За пределами пафоса

1_9_6_3 — 06.10.2021 Брассай о лидере сюрреалистов Андре Бретоне:
«...он мастерски владел искусством иронии, сарказма, едкой насмешки, служившей ему орудием мести, обращенной против других, однако я не думаю, что ему был ведом истинный юмор – искрящийся, улыбчивый, вездесущий, стряхивающий с мира чрезмерный пафос и фатализм. Он слишком серьезно относился к своей доктрине, к своему творчеству, к любому своему шагу, чтобы принять юмор, который – как и милосердие – рождается самим собой. В его жизни не было обстоятельств, в которых Бретон не воспринимал бы себя всерьез...» (с.21-22)

Брассай разворачивает свои «Разговоры с Пикассо» (откуда эта и все дальнейшие цитаты) вокруг фотографирования скульптур, а о живописи пишет от случая к случаю, как это вышло в диалоге с Сабартесом, давним другом Пикассо и его секретарем с 1935 года:
«Брассай. Должно быть, ваших портретов, написанных Пикассо, уже набралась целая коллекция. Взять хоть тот, что находится в Москве и называется “Кружка пива” – вы сидите за столом, опершись на него локтями...
Сабартес: Да, “Кружка” входила в коллекцию Щукина. Это самый первый из моих портретов, Пикассо написал его в 1901-м, в самом начале “голубого периода”.
Брассай. Меня удивило, что он изобразил вас без очков... А вы, насколько я знаю, носили их всегда…
Сабартес. Всегда, у меня очень сильная близорукость. А в юности я носил пенсне... Но именно в тот день я оказался без него. Я тогда в первый раз приехал в Париж. Поселился в Латинском квартале, в маленькой гостинице на улице Шамолион. У нас с Пикассо и еще несколькими приятелями была привычка собираться каждый вечер на втором этаже кафе “Лоррен”... И вот однажды вечером он застал меня там, с кружкой пива и без пенсне: я сидел погрузившись в свои мысли, уткнувшись в пустоту ничего не видящим взглядом... Должно быть, его поразил непривычный вид моего лица. Несколько дней спустя он показал мне этот портрет... Он сделал его о памяти, потому что я ему не позировал...» (с.148-149)



1901 (ГМИИ им. А.С.Пушкина)
...и юмористическая дорисовка журнальной репродукции «Хайме Сабартес и Жаклин Перье». 1957 (Музей Пикассо, Барселона)

Здесь стрелы юмора сбивают пафос и с возвышенных сантиментов старинной дружбы, и разят собственную, еще отчасти шаблонную, романтическую манеру Пикассо «голубого периода».



Художник и модель – тема интереснейшая. И в объективе фотографов она получает дополнительные ракурсы:





Пикассо и Сабартес на вилле «Калифорния» в Каннах. 1956


Но вернемся с Брассаем в парижский сентябрь 1939 года.
После того, как в 1935 году Пикассо разъехался с Ольгой Хохловой, оставив ей замок в Буажелу, он почти не появлялся в их прежней квартире с мастерской на улице Боеси, обосновавшись в квартире с мастерской на улице Гранд-Огюстен и став завсегдатаем кафе на Сен-Жермен-де-Пре.
«Великосветская жизнь улицы Боеси, тогдашние знакомства и его популярность, должно быть, развлекали и забавляли Пикассо, но со временем всё это стало надоедать... Те, кто полагал, что светские развлечения навсегда отвратили его от воспоминаний юности, от молодого смеха и тогдашних шуток, от безбрежной свободы, от радости быть с друзьями, те, кто был уверен, что он “остепенился” и это навсегда, ошибались. Богемная стихия снова возобладала... Уже поживший, истерзанный семейными распрями, успевший испытать отвращение даже к живописи, оставшись в одиночестве в своих двух квартирах, он призвал к себе самого близкого друга юности – Хайме Сабартеса, долго жившего с женой в Монтевидео, а затем переехавшего в Соединенные Штаты. Пикассо попросил его вернуться в Европу и поселиться у него, с ним... Это был крик о помощи... Пикассо переживал самый жестокий кризис в своей жизни. И в ноябре [1935] Сабартес приехал, остановился у своего друга на улице Боеси и начал разбирать его бумаги, книги, расшифровывать его стихи и перепечатывать их на машинке... С тех пор их почти всегда видели вместе, как путешественника и его тень – человек с чрезвычайно живыми глазами в сопровождении другого, смотревшего на мир близоруким взглядом. Они появлялись в пивной Липп, кафе “Дё Маго” и “Флор” – трех основных центрах притяжения Сен-Жермен-де-Пре, который понемногу стал заменять собой Монпарнас...
Для Сабартеса было настоящей пыткой проводить долгие часы в битком набитых залах, насквозь прокуренных и плохо проветриваемых. А сидели они там обычно до полуночи. Однако чего не сделаешь ради друга?» (с.67,70)



