Юность Нумизмата

dneprovskij — 28.01.2016 Во втором классе я увлёкся собиранием монет - нумизматикой. Это hobby, которому я остался верен и по сей день, сочетало в себе всё то, что меня интересовало: ведь монетки, которые я выменивал, которые мне дарили, а чуть позже - и те, которые я покупал - все они были либо из тех дальних стран, о которых я читал в своих книжках, либо из того "старого мира", к которому у меня ещё тогда возникла какая-то подсознательная симпатия. Словно волшебная музыка, звучали для меня названия дальних стран - Гернси, Тринадад и Тобаго, Острова Кука, Гвиана, Уругвай, Доминика, Мадагаскар - а монеты, которые каким-то чудом попадали оттуда сюда, "за чертополох", были реальным подтверждением того, что эти дальние страны - не выдумка...


Свою самую-самую первую монету я нашёл в песочнице, в которую домоуправление каждый год в начале лета привозило полную машину влажного речного песка. Вот в этом песке я и нашёл свой самый-самый первый коллекционный экземпляр - массивный серебряный кругляш 1847 года, на котором на одной стороне значилось: "Монета Рубль", а на другой  был изображён коронованный Имперский Орёл. Вовка Рыжий, увидев мою находку, решил, было отнять монету у меня "по праву старшего" - но я вцепился в неё намертво! - и тогда Рыжий, видя моё упорство, тоже принялся разгребать песок в том месте, где я нашёл свою монету... и, представьте себе, тоже нашёл, и даже не одну, а две: серебряный полуполтиник и чеканившуюся для Царства Польского монету с двойным номиналом - 3/4 рубля и 5 злотых. Рыжему повезло больше: те монеты, которые достались ему, были более редкими и ценными - но "подсел" с тех пор на нумизматику не он, а я. Через двадцать лет, кстати, он принёс мне обе этих монеты, и продал их мне по цене двух бутылок водки, которые мы с ним и выпили под воспоминания о нашем детстве и наших тогдашних приключениях - а найденные им монеты получили с тех пор "постоянную прописку" в моём собрании.

А тогда... Едва я пришёл домой и сообщил, что нашёл такую замечательную монету, и теперь буду коллекционировать не только замки и ключи, но и заделаюсь нумизматом (слова этого я тогда, конечно же, не знал, и выразил свою мысль немного по другому),  дома случился маленький ажиотаж. Первым на моё заявление отреагировал мой прадедушка, который в ту пору был ещё жив: порывшись у себя в комоде, он извлёк оттуда несколько завалявшихся у него со стародавних времён медяков: то были двух- и трёхкопеечные монеты эпохи последнего Императора, здоровенный медный совецкий пятак 1924 года, и безумно красивая и торжественная царская купюра достоинством в пять рублей 1909 года. Вернувшаяся с работы мама тоже извлекла из своего письменного стола какую-то мелочь: несколько японских монеток, германский десяток с изображением молодого дуба, марокканскую монету - с дыркой посредине, с пентаграммой и арабской вязью, а ещё - крошечный, похожий по размерам на совецкую копейку, югославский пятачок, и ещё один пятачок - итальянский, алюминиевый, с дельфином (он понравился мне больше всех, хотя и был исполнен из самого дешёвого металла).

Следом за домашними, к моему собирательству подключились и другие родственники: почти у каждого из них где-то хоть одна-две монетки, да завалялись. И, чем больше попадало таким образом монет в моё собрание, тем больше мне хотелось собрать их: я начал выменивать монеты в школе - в качестве "оплаты" принимались пластмассовые фигурки индейцев и ковбоев производства ГДР, которые высоко ценились тогда среди малышни. В те годы в городе уже много лет существовал полу-неформальный Клуб Коллекционеров, члены которого - филателисты, филокартисты, нумизматы и значкисты-фалеристы - собирались по субботам то на Набережной, то в фойе Дворца Культуры Профсоюзов - и вот однажды, оказавшись на Набережной в такой день, я стал бегать туда регулярно: сэкономленные гривенники и двадцатикопеечные монеты, которые выдавались мне на мороженное, превращались там в новые коллекционные экземпляры. Конечно же, в самом начале своего пути я мог позволить себе купить, разве что, "чешую" - то есть, самые-самые дешёвые монетки, которые опытные собиратели приносили на свои встречи специально для таких начинающих нумизматов, как я.




