Ярослав Сейферт (1901 -1986)

tarzanissimo — 21.02.2011 25 лет назад в Праге скончался  Ярослав Сейферт чешский поэт, лауреат  Нобелевской премии по литературе

       

ПАМЯТНИК ЧУМЕ

        1.

На четыре стороны света глядят

четыре демобилизованных полководца

небесного воинства,

но все четыре стороны света

затянуты тучами, и на каждой

висит амбарный замок.

 

А солнечный свет раскачивает

тень старинного памятника

от часа цепей

до часа плясок,

от часа розы

до часа змеи,

от часа улыбки

до часа злобы,

от часа надежды

до НИКОГДА...

 

И только шаг остаётся

от минут безнадежности

до турникета смерти.

Движутся наши жизни,

как пальцы по злому рашпилю,

днями, годами, веками...

Случается нам иногда

проплакать и год напролёт.

 

И вот слоняюсь вокруг обелиска,

где часто когда-то ждал свиданья,

Слушая, как журчит вода,

которая выливалась из пастей химер,

которые выливались из Апокалипсиса...

А тогда

я видел, как тени набрасывала вода

на твоё лицо.

 

Было это в час розы...

 

2

 

Пожалуйста, влезь на фонтан, сынок!

прочти мне

всё, что начертано там,

на каменных этих страницах.

 

Первое - от Матвея:

"Кто властен из нас

Увеличить срок жизни своей

Хоть на локоть?"

 

А второе? Это - от Марка:

"Свечу горящую принеся,

Кто поставит её под горшок,

А не в подсвечник?"

 

А вот - от Луки:

"Глаза - это светильники тела,

но туда, где тел не сочтёшь,

слетаются тучи коршунов"...

 

И последнее - от Иоанна,

Любимого ученика.

Книга его - за семью замками!

Открой, малыш!

Открой,

Если даже зубами придется работать!

 

3

 

Я был крещён в Чумной часовне

Святого Роха на краю Ольшана.

 

Когда чума разгуливала в Праге,

Там штабелями складывали трупы.

Вот так и громоздили, как дрова.

Тела истлели, и смешались кости

С землей и пылью, известью и глиной...

 

Я долго там бродил... Но никогда

от радостей мимолетящей жизни

Не отрекусь!

Мне хорошо везде, где дышат люди,

куда б меня не занесло - повсюду

хватаю запахи:

неповторимые запахи

женских волос.

 

На ступеньках ольшанских трактиров

слушаю вечерами

голоса тех могильщиков...

До чего же их песни вульгарны!

Но и песни давно не звучат,

И могильщики сами себя схоронили...

 

А когда настала весна,

взял я лютню и взял перо,

И пошёл туда, где цвела сакура

у южной стены часовни.

 

Одурманен запахом цветов,

я вспомнил девушек,

которые снимают

подвязки с поясами,

так небрежно

бросая их на спинку стула...

Но -

до этого ещё мне оставалось

лет пять пути, не меньше...

 

4

 

Нередко я стоял подолгу

у деревянной колокольни

(Она уже давно немая),

глядел на статуи, ампирные и грустные

на Малостранском кладбище.

 

(Те статуи погнили,

не пережив и мертвецов,

схороненных под ними...)

 

Уходят медленно,

уходят понемногу

с улыбками ушедшей красоты...

А среди них ведь были

не только женщины

и воины в суровых латах...

 

Давно я не был там.

 

5

 

Не оставляйте никому

иллюзию - что больше нет чумы,

что кончилась чума...

Неправда!

Я видел множество гробов,

вплывавших в эти ворота,

да и в другие...

 

Нет, нет - чума свирепствует!

Ведь просто

врачи,

чтобы не вызвать паники,

ее мудрёно как-то называют -

что день - то новое названье;

Но смерть - всё та же, что была.

И так же заразительна чума.

 

Когда ни посмотрю в окно -

всё те же клячи, те же дроги,

и те же тощие гроба.

 

Но не звонят колокола,

И нет креста на колокольне

и можжевелового дыма

нет...

6

 

На Юлиановых лугах

валялись мы однажды вечером.

 

Город во тьму уходил.

В темных речных затонах

послышался плач лягушек.

 

Подошла молодая цыганка

в полурасстёгнутой блузке.

Она по руке гадала.

Она сказала Галасу:

"Не доживёшь до пятидесяти!"

И тут же Артуше Чернику:

"Не намного переживёшь его."

 

А я не хотел узнать -

страшно...

Но взяла мою руку насильно

и гневно крикнула: "Ты -

долго, долго!..."

