Закат воспитательного насилия и рассвет Атона

Насилие возникает как проекция поведения хищника в отношении своей добычи на обращение с себе подобными, в том числе у нехищных животных. Здесь насилие выступает как способ перераспределения ограниченных ресурсов — своего рода биоэкономика. Но затем появляется воспитательное насилие, которое становится моделью насилия вообще. В данной концепции насилие выступает как благо не только для насильников, но и для насилуемых. То есть ты можешь причинить другим боль не только ради себя, но ради их же блага. Таким образом насилие находит своё предельное, этическое оправдание, превращается из варварской, эгоистической практики в практику моральную и даже поощряемую. С этого момента возникает культура насилия, в которой каждый её элемент пронизан этой идеей.

Вместе с тем воспитательное насилие является худшей, наиболее чудовищной формой насилия, поскольку оно осуществляется со стороны тех, кого насилуемые считали самыми близкими себе существами. Вы верите кому-то, любите кого-то, считаете этого кого-то своим лучшим другом, а этот кто-то вдруг начинает вас бить, унижать и т. д. Что может быть хуже? Это полностью коверкает вашу природу. Таким образом воспитательное насилие меняет природу человека и нередко рекрутирует его в свои сторонники: «Нас в детстве били — и вот какие мы выросли. Поэтому всех надо бить, это благо». Всё это происходит не тайно, не под покровом ночи, а открыто и с гордостью. «Так надо». Быть может, с палеолита до наших дней было нормой, когда родители могут применять насилие (в той или иной форме, в том числе, например, психологическое) по отношению к детям, и это отражалось на всей культуре и общественной жизни. В этой парадигме и Бог как Отец — или как Мать, неважно — может вразумлять своих детей, причиняя им боль, лишая их каких-то благ, заставляя их что-то делать силой. То есть самый дорогой и святой человек для ребёнка мог легко обернуться жестоким и беспощадным тираном, источником боли и унижения. Если возможно воспитательное насилие, возможно и любое другое в любых масштабах и формах. Первое становится условием второго. Таким образом насилие оказывается важнейшей точкой сборки для всей культуры. Не остаётся ни одной культурной нормы, не связанной с насилием. Ни одного культурного явления, которое не было бы так или иначе основано на насилии.

попросил Gemini нарисовать символ Атона в стиле Андрея Рублёва

Прежде всего это касается религии как самой глубокой нормативной основы, как основного и самого долговременного механизма культурной легитимации любых моделей поведения. Любая известная на сегодня религия пропитана воспитательным насилием. Это проявляется не только в прямых предписаниях творить "благородное насилие" и даже не только в описании образцов того, как боги, ангелы, пророки, святые, мудрецы и т. п. кого-нибудь карают. Это проявляется в самих тональности и структуре религиозных текстов. Безусловная императивность, законоподобие, эксклюзивизм, установление иерархии, бесконечные угрозы, образы воздаяния, практики символических убийств и пыток — всё это и многое другое является бесспорными проявлениями воспитателного насилия. В привычных нам религиях любой бог — это тот, кто может забрать, разрушить, изгнать, потому что любит. Как следствие, лидер может бить подчинённых, учитель — унижать ученика, родитель — ломать ребёнка “ради его же блага”, общество — наказывать инаковость “ради целого”, Бог — посылать страдания “ради роста”. По сути осуществляется сакрализация насилия.

Неудивительно, что в конце концов люди от этого устают. И как только появляется возможность отбросить данную модель отношений, они, не задумываясь, отказываются и от самой религии. Это происходит либо в форме полного воинствующего атеизма, когда отвергаются и сами категории сакрального, мистического и проч., либо в форме внеконфессиональной духовности, которая как будто сохраняет сакральное и мистическое, но без какого бы то ни было намёка на насилие.