Видя мою увлечённость, мои мудрые дед и бабушка решили поддерживать во мне этот, в общем-то, достаточно безобидный интерес: начиная с четвёртого класса, дед каждый месяц выделял мне с пенсии целых двадцать рублей - гигантскую по тем временам сумму! - из которых десять рублей выдавались мне на покупку монет, а другие десять откладывались на книги (их доставала через знакомых моя мама). Бабушка поступила иначе: начиная с четвёртого класса, она переложила на меня обязанность покупать на всю семью хлеб, молоко, сметану, сливки и сахар - благо, хлебный и молочный магазины были в двух шагах. В качестве поощрения мне разрешалось оставлять на "карманные расходы" всю мелочь, которая оставалась после сдачи там же, в молочном, бутылок из-под молока и сливок и баночекиз-под сметаны. Сэкономленную таким образом мелочёвку я копил всю неделю, а то и две, чтобы, накопив рубля два-три, отправиться на встречу  коллекционеров, и побаловать себя очередным приобретением. В те годы за рубль-полтора в Клубе можно было купить монетку какого-нибудь острова Цейлон, или Гонконга, или Сингапура, а  пятак середины девятнадцатого века шёл копеек за семьдесят. Я сразу сообразил, что каждый мой поход в молочный, в ближайшую же субботу обернётся для меня приобретением одной, а если повезёт, то и двух редких (так мне казалось тогда) монет.

В школе о моём увлечении знали многие, и, время от времени, кто-нибудь приносил мне случайно завалявшуюся дома монетку - как правило, это была какая-нибудь ерунда, но иной раз попадалось и что-то, что заслуживало внимания. А однажды, в самом конце четвёртого класса, на перемене ко мне подбежали наши мальчишки, которые зачем-то бегали на ближайшую троллейбусную остановку:

- Ромка! Ромка! - кричали они, - там на остановке какой-то дядька старинные монеты продаёт! И книгу! Старинную!... Бежим!...

Я не заставил себя упрашивать, и уже через пять минут мои запыхавшиеся одноклассники, сопровождавшие меня, показали мне этого дядьку. Мужичок, как я теперь понимаю, мучился с похмелья - вот и вышел на остановку, чтобы загнать кому-нибудь свои сокровища. Слово это я пишу без кавычек, ибо то, что показал мне этот дядька, ими - сокровищами - и было. Продавал он три старых серебряных монеты: китайский лян 1911 года с профилем Юань Ши-Кая, гонконгский торговый доллар 1898 года, немецкую монету в две марки, одну из сторон которой украшал профиль Гинденбурга, а на другой стороне имперский орёл сжимал в лапах венок со свастикой. Но этого мало: кроме монет, у дядьки с собой была ещё небольшая толстая книжечка в чёрном переплёте - Новый Заветъ Господа нашего Iисуса Христа. Московская Сvнодальная Типографiя, 1905 годъ... У меня в кармане было целых пять рублей... и уже через минуту между нами состоялась не сделка даже, а обмен: он отдал мне монеты и книжку, а я вручил ему нежно-голубую бумажку с изображением Спасской башни. Обратно в школу я летел на крыльях, сжимая в одной руке три драгоценных монетки, а другой прижимая к форменной курточке книгу. Мои одноклассники были рады не меньше меня, рады искренне - и вот уже мы стоим кучкой возле школьного подоконника, и я даю им рассмотреть и подержать в руках свои сокровища... а к концу следующего урока уже весь класс знает о том, что "Ромка купил у дядьки монету с фашистским крестом, настоящий доллар и церковную книгу". На дворе стоит май 1983 года, и те, кто помнит это время, уже, как бы, всё поняли...

Последним уроком в тот день была история, которую у нас вела наша класснуха, Людмила Дмитриевна Давиденко по прозвищу Давида. Ей уже успели сообщить о моих коммерческих сделках, поэтому, можно и не удивляться тому, что вместо урока истории был устроен классный час, на котором было заслушано моё "персональное дело".  Едва прозвенел звонок и мы расселись по местам, Людмила Дмитриевна торжественно обратилась персонально ко мне:

- Днепровский! Встань, возьми портфель, подойди к моему столу, и выложи на него всю ту гадость, что ты купил сегодня!

Что мне оставалось делать?... - встал, подошёл, и выложил "гадость" на стол.

