Забетонированная страна

Элла Памфилова — 05.05.2011 Теги: Путин Медведев Сурков

Ниже – полная версия моего интервью для радио Свобода.

Элла Памфилова,  руководитель общероссийских  движений «Гражданское общество – детям России» и «Гражданское достоинство»,  экс-Председатель Совета при Президенте  по содействию развитию гражданского общества и правам человека,  бывший депутат и  министр соцзащиты, первая женщина, баллотировавшаяся на пост президента России -  одна из немногих, кто  дважды добровольно уходила  в отставку  с высоких должностей -  по принципиальным соображениям.  Продолжая дискуссию о сотрудничестве интеллигенции и власти, Элла Памфилова объясняет, что такое «системный кукиш  с золотыми либеральными  колечками».

- Чем Вы руководствовались, когда в 2002 году, будучи критически настроенной к действующей власти, тем не менее, согласились возглавить Комиссию по правам человека при президенте РФ, выросшую при Вас до Совета по содействию развитию институтов гражданского общества и правам человека?

- В 1999 году, когда Владимира Путина утверждали в должности премьер-министра, я была  одной из немногих  в Думе, кто голосовал и выступал против него, что вызывало недовольство  многих     видных  либералов, которые  уже  в то время начали весьма усердно работать  на его президентскую «раскрутку».  Но в 2001-м году мы вместе с правозащитниками и региональными общественными организациями,  при явной заинтересованности администрации президента, провели первый Гражданский Форум с участием Путина. У людей возник определенный энтузиазм, что  страну можно собрать, вытянуть из хаоса, и у нее  есть  будущее. Тогда и мне казалось, что появилась возможность диалога  между властью и гражданскими организациями, и когда  мне предложили возглавить  полуживую Комиссию по правам человека при Президенте,   я уже   четко понимала, чего хочу.   Как политик,  я    считала  невероятно важным, чтобы  в условиях тяжело разворачивающейся в сторону демократии российской политической махины  была создана постоянно действующая  площадка, на которой   правозащитное меньшинство, фактически, оппозиционное  власти,   имело возможность напрямую доводить до сведения этой власти свою  точку зрения,    свои доводы, информацию и предложения.    Как правило,  кардинально отличающиеся от официального мнения,  от мнения большинства.    Тогда у меня была полная свобода действий, поэтому я пригласила в Комиссию независимых от власти экспертов и правозащитников, не боящихся жестко критиковать эту власть и отстаивать свои позиции. Себя я в большей степени считала посредником между правозащитниками и властью.

- И Вы верили в то, что организация, созданная при власти,  может не зависеть от этой власти?

- Так оно и было поначалу, поскольку  никто не диктовал нам, какие вопросы и в какой форме обсуждать с  президентом. Все мы, без исключения,  участвовали в этом консультативном органе на общественных началах,  и у Кремля не было на нас никаких административных уздечек.   

- А те, кого Вы изначально приглашали в Совет, тоже верили в отсутствие вмешательства и цивилизованный диалог?

- В нашей стране подобные вещи во многом зависят от личности.  Все, кого я просила войти в Комиссию,  и кто согласился,  поверили мне, а не Кремлю, и я все эти годы старалась  не подводить своих коллег.  Кстати, тогда   никто в администрации не диктовал мне, кого приглашать в Комиссию, как строить её работу, из каких вопросов формировать повестку дня.  Гораздо позже,  Светлана Сорокина, на одном из заседаний Совета как-то сказала: «Это, наверное, единственное место в стране, где мы в большинстве».  Имея ввиду представителей либеральной интеллигенции.

- Когда Вы почувствовали, что ситуация меняется?

- Это нарастало постепенно. Первым звонком стал арест Ходорковского в 2003 году. Мы все вместе и каждый по отдельности протестовали. Но безрезультатно.  Потом был теракт в Беслане, после которого власть стала закручивать гайки, опасаясь терроризма и оранжевых революций. За этим последовали драконовские поправки в закон об НКО. И снова мы бились до последнего. Но проиграли.

- И тогда Вы поняли, что диалог невозможен?

-  Да диалог то  был. Все время.  Нас слушали,  у нас принимали документы, нам отвечали. В тот период  даже состоялось  беспрецедентное заседание, на котором,  помимо Путина, присутствовали  все руководители судов и силовых органов - от  ФСБ до генерального прокурора, и у правозащитников была возможность высказать все, что они думают по поводу  царящего  произвола.  Мы провели форум «Гражданская восьмерка» - съезд правозащитников со всего мира – серьезное и резонансное мероприятие, после которого власть даже как будто начала больше считаться с нами. Забрезжила надежда на изменение законодательства об НКО. Нам удавалось помогать десяткам тысяч людей, отстоять закон о митингах, вызволять незаконно осужденных, бороться против монетизации, помогать военнослужащим, изменить   законодательство о гражданстве и многое другое, включая бесконечные поездки на Северный Кавказ.  Но все чаще у меня возникало  ощущение «женщины в песках». Как будто ты разгребаешь насыпи невероятными усилиями, а они в тот же миг нарастают вновь.  Все более стали «сворачиваться» слабенькие демократические ростки на российском политическом поле, а мы продолжались биться, чтобы хоть как-то их сохранить.  Беда была в том, что все наши усилия были в одном направлении, а политический вектор неуклонно нарастал совсем в другую  сторону. 