В чём тут проблема? Проблема не только в том, что громадное культурное наследие, запятнавшее себя связью с насилием, оказывается маргинализировано. Проблема ещё и в том, что через пару поколений в результате такой маргинализации оно станет вовсе непонятным. Можно прекрасно себе вообразить, что культурная и религиозная жизнь людей прошлого будет полной загадкой для людей будущего. Будет попросту непонятно, как люди могли так считать и так жить, в это нельзя будет даже поверить. Это будет полный разрыв поколений. Вернее всего этот разрыв осуществляется прямо сейчас, на наших глазах.

И гораздо большей проблемой может оказаться собственно удержание какой-то связи человека и Высшего, то есть выживание религии в её сакральном и мистическом измерении. Осталась ли до нашего времени хоть одна организованная религия, которая не просто не связана с воспитательным насилием — которая не построена на нём как на своём основании?

то же самое от чата GPT

Можно предложить вариант — взять из существующих религий какие-то элементы или течения, и таким образом они переживут этот переворот. Например, взять суфизм из ислама, так чтобы суфизм собственно и был исламом будущего. Но, во-первых, так уже было — где-то до середины 19 века. А во-вторых, самые возвышенные суфийские тексты связаны сотнями "жил" с исламом как таковым. Поэтому там, например, могут быть образы войны и казни, пусть и переосмысленные в "духовном" ключе. Но их же вполне можно и переосмыслить обратно — в буквальном ключе. Будущему человеку это будет совершенно чуждо. Он либо будет брезговать "войной", либо будет понимать слово "война" примерно так же, как Ибн Рушд понимал слово "трагедия" (см. "Поиски Аверроэса" Борхеса). Для сохранения исторической связи нашей культуры с Высшим нужны такие "обрывки", которые ни с чем не связаны, возникли на миг, а потом ушли из истории, чтобы ни во что ни окрашиваться. Есть ли такой обрывок? Как ни удивительно, да, он есть.

Первое откровение о едином Боге явилось за полытсячелетия до Библии, а потом было забыто на три тысячи лет. Речь идёт о культе Атона. В свете вышесказанного мне представляется, что это явным образом провиденциальный ход событий. Древнейшая форма единобожия не была испачкана эпохой насилия, осталась чистой и теперь может быть принята людьми новой эпохи, где насилие больше не будет культурной нормой. Гимны Атону — их два, большой и малый — вообще не содержат угроз, образов кары, ада, страха, изгнания, гнева, очищения через кровь. Там нет заповедей, нет образцов поведения, нет обязательных обрядов. Это даже не "Слово Божие", на котором Бога можно было бы "поймать" (Бог имеет непосредственный доступ к нашим сердцам и едва ли нуждается в языке, чтобы нам что-либо сообщить). Это обращение человека к Богу, причём вовсе не в форме просьбы — что-то дать или от чего-то уберечь. В этих гимнах Бог — это свет, жизнь, дыхание, цветение, забота. Он приходит каждый день, без условий. Он любит “отца и мать, ребёнка на груди, и даже чужеземца”. Он требует не страданий, а радости. И это не позже библейских пророков, а на 500–1000 лет раньше.

Забвение атонизма оказалось не потерей, а сохранением. Потому что свет, не воспринятый сознанием рабства, был бы превращён в догму, религию насилия, очередной культ исключительности. Он не был испорчен, потому что был своевременно спрятан. А теперь — открыт в новом свете. Получается, последние 3000 лет — это "ночь Атона", когда единственный Бог света и любви, не связанный с насилием, умолк, когда Его имя и голос были забыты, когда вместо Него пришли боги в масках судьи, военачальника, царя, палача, когда все формы Высшего стали говорить языком страха, долга, иерархии, исключительности. И теперь, когда этот мир уходит, Атон может снова взойти. Настаёт рассвет Атона. Больше не нужны регламенты, надзирающие инстанции, процедуры и экзекуции. "Птицы радостно вылетают из своих гнёзд и раскрывают крылья в знак поклонения".