- Церковная книга! - с деланным ужасом в голосе воскликнула Давида, - Церковная книга! Мне даже в руки противно брать эту мерзость!... А пионер Днепровский носит её в своём портфеле, и ему не противно! А может быть, он - боговерующий? - это слово она именно так и произнесла, и повернулась ко мне: - Роман, скажи своим товарищам: ты - боговерующий?

Я и слова произнести не успел - да моего слова, по всей видимости, по сценарию Людмилы Дмитриевны и не было предусмотрено - а она уже перешла к разбору следующего "вещдока" - германской монеты с Гинденбургом на аверсе:

- А это что?! Фашистская медаль!!! Ребята! - воззвала она к класу с подвыванием в голосе, - мне хочется выбросить эту дрянь на свалку! На этой медали изображён фашист! Его лицо полно ненависти к совецким людям!!! А на обороте этой медали нарисована свастика - чёрный паучий крест, под которым убивали совецких людей! Я рассказывала вам, как фашисты убивали совецких людей? Раскаливали штык до-крас-на... - историю о том, что на этот самый раскалённый до-крас-на штык насаживали голым афедроном партизанцев, Людмила Дмитриевна Давиденко рассказывала нам раз двадцать, и всякий смаковала подробности.Уже став взрослым мальчиком, я понял, что таким образом наша класснуха предавалась эротическим фантазиям, что у неё был ярко выраженный садо-мазохистический комплекс, и что произнося слово "штык", в своих влажных грёзах она представляла совсем не штык... Но тогда-то, в четвёртом классе, я ничего этого не знал!

Я стоял, не в силах понять, в чём, собственно, моя вина. В конце концов, ведь это не я умучивал этих самых партизанцев, нанизывая их, словно шашлыки, на раскалённый до-кра-сна штык - я, всего лишь, купил у дядьки старинные монеты и книгу. Он хотел продать - а я честно купил... А кроме того, я по наивности полагал, что уж кто-кто, а учитель истории сможет оценить мои приобретения по достоинству. Увы! - в те годы я не знал ещё, что "историк" в совковой системе - это не столько человек, изучающий историю, сколько боец идеологического фронта. Не знал я и знаменитую максиму основоположника совковой историографии, товарища Покровского, гласящую, что "История - это политика, опрокинутая в прошлое". Да что говорить, очень многого не знал я в свои неполных одиннадцать лет - а Жизнь, тем временем, преподносила мне уникальный Урок. Урок человеческой подлости и низости - едва ли, ни первый из многих и многих подобных Уроков, которые ждали меня впереди.

А Людмила Дмитриевна Давиденко, которая, видимо, представляла, как её насаживает на свой раскалённый до-кра-сна штык какой-нибудь белокурый фельдфебель Ганс, уже едва ни стонала: её подвывания звучали всё отчётливее, и, возбуждаясь всё больше, она перешла к обзору остальных моих приобретений:

- А вот - американский доллар! - взяв кончиками пальцев за краешек гонконгский доллар с изображённой на нём аллегорической фигурой Британской Империи, Давида подняла его так, чтобы он был виден всему классу, - Американский доллар! Тот самый, которым оплачена кровь никарагуанских патриотов, которых убивают фашисты из "Контрас"! Вы знаете, ребята, что делают "Контрас" в Никарагуа? Они отнимают у матерей грудных младенцев, подбрасывают их в воздух, и на лету разрубают огромными ножами-мачете, которыми рубят сахарный бамбук! Вот какую монету купил сегодня пионер Днепровский!... Роман, а ты знаешь о том, что доллар - это валюта, а скупка валюты в нашей стране запрещена законом?

Что я мог ответить на эту глупость? Пуститься в объяснения, доказывать, что это вовсе не американский, а вовсе английский торговый доллар, чеканившийся для Гонконга почти сто лет назад?... что он давно уже изъят из оборота, что это теперь лишь коллекционная монета, а никакая не валюта, и что никарагуанские "Контрас" здесь ни при чём?... Да и не об этом я думал, когда эта истеричка обращалась ко мне - я просто стоял, и улыбался. Дело в том, что я только что отчётливо услышал в  монологе класснухи словосочетание "сахарный бамбук" - а ведь всего неделю назад, когда Алёшка Альбот выдал на политинформации этот ботанический перл, она же сама его и обсмеяла: "Альбот, ты хоть представляешь себе, что такое бамбук?! Сахарный тростник! Тростник - а не бамбук!..." - и вот только что сама же наступила в этот сахар. Мне было смешно.

