жить все
время, приезжая в Иерусалим, он будет мне показывать ночной город,
играть на белом рояле, который стоит у него посреди квартиры… и
неожиданно ( также неожиданно) он умрет… в возрасте неполных
сорока. Сердце разорвется.
Вот такие дела… Пишу. Не
придумываю. И как-то так получается, что уходят
друзья.
И все-таки, затерянный край! В котором столько
душевности!.. В котором друг – он друг. Который не требует от тебя
ничего взамен.
Фильм этот о девочке Тане,
которая научилась улыбаться выходит на телевидении. Десяти минутный
фильмик, какой –то маленький штрих, сюжет, это тебе не «Титаник»… И
тут я действительно понимаю, что попал в затерянный
край.
Мне звонят люди, не переставая, до 2-х, 3-х
ночи!.. Клянусь, не вру!
Мой
Шурик не отходит от телефона, переводит
беспрестанно.
Люди растроганно, очень
искренне говорят, - Какое счастье, что вы все приехали!.. Как тебе
здесь?! – спрашивают, - Как Танечке?!.. Не нужна ли помощь?!.. Если
нужна, то вот мой телефон!.. Улыбается она или нет?!.. Пусть всегда
улыбается, у нее такая улыбка!..
Такое было в России,
наверное в 60-е поэтические… но в 90-е все смыло волной «свободы»,
я не знал, и не думал, что такое еще возможно!..
Затерянный край!.. Где все
возможно!
Но…
Прошло всего лишь три
года…
И вот уже я, работник телевидения, еду снимать
очередной сюжет. Договорился с героем, что приеду утром. Едем. Я
готовлюсь. А оператор мне говорит, – Прежде всего мы завтракаем. И
не торопясь. Я ему, – нас ждут, Илан, ты же дома поел. Прошу ребят,
- Ребята, позавтракаем после съемки. А Илан мне говорит, – нет,
типа того, что плевал я на твоего героя, деньги нам на завтрак
выделены, профсоюз за нами… И, что самое главное, все с ним
соглашаются, вся съемочная группа…
Следующая съемка… Снимаем на
центральной улице Тель-Авива… прошу оператора Ниньё, ( даже помню,
как его зовут!) поснимать так, как я хочу, а он говорит, - я сам
знаю, как снимать. Я настаиваю, говорю, что я все-таки, режиссер, а
он так смотрит на меня и подбрасывает камеру стоимостью 60 тысяч
долларов в воздух… и она летит на асфальт… слава богу, во
вратарском броске ассистент оператора ее
ловит…
Еле уговариваю оператора снимать… Знаю, его
никто не уволит – он здесь на постоянной работе, а я – приходящий
режиссер, мне надо зарабатывать на жизнь. Опять же, за него
профсоюз, за меня никто.
Еще несколько таких случаев…
и я ухожу с телевидения.
Всё
бросаю.
Ухожу мыть посуду в кафе «Апропо», которое стоит
на бойком месте между двумя театрами…
Деньги никакие, в маленькой
комнатке раскаленная моечная машина, бывает до 60-70 -ти градусов…
грязная посуда, все торопят… но в редкие минуты тишины, здесь
рай.
Здесь стоит мой магнитофончик. Я
слушаю Высоцкого ,
классику, битлов. Здесь лежат мои книжки, - перечитываю
Булгакова…обожаю Довлатова…
Честное слово, вспоминаю это
время, как райское.
Но так долго продолжаться не
может… Это, как передышка в пути…
Растет эго вокруг. Растет
мое эго. Не дают покоя вопросы, - Как жить?!.. Для
чего?!..
Меня гонит дальше.
И сопротивление тут
бесполезно.
Мои растущие желания вытаскивают меня из уютной
моечной и бросают в новую жизнь.
В которой я пройду и
автокатастрофу, чудом выживу, благодаря
моему Учителю ,
получу израильский «Оскар», наснимаю всяких фильмов… много всего
наделаю…
… в этом абсолютно другом,
безжалостном, конкурентном, эгоистическом
мире.
Который с каждым днем будет меняться…пока не
приведет в тупик.
В котором мы и живем
сегодня.
Да, мы в тупике.
Возвращения в «затерянный край» не
будет.
Но это тупик замечательный. Он перед следующей
нашей ступенью, которую мы обязательно должны
взять.
Мы должны научиться жить в глобальном
мире.
Прежде осознать, что мир глобален. А
потом научиться жить в нем. Вместе.
Это придет не
сразу.
Пока я смирюсь, что кто-то рядом, и
я должен уважать и дорожить им.
Заботиться о нем.
Сопереживать.
Эта непростая, кропотливая
учеба по изменению себя.
Когда
выясняется, что не надо менять мир вокруг, надо измениться
самому.