Брассай. Пикассо в кафе «Флор». За соседним столиком – Хайме Сабартес. 1939



«Суббота 4 декабря 1943. [в мастерской на улице Гранд-Огюстен]
...Пикассо открывает витрину и достает дюжину статуэток... Все утро я работаю в мастерской один. А когда ухожу, появляется Сабартес. Он спускается от Пикассо [из квартиры наверху], неся три небольших полотна, выдержанных в приятных розово-серых тонах...
Сабартес. Это из моей личной коллекции. Вот эта – мой последний портрет, написанный Пикассо... Что скажете? Он сделал его четыре года назад, в Руайяне. Я хотел поставить его в раму, но он предпочел сделать это сам. И, между делом, почти полностью переписал полотно...



Портрет Сабартеса в образе испанского гранда. 22 октября 1939
Музей Пикассо, Барселона



Я рассматривал картину: Сабартес в облачении испанского гранда – с широким гофрированным воротником, какие носили в XVI и XVII веках, и в забавной черной бархатной шляпке, украшенной маленьким голубым пером. И хотя Пикассо всё перевернул вверх дном, нарисовав глаз там, где обычно располагается ухо, а ухо – на основании носа, вдобавок налепив на него очки вверх ногами, поражающий своей оригинальностью портрет отличается необыкновенным сходством. История с переодеванием меня удивила, и я спрашиваю об этом Сабартеса.
Сабартес. Это моя идея... Просто такой каприз... Я всегда мечтал о том, чтобы Пикассо нарисовал меня в одеянии дворянина XVI века, эпохи Филиппа II, – именно таком, какое король носил в Эскуриале... Пикассо не остался глух к моим фантазиям... В 1938-м, на улице Боеси, он сначала сделал с меня несколько рисунков с маленьким воротничком – его очень забавляли воланы из накрахмаленного муслина. И собирался писать меня в полный рост, в натуральную величину, в костюме испанского гранда с крахмальными брыжами... Но время шло, и мне стало казаться, что он все забросил, как вдруг в Руайяне он удивил меня этим портретом... Вы заметили, что он пользовался тонами, которые были очень популярны у испанских художников той эпохи?

Я слушал его и удивлялся; мне бы и в голову не пришло, что в душе этого сурового республиканца живет hidalgo.
Брассай. Должно быть, ваших портретов, написанных Пикассо, уже набралась целая коллекция. [здесь следует цитированный выше отрывок о «Кружке пива» 1901 года]
Брассай. Сколько ваших портретов он написал?
Сабартес. Их всего четыре... Второй был написан в том же 1901 году: у меня там, как у начинающего художника, длинные волосы до плеч... третий появился несколько лет спустя... И наконец, вот этот, последний по времени. Но кто знает? Может он еще напишет меня в полный рост, в одеянии испанского гранда?.. И однажды вы прочтете историю этих портретов... Я как раз сейчас ее пишу...

[...ну как же, конечно еще напишет: в полный рост и в одеянии абсолютно раскованного испанского гранда:



«Хайме Сабартес», юмористическая дорисовка журнальной репродукции, 4 декабря 1957
Музей Пикассо, Барселона...]


Я провожаю Сабартеса до станции метро “Севр-Бабилон”. Он интересуется, много ли осталось скульптур, которые мне нужно сфотографировать.
Брассай. В мастерской я уже практически закончил. А что касается остального, кто может сказать? Да и сам Пикассо вряд ли помнит все свои скульптуры... У меня, например, нет некоторых его “конструкций” из проволоки... Я видел их на улице Боеси. Надо бы сходить и туда… Пикассо обещал меня сводить как-нибудь...
Сабартес (с кисло-сладкой улыбкой, которая появляется у него на лице всякий раз, когда речь заходит об обещаниях Пикассо). Обещал? Запомните раз и навсегда: обещать и сделать – это разные вещи, которые совпадают у него очень редко. Мне это известно лучше, чем кому бы то ни было... За его неисполненные обещания обычно расплачиваюсь я... Его обещания... Взять хотя бы второй мой портрет 1901 года – он мне его подарил. Но каждый раз, когда я пытался увезти его в Париж, он говорил: “Я тебе его отдам в Барселоне...” А в Барселоне он отдал его в кабаре, куда мы ходили. Эта картина была продана, переходила из рук в руки до того момента, пока он ее не выкупил. И она вернулась на улицу Боеси. Но мне он ее так и не отдал... Вот вам история моей картины...» (с.147-149)