- Ребята! - взвыла Давида, - Вы только посмотрите: он стоит, и улыбается! Ему, наверное, смешно, как никарагуанские фашисты убивают маленьких детей! Скажи нам, Роман, тебя это рассмешило, да?!...

Уже не в силах сдерживаться, я выдавил из себя:

- Сахарный тростник... тростник, а не бамбук...

С моей стороны это был удар ниже пояса, но одноклассники, похоже, этого не заметили. Класснуха же налилась краской, и менторским тоном произнесла:

- Это неважно сейчас! Объясни нам, зачем ты купил всю эту дрянь? И где ты берёшь такие деньги на то, чтобы покупать всё это?!

Вот тут-то я сплоховал! - услышав, что мне, наконец, задан конкретный вопрос об источнике финансирования моего хобби, я решил ответить по существу. Я полагал, что если я честно скажу, что деньги  мне дают дома, то, может, удастся прекратить весь этот цирк, которым я был сыт по горло. Да только вот, фразу свою я построил безграмотно, и на вопрос о том, где я беру деньги, ответил:

- У дедушки...

- Ребята! Он крадёт деньги у дедушки!!! - загремела Давида, - он только что перед всем классом признался, что он КРАДЁТ деньги у дедушки!!! И покупает вот эту вот дрянь!...

Боже, что тут началось! - даже если бы я и попытался возразить, что вовсе не краду деньги у деда, а он сам выдаёт мне деньги на покупку монет с  пенсии, меня всё равно никто бы не услышал. Уже со своей парты подала голос толстая и противная Наташка Черняева:

- А ещё он в магазине выпрашивает у кассиров олимпийские рубли! Я сама видела, он ещё мне хвастался!

В этом мелком доносе Черняевой правдой было всё, кроме слова "выпрашивает". Действительно, отправляясь в молочный за покупками, я обязательно спрашивал на кассе, нет ли у кассирши каких-нибудь памятных рублей, а иногда и заходил и в сосседние магазины - в мясной, в "Дары Природы", в "Диету" и в "Кулинарию". Кассирши знали меня, и время от времени, выдавали мне какой-нибудь интересный железный рубль, который я - естественно! - вовсе не "выпрашивал", а честно обменивал на рубль мелочью. А однажды случилось так, что я встретил эту дуру Черняеву в  "Диете", и она стала свидетельницей операции по обмену мелочи на какой-то редкий железный рубль - кажется, с Гагариным - и вот теперь она вот так, ни за что-ни про что, возводит на меня напраслину. "Выпрашиваю" я железные рубли!... видимо, за просто так "выпрашиваю"?... Но как мерзко это звучит!...

Вслед за Черняевой, потянулись и другие обличители: все они старались припомнить какую-нибудь гадость, случайную оговорку, или ещё что-нибудь - и, хоть каждый их мелкий донос по отдельности выглядел вполне безобидно, будучи собранные вместе, все эти эпизоды превращались в целое обвинительное заключение. А я стоял, и удивлялся: мне и в голову не могло придти, что всю эту ерунду, о которой я уже сто раз и думать забыл, кто-то вдруг вспомнит и вытащит на свет Божий. А самое смешное - точно такие же претензии можно ведь было предъявить любому из них. Вот Ванька Одношивков: когда в школьной столовой я заявил, что эту дрянь, которой нас кормят, мне противно есть, он не только согласился со мною, но и сам предложил пойти и купить на обед коржики и компот - а теперь этот же Ваня называет меня "неженкой" и обвиняет в том, что я "противопоставил себя классу"... Ну не сволочь ли, а?... а остальные?...

Когда Давиденко подвела итог и вынесла на утверждение приговор, мне уже было всё равно. А приговор был таким: до конца учебного года исключить меня из пионеров и объявить мне недельный бойкот:

- А вот эту вот дрянь, - Давида брезгливо указала на лежащие на учительском столе мои приобретения, - я пока оставлю у себя. Я на днях зайду к Роману домой, - продолжала она уже своим обычным тоном (видимо, воображаемый фельдфебель Вермахта Ганс уже довёл её до множественного оргазма своим раскалённым до-крас-на штыком), - и покажу его дедушке, что покупает Роман на украденные у него деньги. Думаю, после этого дед поговорит с ним по-мужски, - в последних словах явно чувствовался намёк на то, что после её визита дед должен будет устроить мне порку.

- А теперь, Роман, сними свой пионерский галстук, и отдай его мне. Его я тоже принесу к вам домой...

