Запад как Пигмалион

Нашизм нулевых годов представлял собой рациональное, прагматичное движение группы молодых людей, стремящихся к карьере, к успеху, к деньгам и видевших в молодом Владимире Путине образец для подражания. Нашисты тоже стремились так «вкалывать на галерах», чтобы иметь высокий статус, дорогие часы, возможность много заниматься спортом и отдыхать.

Крымнашизм последних месяцев, несмотря на его внешнюю великодержавную схожесть с нашизмом, представляет собой явление совершенно иного рода. Это иррациональная реакция по-настоящему широких слоев общества на те разочарования, которые постигли Россию за все пореформенное время.

Юные нашисты хотели материальных благ и ради этого готовы были занять политическую позицию, свободно конвертируемую в валюту. А те люди, которые испытывают эйфорию в связи с поглощением Крыма, не претендуют на его сомнительные блага, но искренне хотят выразить вполне определенную позицию.

Общественная эйфория, связанная с Крымом, меньше всего определяется радостью по поводу воссоединения с «братьями». Про «братьев» ведь мало кто вспоминал, когда русским приходилось несладко в государствах Средней Азии. Да и сейчас не слышно что-то призывов воссоединяться, скажем, с Северным Казахстаном. Ведь Казахстан и так «наш», поскольку состоит в Таможенном союзе. А Крым мы у ненаших оттяпали. Перехватили у натовцев, которые, по мнению крымнашистов, вот-вот готовы уже были накинуть свою сеть на всю Украину.

Крым — это не про наши отношения с «младшими братьями». Крым — это про наши отношения с заокеанским «старшим братом», который поманил успехом, а потом… бросил горевать у разбитого корыта.

Рассуждая рационально, можно легко понять смысл прагматичного нашизма, однако масштабность и эмоциональная насыщенность крымнашистского движения постигается лишь с помощью художественных образов. Например, с помощью тех, которые Бернард Шоу вывел в своей пьесе «Пигмалион».

Профессор Хиггинс взял с лондонской улицы грязную, необразованную девчушку Элизу и сотворил с ней эксперимент. Отмыл, одел, накормил и научил говорить на правильном английском. И вот вчерашнюю торговку-цветочницу удалось выдать в свете за настоящую леди. Профессор доказал, что с помощью современных научных методов можно приручить самое дикое порождение лондонских джунглей.

Нечто в этом же роде проделал с нами Запад за последние четверть века. Отмыл, одел, накормил, научил говорить по-английски. Вытащил из советских очередей за товарами и соблазнил тем образом жизни, который мы почерпнули из снятых в Голливуде фильмов. Введя в общество потребления, Запад нас приручил, то есть научил ценить достигнутое благосостояние и не стремиться превратить мир в радиоактивную пыль.

А что дальше?

Малышку Элизу профессор Хиггинс по окончании эксперимента отправил за ненадобностью восвояси. А ведь она в него влюбилась и раскатала губу на тот образ жизни, для которого не имела надлежащих средств.

С Россией Запад поступил примерно так же. Отмыл, одел и накормил, скорее фигурально. То есть соблазнительными образами. На деле же нам пришлось ради общества потребления энергично вкалывать, все больше осознавая в «лихие 90-е», что уровня жизни, увиденного с помощью Голливуда, — нам не достичь еще лет 50. Ну как же тут не обидеться на Пигмалиона, сотворившего нас нынешних ради того, чтобы уберечь себя от ядерной угрозы?

Обиженная Элиза в гневе швырнула в Хиггинса его туфлей. Не булыжником — оружием пролетариата, а только туфлей, которая не могла нанести ущерба профессору и являлась скорее символом несостоявшейся любви.

И мы совершили символический акт, швырнув в натовцев Крымом. Не ядерной бомбой, которая могла бы им причинить настоящий ущерб, а только Крымом. Мы выразили Пигмалиону всю степень нашего презрения и разочарования. Всю степень обиды за наши несбывшиеся голливудские грёзы, за наши надежды жить так, как на Западе, сохраняя при этом статус великой державы, какой был СССР.