Портрет Сабартеса в пенсне, 1901
Музей Пикассо, Барселона




Александр Либерман. Хайме Сабартес в раме портрета Хайме Сабартеса. Париж, 1951




«Понедельник 6 декабря 1943.
Пикассо ушел рано. Ожидая его, я снимаю его шофера Марселя, а потом и Сабартеса. Через видоискатель изучаю его лицо: кожа цвета пергамента, тонкий нос, больные глаза за стеклами очков, толстыми, как иллюминаторы. Эти глаза, глядящие на вас из “бездны печали”, придавали бы лицу унылое выражение, если бы губы по привычке не складывались в подобие мефистофельской улыбки – разочарованной и ироничной... Наверное, чувство юмора и саркастический склад ума, свойственные Сабартесу, помогают ему преодолевать свою хандру, снисходительно относиться ко всему и, прежде всего, к Пикассо – своему другу, своему божеству, к тому, кто всегда был для него центром вселенной...
Я рассматриваю и необычный головной убор, который он носит, чтобы не простудиться, защищая себя от ветра и сквозняков. Это нечто вроде каскетки, поля которой в случае необходимости можно опустить на уши и завязать под подбородком, или поднять наверх и застегнуть кнопкой, или дать им свободно болтаться наподобие крылышек, как на шлеме у Гермеса... Именно Гермес и приходит мне на ум – его называли еще и Меркурием, богом о связям с общественностью, – когда я гляжу, как Сабартес-слуга, всегда стоящий между Пикассо и остальным миром, впускает и выпроваживает толпы посетителей...

...Среда 22 декабря 1943.
В прошлую пятницу я отдал Сабартесу его портрет. Пикассо воскликнул:
– Старик, у меня никогда не было таких портретов...
А Сабартес заметил:
– Мое лицо мне не нравится. Я не люблю смотреть на себя в зеркало... и терпеть не могу собственных фотографий... Я не фотогеничен... Но на этом фото я себе нравлюсь...
И он горделиво показывает его присутствующим:
– Глядите, Брассай снял меня на “троне”...
А Пикассо добавляет:
– Не хватает только скипетра и короны... Мы с Сабартесом еще это обсудим.



Брассай. Хайме Сабартес. 22 декабря 1943
Музей Пикассо, Париж



Сабартес. Портрет имел большой успех... Моя жена сказала: “Наконец-то появилась фотография, на которой я тебя узнаю!” И еще у меня есть хорошая новость: нам привезли уголь, и со вчерашнего дня в большой мастерской тепло... Теперь вы не будете стучать зубами от холода!» (с.151,167)


Скипетр и корона почти видны на снимке Михаила Шемякина, как будто позаимствовавшего часть своего антуража с брассаевского портрета Сабартеса.
Но какой пафос, какая серьезность по отношению к собственной персоне:









Мишель Сима. Пабло Пикассо и Хайме Сабартес во дворце Гримальди, Антиб. 1947







«6 июня 1962.
У Луизы Лейрос на улице Монсо – толпа народу: она выставила для просмотра новый урожай: последние творения восьмидесятилетнего мастера. После “Менин” Веласкеса Пикассо переключился на “Завтрак на траве” Мане – сделал множество совершенно потрясающих вариантов картины. <...>
Среди посетителей замечаю человека с лишенным растительности черепом, прильнувшего к одному из полотен вплотную, словно желая попробовать на вкус его краски. Да это же Сабартес! Ему удалось справиться от последствий инсульта. Он чуть-чуть приволакивает ногу и не владеет одной рукой, но почти незаметно. Сабартес смотрит на меня, узнает.
Сабартес. Надо же, это вы! Есть хорошая новость! В Барселоне открывается Музей Пикассо... А человек, который стоит перед вами, назначен его почетным хранителем... Так решили городские власти! Как вам это нравится? В музее тридцать пять залов: на первом этаже – керамика и скульптура; на втором – полотна и пастели, на третье – графическое искусство Пикассо... Там будет также хранилище документов, библиотека и даже фонотека...
Брассай. Великолепно! Я вас поздравляю! А произведения, что хранились в городском музее Барселоны?
Сабартес. Они тоже переедут во дворец: двадцать полотен, пятьдесят гравюр и тридцать литографий – всё, что Пикассо передал в дар городу с 1917 года... И потом еще “Менины”, которые тоже предназначались для нового музея. А когда-нибудь, возможно, и “Герника”...
Несмотря на подкосившую его болезнь, я вижу перед собой совсем нового, счастливого Сабартеса... Музей Пикассо в Барселоне – итог его многолетнего самопожертвования, венец усилий всей жизни, апофеоз, если угодно. Я никогда не видел его таким радостно возбужденным...
Сабартес. Однажды Пикассо спросил меня: “Старик! Хочу поинтересоваться, что ты намерен сделать с моими полотнами и книгами, которые принадлежат тебе?” И я ответил, что надеюсь создать музей Пикассо в Малаге... “В Малаге? – переспросил он. Ну, разумеется, это мой родной город, но теперь меня с ним мало что связывает... А что, если сделать такой музей в Барселоне?” Переговоры продолжались три года... Все это время я хранил тайну... А теперь могу вам сказать: всё успешно разрешилось благодаря помощи Жана Айно, директора городских музеев. Он сумел, одну за другой, снять все препоны. Жузеп де Порсиолес, мэр Барселоны, предложил на выбор два прекрасных дворца XIV века, принадлежащих городу... Их макеты были отосланы в Мужен... В конце концов Пикассо выбрал дворец Агилар... Он великолепен. Я скоро туда поеду.
Брассай. А Пикассо? Он поедет в Испанию по такому случаю?
Сабартес. Желание-то у него есть... Ему бы хотелось снова увидеть Барселону... Но вы же знаете, что в 1939-м, в день подписания договора в Бургосе [мирный договор с фашистской Германией], он поклялся, что пока у власти остается Франко, нога его не ступит на землю Испании... Поэтому он сопротивляется желанию туда поехать... Но идея создания музея ему нравится. Его очень интересует всё, что мы делаем... Он одобрил концепцию и внимательно следил за тем, как воплощаются в жизнь наши планы...
Сабартес замолкает. А потом вдруг спрашивает:
– Как могло случится, что мыши в мастерской на Гранд-Огюстен погрызли ваши рисунки и не тронули рисунков Пикассо?
Этот вопрос поверг меня в глубокую задумчивость. Никогда мыши Пикассо не грызли моих рисунков. Этот человек не меняется. Он выдумывает невероятные истории и рассказывает их с самым серьезным видом...» (с.372-374)

P.S.
Музей открылся 9 марта 1963 года, Сабартес передал в его фонды свою коллекцию – 574 работы Пикассо.

Мы там были вчера, ровно десять лет назад:




Источники:
– Брассай. Разговоры с Пикассо / пер. с фр. Н.Чесноковой. – М., Ад Маргинем Пресс, Музей современного искусства «Гараж», 2019. – 400 с. : илл.
– Варнке К.-П. Пабло Пикассо, 1881-1973 [на англ. яз.]. – Кельн, Taschen, 1997. – 740 с. : илл.
– материалы о выставке в Музее Пикассо в Барселоне «Sabartes by Picasso by Sabartes», 23.11.2018 – 23.12.2019
https://www.barcelona-metropolitan.com/events/sabartes/
http://www.bcn.cat/museupicasso/en/exhibitions/sabartes-by-picasso-by-sabartes/
– «Picasso and Sabartés, forever friends», by Montse Frisach, 30.11.2018:
https://www.miradorarts.com/picasso-and-sabartes-forever-friends/
– Портрет Хайме Сабартеса ( Музей Пикассо, Барселона). Фото: Alex E. Pajares: https://www.easytravel.guru/ispanija/barcelona/mesta/muzej-pikasso-v-barselone
– галерея «Offer Waterman»: https://ocula.com/art-galleries/offer-waterman/artworks/lee-miller/picasso-and-jaime-sabartes-villa-la-californi/
– https://elalmacendelconocimiento.com/p-i-c-a-s-s-o-una-vision-personal-antonio-garcia-villaran/
.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• По теме
• Архив