Красную треугольную тряпицу я снял с облегчением: во-первых, это означало, что спектакль, наконец-то, подошёл к концу, а во-вторых... во-вторых, галстук этот меня всегда раздражал - своим нелепым цветом раздражал, а ещё тем, что постоянно выбивался из-под воротника, что концы всё время норовили высунуться наружу... Нет, не любил я носить пионерский галстук! - то ли дело было носить настоящий, тёмный и узкий галстук, как у взрослых!... А это недоразумение? - да заберите на здоровье, Людмила Дмитриевна!


Можете представить,  в каком настроении возвращался я домой. Нет, не мифической "порки" я боялся - уж чего в нашей семье не было в заводе, того не было - просто, до меня никак не доходило, что же такое я натворил?! А обиднее всего было то, что мои одноклассники вот так, ни за что, ни про что вдруг отреклись от меня, принялись топтать. Тот же Сашка Гаскин: ведь это он сообщил мне, что "там на остановке дядька продаёт монеты", сам бегал туда вместе со мной - а потом, на этом классном часе, сам вылез сообщать, что я купил свои приобретения за целых пять рублей! Уж кто-кто, а он прекрасно знал о том, что ничего я ни у кого не "ворую", что дедушка сам выдаёт мне деньги на покупку монет - знал, но смолчал. А остальные?... им-то я что такого сделал, чем насолил? Почему? За что?... Погано было на душе.

Дома меня встретили бабушка и дед. Бабушка принялась кормить меня обедом, а дед, отложив книжку, как всегда, поинтересовался, что новенького у меня вшколе. А мне бабушкин суп не лез в рот: я давился слезами от обиды - и тут же, за кухонным столом, рассказал им всё - и про то, как мальчишки встретили на остановке возле "ВостСибУгля" того дядьку, и как прибежали ко мне, и как я купил у этого дядьки монеты и Евангелие - ну, и о том, что из этого всего вышло... К концу рассказа я даже немного успокоился, и душившие меня слёзы так и не пролились - видимо, мне было достаточно просто поделиться с кем-то своею бедой.

Когда я закончил рассказ, бабушка лишь вздохнула и произнесла:

- Вот так вот они и растят подонков и стукачей...

Дед был задумчив. За всё время моего рассказа он не перебил меня ни разу, а когда я закончил, стал задавать мне уточняющие вопросы: попросил подробно рассказать о том, как именно происходила сделка с тем алкашом, отдельно уточнил, действительно ли купленные мною монеты имеют какую-то коллекционную ценность, и сколько бы они, к примеру, могли бы стоить в том же клубе коллекционеров. А когда я очень подробно рассказал ему о каждой из трёх  монет - не только описал их внешний вид, но и сообщил, где именно, при каком правителе и по какому поводу они были отчеканены, дед посмотрел на бабушку, и произнёс:

- Вера, принеси альбом, - и, обернувшись ко мне, продолжил: - А ты, Роман, неси-ка сюда свою шкатулку с монетами...

Когда я вернулся на кухню со шкатулкой, на кухонном столе лежал новенький монетный кляссер - альбом с прозрачными страницами, состоящими из кармашков разного размера, в которые можно было составлять монеты. В коллекционерском клубе, у взрослых моих коллег-собирателей, были именно такие альбомы, и кляссер был моей хрустальной мечтой - но увы! - в Иркутске тех лет купить кляссер было, попросту, негде.

- Мы с бабушкой хотели подарить тебе альбом на День Рождения, - обратился ко мне дед, - бабушка ещё зимой попросила Ирину Викторовну купить его в Москве. Но, поскольку ты стал уже таким серьёзным коллекционером, что умудряешься приобрести столь ценные монеты, то мы думаем, что ждать до Дня рождения не имеет смысла. Главное - чтобы сейчас всё твоё собрание поместилось в этот альбом. Как ты думаешь, поместятся туда все твои монеты?

Монет, самых разных, у меня к тому времени набралось уже около двух сотен - для начинающего нумизмата очень даже солидное собрание! - но альбом, рассчитанный на тысячу единиц хранения, попросту "съел" их все, не подавившись. Впрочем, это случилось уже вечером, когда я, наконец, закончил переставлять в нём свои сокровища и так, и этак. А пока, вручив мне альбом и успокоив меня, дед произнёс лишь:

- Ну, а теперь мы будем ждать, когда к нам придёт эта твоя... как её?... Дмитриевна? - вот и подождём, пока Дмитриевна принесёт нам наши монеты и книгу. Ты, Роман, кстати, расставляй в альбоме монеты с учётом того, чтобы для тех, что ты купил сегодня, тоже места были.