Это была её месть и моя казнь...

 

7

 

А сколько написал я песен и стихов!

Была война во всех концах земли,

а я,

губами трогая серёжки,

шептал любовные стихи...

Что, стыдно?

Пожалуй, нет!

 

Как только ты уснула

тебе венок сонетов положил я

под сгиб коленок...

(лучше, чем лавровый,

что получает рыцарь автогонок!)

 

Однажды мы как-то встретились

недалеко от фонтана,

но каждый шел по другой дороге,

в другую сторону,

по другому тротуару,

в другое время...

 

И всё же долго казалось,

что вижу твои ноги,

что слышу твой смех,

что даже...

Но это была не ты.

 

И всё же однажды

я глянул в твои глаза!

 

8

 

Трижды мой позвоночник

густо намазан йодом,

он - золотисто-бурый,

как лица принцесс индийских

на храмовых узких ступенях

там, где слоны в коронах

покачиваются в аллее.

 

А та, что была посредине,

та, что прекрасней всех,

мне улыбнулась...

Боже -

что только не лезет в башку

на операционном столе!

 

Вот направили лампу,

хирург нацелил свой скальпель, -

первый длинный надрез...

 

Я на мгновенье проснулся

и тут же закрыл глаза,

но всё-таки подглядел:

над белой стерильной маской

сияли женские очи!

Попробовал улыбнуться -

здравствуйте, ясные очи!

 

...Но уже зажали сосуды,

растянули разрез крючками,

чтоб хирург смог легче раздвинуть

паравертебральные мышцы...

Я молча стонал.

Я лежал на боку,

руки были свободны,

их держала сестра на коленях

за моей головой...

Я её обхватил за бёдра

и судорожно прижал -

так водолаз хватает

амфору, с ней всплывая...

но в этот миг пентотал

просочился в каждую клетку,

и всё угасло... Не помню...

Сестричка, у Вас синяки...

Помню...

Не обижайтесь...

А в душе я твердил себе: жаль,

что не мог хоть на краткий миг

удержать добычу!

На миг!!!

 

9

Почему седовласых считают мудрыми?

Если неопалимая купина догорела -

что стоит твоя искушённость?

И так всегда...

 

Град комьев по гробу,

потом обелиск,

чтоб четыре казённых писателя,

упершись задами в его тишину,

строчили, строчили, строчили, строчили

бестселлеры...

 

А фонтан опустел.

В нём окурков полно.

И солнце сдвигает тени камней.

Уходит жизнь ни за что, ни про что...

 

Не так я хотел.

10

 

Худшее - позади: я стар!

так я себе сказал.

худшее - впереди: я жив.

Но если хотите знать -

я бывал счастливым!

Бывало, целые дни,

Бывало, аж целый час!

Бывало - пару минут...

Ну и хватит!

 

Всю жизнь я был верен любви.

 

Если женские руки - крылья,

то ноги???

 

Пусть коленками голову мне раздавят!

И я закрою глаза в опьянении,

пока бесновато стучится кровь

в сдавленные виски!

Но зачем закрывать глаза?

 

11

 

Вот перечень разных ракет:

земля - воздух,

земля - земля,

земля - море,

воздух - земля,

воздух - море,

воздух - воздух,

море - воздух,

море - море,

море - земля...

 

Город, заткнись, дай послушать плотину...

Люди есть люди: знать не хотят,

что над головами у них летят

запущенные взмахом руки из окна

любовь за любовью:

губы - глаза,

губы - щёки,

губы - губы,

и так далее,

пока не задёрнет рука занавеску

и не закроет цель.

 

12

 

На гранёном комнатном небе

среди всяких швейных корзинок

и туфелек с пуховыми помпонами

растёт огневая луна

ее живота.

 

Ещё воробьи не клевали мак

за ледяным цветком,

она уже пересчитывает

жаворонковы дни.

 

А в глубине

кто-то заводит таинственную пружину

крохотного сердечка,

которому тикать целую жизнь.

-*   ************************   *-

 

Поэма «Памятник чуме» опубликована впервые в чешском эмигрантском издательстве «Индекс» (Кельн), затем отдельным изданием вышла в США, Мериленд, ( Czechoslovak Society of Art and Sciences, Inc) 1980 г.

По-русски поэма в моем переводе впервые напечатана в газете “Русская мысль” за 22 ноября 1984 г. в связи с присуждением Я. Сейферту  Нобелевской премии.  Вторая публикация  –  в моём ”Избранном”.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Архив