- Почему Вы не покинули Совет сразу, когда впервые почувствовали, что не в силах изменить систему?

- Два раза пыталась уйти.  В 2007 году, когда у меня появилось четкое понимание, что наша главная задача – не допустить сворачивания избирательного процесса в стране, и мы с правозащитниками  собрали общественный пул  по контролю за выборами.  Я тогда написала очень жесткий, практически разгромный аналитический материал Путину по поводу «ЕдРа» и  итогов  последних избирательных компаний.  После этого мне почти полностью перекрыли кислород.  Для меня лично это был невероятно тяжелый период, с большими потерями.  Дальше -  больше. Закон о выборах перекроили совершенно. Общественный контроль  за  избирательным процессом превратился в фикцию.  В начале 2008 года я пришла к Путину с заявлением об уходе. Но он меня попросил остаться до избрания нового президента и тогда уже решать, уходить или оставаться. После выборов Медведеву  долгое время было не до  Совета, который  оказался в подвешенном состоянии.  Я  вновь отправилась,  теперь уже к  новому президенту,  с очередным заявлением об уходе. Но он проявил вдруг большую заинтересованность в  нашей работе  и внезапно согласился со всеми моими предложениями по поводу дальнейшей деятельности Совета. Вновь появилась  определенная надежда,  поскольку Медведев сразу принял наши поправки по  изменению  законодательства  о НКО.

-  С чем Вы связываете последовавшее резкое изменение настроений власти в отношении Вас?

- Скорее,  изменились мои настроения в отношении власти,  поскольку я стала ощущать растущее с каждым днем  давление на меня и  Совет в целом со стороны Суркова. Сурков взял под контроль все, кроме  Совета.  Наша же деятельность оставалась для него неподконтрольной. Конечно, он не мог с этим смириться.   Раньше никто из глав администрации Президента никогда не указывал мне, как строить работу.   А тут при вроде бы  более либеральном Медведеве сложилась совершенно недопустимая ситуация,  когда  мои усилия в основном стали уходить  на преодоление бесконечных подстав, закулисных интриг и противодействия со стороны Владислава Юрьевича и его подчиненных.  Апофеозом стало очередное мое столкновение с ним  по поводу «Наших», вылившееся для меня сначала в информационную войну,  затем – в информационную блокаду,  а позже – просто в блокаду, по всем направлениям…

- А президент Медведев, обещавший Вам всяческую поддержку, не пришел Вам на помощь?

- Во-первых, я считала ниже своего достоинства жаловаться президенту.  Всегда предпочитала сама справляться с подобными проблемами.   Справилась бы и на этот раз, но это уже теряло смысл, поскольку  Сурков, его «идеология» и методы выжженной политической земли  существуют не сами по себе, они востребованы системой.   Поэтому мне кажутся лукавыми  попытки многих  политологов  расчленить  властную  верхушку  на две составляющие – «либеральную» и «авторитарную».  Суть системы от этого не меняется.

- У Вас было ощущение, что вас используют как либеральную ширму?

Мы никогда не занимались имитацией деятельности, мы реально пахали.  Я регулярно встречалась с Медведевым. Все острые вопросы, от  рейдерских захватов до Химкинского леса, передавала ему лично. И получалось: я приношу, он соглашается, дает поручения, подписывает резолюции, а дальше все уходит в песок. Ничего не происходит.  Парадокс в том, что с приходом Медведева наших принятых президентом предложений становилось все больше, а  реакций на них со стороны ведомств и конкретного результата -  все меньше. Последней каплей стала подготовка встречи президента с правозащитниками по Северному  Кавказу,  которую мне удалось  провести  почти чудом.  Это был жесткий и важный разговор, затем – очередные поручения, и…  ничего.  Вот тогда и появилось опасение, что все это  превращается в банальную ширму.

- Как Вы оцениваете деятельность вашего Совета сегодня, когда у него уже другой руководитель?

 - Это уже  не мое детище.  У нынешнего  Совета формально более широкие полномочия,  больше разного рода ресурсов, масштабный пиар. Все то, чего не было при мне.    

- Это как-то связано с тем, что его руководитель  Михаил Федотов по статусу своему стал чиновником?  Советником Президента?

 В моем представлении председатель-чиновник  - это потеря всего смысла существования  Совета в том эксклюзивном виде, как мы его задумывали ранее - фрондирующей, практически оппозиционной власти общественной структуры, выразителя мнения меньшинства. Теперь Совет  подконтролен администрации президента, точнее, управлению внутренней политики.   Потому что статус Советника президента исключает  возможность озвучивания альтернативного руководству мнения – есть дисциплина госслужащего, есть чиновничья этика.   Совет  встроили в систему, как и все прочие, поскольку всё, включая известные экспертизы по нашумевшим делам,  необходимо согласовывать.  Раньше мы никогда этого не делали и наши «непричесанные» документы сразу ложились на стол президенту.