Был конец учебного года, на улице уже во всю пробивалась майская зелень, я продолжал ходить в школу. Вместо пионерского галстука у меня на шее был строгий чёрный галстучек на резинке: узнав о моём отчислении из рядов "внучат Ильича", мама принесла  откуда-то этот  галстук, который, как оказалось впоследствии, был форменным галстуком авиаторов. Все те дни, что я провёл в ожидании визита класснухи, мои дражайшие одноклассники усиленно бойкотировали меня - выражали таким образом свою лояльность. Впрочем, были среди них три-четыре человека, которые плевать хотели на этот бойкот, и продолжали общаться со мной, как ни в чём не бывало: это была моя соседка по парте Юлька Кокорина, и ещё пара-тройка наших хулиганов. Так что, в общем и целом, жить было можно.

Давида заявилась к нам на второй или третий день, под вечер:

- Пришла поговорить с вами о вашем сыне и внуке, о том, что его ждёт... - многозначительно произнесла она с порога, - он, наверное, ничего не рассказал вам, но ребята в классе объявили ему бойкот! Ведь он крадёт из дома деньги - мы заставили его признаться в этом на классном часе!

- Хм... интересно! - отреагировал на это сообщение дедушка с чуть заметной иронией, - очень интересно! И как же выглядело это его "прознание"? - дед обернулся ко мне, - Роман?...

- Когда на классном часе меня спросили, где я беру деньги на покупку монет, я ответил, что беру их у тебя, - ответил я, - а Людмила Дмитриевна сразу же сказала: "Слышите, он сам признался, что крадёт деньги у деда!" Но я ведь не краду...

- Погоди, Роман, - прервал меня дед, и, дружелюбнейше улыбаясь класснухе, подтвердил: - он сказал чистую правду - он, действительно, берёт у меня деньги для пополнения коллекции. Я выдаю ему для этого небольшие суммы... Другое дело, что Вы, уважаемая, позволили себе превратно интерпретироваьть его слова, да ещё и сделали это при всём классе. Ну, да ладно, с этим разобрались. Ещё какие вопросы?

По реакции Людмилы Дмитриевны было видно, что к такому обороту она не была готова - но она тут же нашлась, и выпалила:

- "Небольшие суммы"?! Вы хотите сказать, что даёте ему на монеты по пять рублей? Вы знаете, что он истратил на свои монетки, и ещё кое на что - это "кое на что" она произнесла с какой-то скрытой угрозой, - целых ПЯТЬ рублей?!

- Ах, вот в чём дело! - воскликнул дед, - нет, конечно же, я даю ему не по пять рублей! На монеты у меня зарезервировано для него по ДЕСЯТЬ рублей в месяц, и ещё по десять - на книги. Кроме интереса к монетам, Роман очень любит читать, и я считаю, что у моего внука не самые плохие интересы, и стараюсь, по мере возможностей, помогать ему пополнять и его коллекцию, и семейную библиотеку. Вы считаете, что это - плохо?

- Я считаю, - выпалила Давида, которая уже, кажется, начала понимать, что почва уплывает у неё из-под ног, - что Вы, по крайней мере, обязаны контролировать, на что именно он тратит те деньги, которые Вы ему выдаёте. Вы знаете, какую он дрянь купил несколько денй назад?! - с этими словами она распахнула свой "дипломат", и выложила на стол мои давешние приобретения, - это же церковная книга! и фашистские монеты! а кроме того - доллары! Вы, как участник Великой Отечественной войны, как член партии, должны понимать, что совецкому пионеру совершенно незачем...

- Да-да, Вы абсолютно правы, - мягко прервал её дедушка, - совершенно незачем! Совершенно незачем устраивать здесь митинг - и, уж тем более, незачем создавать проблему на пустом месте. Лучше давайте спросим у Романа, что же это такое он купил, и зачем? А то, пока я вижу здесь лишь три старинных монеты и старинную книгу - слово "старинные" дед оба раза произнёс с особенным ударением, - и боюсь, что без его объяснений никак не разберусь в том, что же это такое...

