За что сажали, когда не было лайков

Как политический сыск обезвреживал чревовещателей, проводил лингвистические экспертизы и «легализовал» траву
Bookmate Journal начинает публиковать серию материалов о книгах из длинного списка премии «Просветитель» 2019 года. В него вошла книга Евгения Анисимова «Держава и топор: Царская власть, политический сыск и русское общество в XVIII веке» издательства «Новое литературное обозрение». Мы выбрали несколько цитат из книги и задумались, изменилось ли что-то в России с XVIII века.
За траву
«В 1735 году в Тайную канцелярию доставили Андрея Урядова, у которого обнаружили „небольшой корень, облеплен воском, да от кореня маленькой обломок, да два маленькия куска травы, из которых один облеплен воском“. Урядов долго „запирался“ и лишь в застенке показал, что коренья и травы как средство от лихорадки дал ему знакомый тверской ямщик и „от того-де была ему, Урядову, польза“.
Для экспертизы Тайная канцелярия обратилась к специалистам-аптекарям, задав им по поводу корешка и травы два вопроса: „Что это такое? И может ли оно принести вред человеку?“ Ответ аптекарей внесли в дело: „По свидетельству аптекарем показано, что оных трав и кореньев что не целыми плантами, познать невозможно, а чтоб вред оными учинить, того-де чаять не можно“. Здесь мы видим, что сыск искал не магическую подоплеку кореньев, а попросту отраву».
За магию
«В 1737 году в Томской воеводской канцелярии воевода Угрюмов «допрашивал» сидевшее в утробе 12-летней калмычки Ирины «дьявольское навождение». На уловку чревовещательницы попалось еще несколько солидных людей. Комиссия быстро распутала историю: Ирину подвесили на дыбу, били розгами, и она призналась, что после какой-то болезни появилось «в утробе у нее… ворчанье, подобно как грыжная болезнь».
Все участники этого дела получили по серьгам и были «в назидание от легковерия» наказаны. Cама же Ирина за «ложный вымысел дьявола» была бита кнутом и с вырезанием ноздрей сослана в Охотск. Словом, в сыске с этим делом разобрались как заправские атеисты».
За мат и «желательство смерти государевой»
«Дворцовый крестьянин Тарасий Истомин в 1728 году так выразился о Петре II: „Я-де насерю на государя“.
В немалом числе дел утверждалось, что нецензурные слова являлись не оскорблением государя, но необходимым членом предложения. Общество к этому относилось терпимо, пока в потоке выразительной русской речи экспрессивное, бранное слово не оказывалось в опасной близости от имени и титула государя или государыни».
«Неопределенное „желательство смерти государевой“ рассматривалось как выражение преступного намерения.
Страшным преступлением являлись разговоры о гипотетических покушениях на царственных особ. Достаточно было — в шутку, спьяну, в виде ругательства — сказать о своем желании нанести физический вред государю, как это высказывание сразу же подпадало под действие законов о покушении на жизнь монарха.
В 1703 году посадский Дмитрова Михаил Большаков тщетно пытался доказать в Преображенском приказе, что неблагожелательные слова, сказанные своему портному о „новоманирном“ платье („кто это платье завел, того бы я повесил“), к царю Петру I никакого отношения не имеют: „Слово „повесить“ он молвил не к государеву лицу, а спроста, к немцам, потому что то-де платье завелось от немцев, к тому то он слово „повесить“ и молвил“. Но эти объяснения не были приняты, и Большакова сурово наказали».