Задумался, почему нынешний российский режим при всей его

Если говорить о демократических обществах западного образца или мимикрирующих под них автократиях, то идея ясна – правящий класс обещает избирателям подконтрольность, прозрачность, обеспечение интересов демоса, а взамен получает делегированную демосом власть и свободы, при этом предполагается, что подавлять демос можно лишь в его же собственных интересах (ну, или в интересах бОльшей части демоса), что власть эта может быть и отобрана даже до истечения избирательного срока в силу нарушения контракта (неподобающего поведения власти, пускание ресурсов государства в пользу властвующих и т.д.). Пресса служит инструментом наблюдения за соблюдением контракта и инструментом донесения до членов демоса наблюдаемой информации. В истинной демократии ее подавить сложно, ибо это тоже будет нарушением контракта, и прежде, чем удастся снести и подавить прессу, она успеет слишком громко об этом прокричать. В демократии поддельной пресса подавлена и поет «избирателю» ровно то, что велят из президентского дворца, но при этом сохраняют видимость власти, работающей на благо народа и ее подконтрольности.
Можно говорить об автократиях, в которых, как правило, пресса жестко контролируется. Причина тут в том, что большинство таких автократий имеют существенный идеологический элемент, постоянно внушающий демосу некую сверхъестественную природу власти. Народу все время говорят, что хоть он и подавляем, но у подавляющих есть на то некое божественное право, обычно это сочетается с рассказами о большой личной скромности властелина и его присных, подавляемым рассказывается, как им повезло, что нашлись такие замечательные люди сан пе эт сан репрош, чтобы править ими, и что и выборов-то никаких не надобно, ибо где ж сыскать кого-то лучше, чем те, кто уже у власти? Понятно, что в таких условиях газетки, которые будут пачкать священное имя или его помощников, как-то нежелательны. Но и в таком обществе value proposition властей позитивен, человек на улице не бунтует, покуда пребывает в уверенности, что имеет наилучшее для себя правительство. Ну, может быть, с плохими боярами, но ведь с лучшим царем.
В России, что забавно, value proposition власти народу сугубо негативный. Он, во-первых, репрессивный – ну, любезный, попробуй, побунтуй, понесоглашайся. Во-первых, получишь дубьем под ребра, как на улице, так и в участке, во-вторых, и посадить можем, а в-третьих, волчий билет выпишем, пару-тройку звонков сделаем – и никто тебя на работу не возьмет, и бабу твою тоже, и щенкам твоим в школе веселую жизнь устроим. А у тебя ж ипотека и потребительский кредит за стиралку, не так ли? И кстати, если ты думаешь, что те, кому мы позвоним, вдруг за тебя заступаться станут, так ведь у них тоже ипотеки-кредиты, им тоже место дорого. Это тот самый средний класс, как опора политической стабильности. Как выясняется, любой стабильности, в том числе, и отрицательной. Можно даже не слишком бить особо упертых диссидентов и революционеров, достаточно сохранять уровень репрессий таким, чтобы дискомфорт от них оказывался достаточно неприятным для рядового последователя, для которого политическая и антиправительственная деятельность не является основным занятием в жизни, в результате революционеры будут оставаться маленькой кучкой без особого влияния.
И второй, чисто российский, российский момент, 80-е – 90-е оставили такой жуткий след в народной памяти, что народ согласен терпеть любое привычное ярмо, только б не оказаться в новой «эпохе перемен» - и все разговоры, что эпоха перемен все равно произошла бы и при «старой» власти, и возможно, оказалась бы даже тяжелее, падают на совершенно глухие уши. Любые радикальные перемены в народном сознании оказываются жестко связаны, во-первых, с тяготами после них, а во-вторых, с «раскачивающими лодку» демагогами и хитрованами, которые сначала борются с привилегиями и за демократию, а потом оказываются либо прекраснодушными идеалистами, неспособными к реальному действию, либо охочими до привилегий снобами (см. например, замашки вдовы и дочери одного видного питерского демократа и борца с привилегиями конца 80-х годов).
В таких условиях, в которых народу втолковано, что как сейчас ни хреново, но на российских суглинках любое «иньше» будет заведомо «гирше», и что любой, пытающийся что-то менять, получит по сусалам без даже спектакля справедливого судопроизводства, у власть предержащих просто нет необходимости изображать собственную белизну и пушистость. Они имеют роскошь открытым текстом заявлять:»Мы злые, плохие, мы носимся мимо плебса со своими мигалками, наши дети насилуют понравившихся девиц простого звания, мы захватываем себе куски заповедников под дачи, мы вдохновенно воруем – и этого не стесняемся. Извольте терпеть, а на тех, кто не изволит, у нас найдется аппарат подавления». Такая откровенная и бесстыдная элита может себе позволить не гоняться за прессой, раскрывающей народу глаза на ее непотребства.
Она просто уверена, что народ все равно не пикнет.