Давида на этих словах деда просто поперхнулась, и не знала, что сказать - ну, а я тут же блестнул своей эрудицией, сообщив, когда и по какому поводу был отчеканен серебряный лян Китайской Республики, и для чего на Лондонском монетном дворе чеканились торговые доллары, и с какого по какое время эти серебряные монеты находились в обращении, и в каких странах они имели хождение - а под конец, сказал несколько слов и про германскую серебряную эмиссию 1935 года.

- Хм, неплохо, - сказал дедушка, - по-моему, вполне исчерпывающая информация о предмете! Сразу видно, что парень не просто собирает всё, что попало, но и имеет какое-то представление о предмете коллекционирования, об истории... Вы ведь тоже, кажется, историю преподаёте?... - и дед хитро взглянул на мою класснуху. А та сидела, покрываясь красными пятнами.

- А церковная книга?! - перешла в атаку Давиденко, - зачем совецкому пионеру эта церковная книга?! - и она указала на лежащий на столе томик Евангелия.

- Совецкому пионеру? - переспросил её дед, - так вы ж его на классном часе, вроде, сами из пионеров исключили? Кстати, зачем?... Да, и кроме того, он ведь не всю свою жизнь будет в пионерах ходить - продолжал он, - он вырастет, и, может быть, ему станет интересно узнать, что там написано?... Ведь это - тоже история, в конце концов... Ну, а пока я почитаю... Роман, - обернулся дед ко мне, - ты бы прибрал свои монеты, а? Ступай пока, составь их в альбом - а мы с Людмилой Дмитриевной ещё немножечко поговорим. И попроси, кстати, бабушку, чтобы налила и принесла мне чаю, - местоимение "мне" дед тоже выделил особо, давая понять, что угощать чаем нашу незванную гостью совсем не входит в его планы.

Я не заставил себя упрашивать: забрал со стола монеты - и был таков! А дед продолжил разговор с нашей гостьей с глазу на глаз. О чём именно они говорили, я не знаю, а подслушивать я не приучен. На протяжении ещё десяти минут из гостиной было слышно, что дед говорит ей что-то - его голос был спокоен, и только раза два или три было слышно, как старик усмехнулся. А потом из своей комнатки я услышал, как за нашей гостьей закрылась дверь. Провожать её меня не позвали, да я и не стремился принимать участие в её проводинах.

Оставшиеся до конца учебного года две недели я так и проходил в школу не в противном пионерском "сопливчике", а в строгом чёрном "взрослом" галстучке на резинке. О "бойкоте", который объявили мне, мои одноклассники, казалось, забыли: уже через пару дней они общались со мною так, будто бы ничего и не случилось. Говорят, что дети - народ отходчивый, и, возможно, это и так, но что до меня, то могу сказать лишь одно: именно с того памятного случая я стал стал презирать их. На конфликты с ними я не шёл, но и возобновлять ни с кем из них дружбу мне не хотелось. Единственное исключение я сделал для Юльки Кокориной, с которой сидел за одной партой: с нею мы по прежнему продолжали болтать на уроках, и для неё я продолжал рисовать разные смешные картинки на задней обложке её дневника. Хорошая она была девчонка, эта Юлька Кокорина...




Учебный год закончился, наступили летние каникулы, и я уехал жить на дачу вместе с бабушкой и дедом. Все мои школьные проблемы и обиды были вскоре забыты: я гонял на велике по дачному посёлку, развлекал младшую сестрёнку, бегал в лес и на речку, а вечерами читал очередную книжку о дальних странах и приключениях юных английских джентльменов - и, естественно, мечтал оказаться на их месте. Раз в месяц мы наезжали в город: дед с бабушкой получали свои пенсии, и по прежнему дел выдавал мне червонец на мои монеты - вот только, не имея возможности приезжать в клуб каждую неделю, я появлялся там раз в месяц со своим червонцем и сразу же покупал достаточно дорогие монеты - старые российские имперские медяки и европейские монеты девятнадцатого века. Сейчас, будучи опытным коллекционером, могу поручиться: детская интуиция меня тогда не обманывала, и то, что удалось приобрести в те годы, не только не было пустой тратой денег, но с годами превратилось в самые настоящие раритеты.