 -  Что Вас  заставило в июле прошлого года не только  покинуть Совет, но и вообще уйти из политики?

-  Осознание того, что пока мы бились за решение не только «малых дел», но и системных проблем,  и тешили себя надеждами,  что этим способствуем  возможности нормального развития страны,  эта самая  система окончательно сложилась в железобетонную  фигу,  в этакий мощный кукиш,  кукиш  всем нам. И этот кукиш бесполезно украшать  золотыми колечками в виде гражданских инициатив  или браслетиками  из  прав и свобод.  Страну забетонировали, превратили в бетонный бункер. И внутри этого бункера, где уже нечем дышать, пытаются проводить «модернизацию».

На Ваш вопрос, почему я решила окончательно уйти из политики, я отвечу вопросом: разве можно уйти из того, чего нет?  В стране практически не осталось ни политики, ни политиков, ни нормальных политических партий, ни настоящих выборов. Вся политическая конкуренция свелась к конкуренции телесюжетов  о тандеме.  Понятно, что политический потолок пробивается всегда  невероятными усилиями, но как пробить потолок в этом бункере, если право на «партийную» или «общественную» жизнь в его недрах   имеют  только те,  кто готов обслуживать эту систему, кто получает разрешение в Кремле? Остальных легко «закатать в бетон» множеством изощренных способов, включая отказ в регистрации  «несогласованных» партий.  Даже я – сильный человек  с уникальным политическим опытом,  сейчас не вижу для себя способов реализации,  что уж говорить о  молодежи.  Я имею ввиду не приспособленцев,  а  тех, кто мыслит, чувствует и действует независимо,  у кого есть чувство внутренней свободы и человеческого достоинства.  Система  выдавливает их из страны, даже если они остаются в «стране». 

- По Вашему мнению, должна ли сегодня либеральная интеллигенция принимать участие в работе таких организаций?

- Это персональный выбор каждого. Я никого не осуждаю, более того, знаю, что многие пытаются искренне помогать  людям, используя эти организации, и верят в возможность перемен. Каждый имеет право как на надежду, так и на иллюзии или  заблуждения.  Главное, не врать – ни себе, ни окружающим.  

Я полагаю, что сотрудничать с властью можно лишь тогда, когда  в результате этого взаимодействия  политическая система хоть постепенно, но меняется в направлении,  соответствующем  тем  принципам, которые декларирует   эта интеллигенция. 

 Другое дело, когда  либеральная или иная  интеллигенция  цинично обслуживает власть и зарабатывает на этом любой ценой.   Когда талантливые люди  расчетливо работают на  имитацию демократических процессов, прекрасно понимая,  что делают  страшную вещь. Ведь  такое «сотрудничество» камень на камне не оставляет от их либеральных или иных ценностей,  облекает гибельную для страны политическую  систему, прямо противоположную их взглядам и мировоззрению, в  фальшивую,  но  привлекательную оболочку.   Эти либеральные «фенечки»  на железобетонном фасаде  позволяют системе становиться внутри еще  более жесткой,  порождают  её безоглядную вседозволенность.

   Подобные действия  вызывают у людей все большее неприятие как действующей  власти,  так  и всех без исключения либералов, которых  часто  не воспринимают иначе,  как воров и предателей национальных интересов.  В этом отвращении и разочаровании закипает  шовинистический бульон, который  может выплеснуть   таких одиозных предводителей -беспредельщиков, таких тоталитарных ксенофобов, что мало не покажется.   И что мы тогда будем делать – от бызысходности молиться на нынешних вождей? А может, все так и задумано?...

Я полностью согласна с Лилией Шевцовой в том, что у нашей интеллигенции, в  том числе либеральной, есть достойный выход – попытаться стать моральным ориентиром  для народа, попытаться честно  сформировать  повестку дня, которая будет понята и поддержана  обществом. Это  способствовало бы  поиску согласия  вокруг основополагающих ценностей, а не разрывало бы  общество  в клочья на межнациональные, религиозные, социальные,  политические, идеологические  и иные бойни.  Сохраняло бы при этом  живое, естественное  многообразие страны. Тогда и под власть прогибаться не надо –  это власти пришлось бы научиться считаться с людьми.   Но это уже моя утопия…

Оставить комментарий

Популярные посты:

mesian

Maxbet Casino: преимущества выбора и лучшие игровые автоматы

amarok_man

Столтенберг: Зеленский прятался в бункере и постоянно спрашивал: меня не убьют?!

vba_

Голый среди волков

memory_sticks29

США, НАТО и ЕС «воюют с Россией»—Путин о последствиях ударов по России западным

sandra_nika

Многая и благая лета Владимиру Владимировичу Путину!

kot_sapog

«Гнойник величиной с террикон». В ДНР рассказали о связях Пузика с местной

antisemit_ru

Блефует ли Путин?

home_and_garden

Гортензии

pro100_mica

Цитата дня

chiffa_alinka

Вернулись на керамику после каникул, а у меня как раз мои

von_lans

Просто так. Bd.20.

lumixograf

На закате

• По теме
• Архив