А когда лето закончилось, дед с бабушкой решили остаться на даче до октября, а я уехал в город и отправился в школу, в пятый класс. Возвращение в школу после трёхмесячных каникул - событие, само по себе, не добавляющее приятных эмоций, а уж о встрече со своими дражайшими лицемерами-одноклассниками, и уж особенно, с драгоценнейшей Людмилой Дмитриевной я и вовсе не мечтал... но первого сентября выяснилось, что с этого года у нас будет новая классная руководительница, молодая учительница музыки Эльвира Юрьевна (через некоторое время выяснилось, что эта самая Эльвира Юрьевна снимает комнату в квартире у родителей нашего одноклассника Мишки Герасимчука, и что этот Мишка самым бесстыжим образом подглядывает за ней, когда она принимает душ). Но это ещё не всё: Людмила Дмитриевна Давиденко больше не работала в нашей школе - вместо неё, историю нам читал совсем другой учитель, Владимир Александрович Веселов, клоун и пьяница, о котором можно написать отдельный рассказ - а про Давиду говорили, что она, вроде бы, переехала жить в Киев...

Повзрослев, я однажды вспомнил тот её памятный визит к нам домой, вспомнил и разговор, который мой дедушка провёл с моей класснухой с глазу на глаз, и - что уж греха таить? - заподозрил, что дед, желая уберечь внука от возможных неприятностей в школе, просто воспользовался какими-нибудь своими административными рычагами, позвонил куда-то... ведь он вполне мог сделать это: влияния и связей у него хватало. Но когда я напомнил об этом деду, и спросил его напрямую, не он ли приложил руку к тому, чтобы эта мразь навсегда исчезла с моих радаров, дед даже обиделся на меня:

- Ну, знаешь ли, Роман!... - воскликнул он, - уж кто-кто, а ты-то должен знать, что я такими вещами всегда брезговал заниматься!... - и  дед впал в такую обиду, что мне пришлось раскошелиться на бутылочку армянского коньяка, и просидеть за нею весь вечер с ним, чтобы как-то загладить свою вину.

А ещё через несколько лет я случайно узнал о том, почему наша класснуха, метившая, между прочим, на пост директора одиннадцатой школы, летом 1983 года спешно покинула Иркутск, не сказва никому "до свидания". Эту историю рассказала мне моя приятельница Ольга Эггерт, учившаяся в той же самой школе, правда, лет на пять постарше:

- Ты Давиду помнишь? - спросила у меня Оля, когда разговор у нас однажды зашёл о школьном детстве. Я кивнул, а она продолжала: - А как ей наш класс синяков на выпускном наставил, знаешь? Как ей "тёмную" устроили? Не слышал?...

Из дальнейшего рассказа выяснилось, что Людмила Дмитриевна, которая и в самом деле имела директорские амбиции, подпортила дипломы нескольким выпускникам, закончившим школу в 1983 году. За что была бита на выпускном бале, прямо в школе, где в тёмном коридоре группа неустановленных лиц накинула ей на голову какую-то штору и несколько раз приложила свои кулаки к тому месту, где под этой шторой располагалось лицо гражданки Давиденко. Оля не раскрыла мне имён участниц экзекуции, но пикантность ситуации заключалась в том, что экзекуция была задумана и блестяще осуществлена силами девушек, без привлечения к мордобою "тяжёлой артиллерии", то есть парней.

- После этого Давида с фингалами на каждом глазу смылась с выпускного! - рассказывала моя подруга, - Скандал, конечно, был громкий, но никого так и не нашли! А как только фингалы у неё сошли, она быстро-быстро уволилась из школы, и переехала в Киев! - а я слушал всё это, и думал про себя: "Нет, что бы там ни говорили атеисты, а Бог, всё-таки, есть! И у Него для совершения добрых дел нет других рук, кроме наших!"


P.S. Больше тридцати лет прошло с того времени. Я не знаю, жива ли сейчас бывшая наша классная руководительница, бывшая учительница истории и без-пяти-минут-директор иркутской средней школы номер одиннадцать Людмила Дмитриевна Давиденко. Я не знаю даже, в Киев ли она уехала тогда, в 1983-м. И уж подавно не уверен я в том, что кто-то из тех, кто прочтёт этот текст, знаком с ней сейчас, или был знаком прежде. Но - вдруг?... Так вот: если это "но - вдруг?" произойдёт, и среди моих читателей окажется кто-то, кто сегодня знаком с этой дамой, очень прошу вас: передайте ей большой-большой привет от меня. Уверен: этот привет произведёт на неё примерно тот же эффект, что и те целебные п*здюли, которые прописали ей, предварительно накрыв шторой, выпускницы 1983 года. Дай Бог им здоровья! :)

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Архив