Я должен был сделать этот текст еще в Москве, но физически

kozenko — 28.11.2010 Я должен был сделать этот текст еще в Москве, но физически времени не хватило. Папа и его жена делают в Саратове журнал под названием "Дирижабль". "Напиши нам", - говорят они. "О чем?", - уточняю я. "А за жизнь, Кашина и вообще", - приходит мне смска уже в Австралию.

Мы легли днем подремать, я закрыл глаза. Один тезис, второй. В общем, я где-то за час этот текст набил, не обращая внимания на время, всплывающие окна, кричащих попугаев. Заранее извиняюсь за самоповторы. Мне не меньше Парфенова было важно сказать то, что думаю и то, что накопилось.

В ту кошмарную субботу мне позвонили в пятом часу утра. Общий знакомый с радиостанции. «Кашина вашего избили, он в коме… Да просыпайся ж ты, бля! Ну, тихо, тихо… Я таких слов не знаю. Слушай, у нас эфир через два часа. Может, выйдешь, скажешь хоть что-нибудь. Ну или подскажи кого».

Уже на следующий день дело об избиении моего коллеги по «Ъ» приказывал взять под особый контроль президент Медведев. По редакции караванами ходили съемочные группы федеральных каналов. «Если еще один оператор скажет мне попечатать что-нибудь, я его придушу», - раздается чей-то голос в ньюсруме. Я вожу по зданию съемочную группу телеканала «Россия-24». Девушка-корреспондент завела меня в редакционный бар и спросила, знаю ли я, какие пирожные любит Олег Кашин. Я отчего-то не пристукнул ее сразу, и теперь жалею. Потом она спросила: «А Олег на рабочем месте часто шутит?». «Да, барышня, настолько часто, что иной раз хотелось взять кусок арматуры и со всей дури, чтобы 54 удара за минуту!».

Телевизор я не смотрю, равно как и не хожу на выборы, с 2002 года – за отсутствием смысла. Но ролик с сюжетом мне все же скинули. Он был таким же убогим, как и задаваемые вопросы. А сразу за ним пошел сюжет о том, что делать дачникам с их посадками в условиях предстоящей суровой зимы. У меня нет уверенности, что мы с этими людьми принадлежим к одной профессии.

Я попробую объяснить, почему мы так всполошились. В октябре 2006 года была убита Анна Политковская. Она была уникальным, единственным на всю страну человеком: журналистом, правозащитником, подвижником. Экс-шеф «Ъ» Андрей Васильев именно поэтому о ней сказал: «Как человека дико уважаю, но на работу бы не взял». За прошедшие четыре года в России не появилось никого, кто мог бы стать рядом с Политковской по значению. Когда ее застрелили, мы в шоке были. Но при этом четко понимали: за что, и из какой солнечной кавказской республики ноги растут.

С Олегом другой случай. Он крайне талантливый, но просто один из нас. Нас таких тысячи по всей стране – независимых, насколько жизнь позволяет, журналистов. Олег публикуется в "Ъ" и еще ряде изданий, ведет блоги сразу в нескольких социальных сетях. Судя по видеозаписи, Олега целенаправленно били по пальцам. Такое делают, когда хотят заставить человека прекратить писать. В газете, в «Живом журнале», «Фейсбуке», «Твиттере». А может, еще за какой текст. Неважно. Пусть следствие разбирается. Важно, что били за текст. И получается, что это каждого из нас, простите за этот надоевший уже пафос, били. За то, что мы поступали на свои филфаки и журфаки, выбрав себе профессию.

Днем 25 ноября самый, пожалуй, главный телеведущий страны Леонид Парфенов взял у Олега интервью для телеканала «Дождь». Это такой крайне милый, умный и славный канал – своим о своих. Доступен в интернете или по спутнику. А вечером того же дня в эфире уже «Первого» канала Парфенов получил премию имени Владислава Листьева и по бумажке, волнуясь, произнес пятиминутную речь, которая, возможно, станет главным медийным событием 2010 года. Он говорил очевидные вещи: «Высшая власть в телевизоре сегодня представлена дорогим покойником: или хорошо или ничего». Он говорил о цензуре в государственных СМИ и о катастрофически низком, как следствие, уровне доверия к журналистам в целом.

По большому счету, Парфенов не сказал ничего нового. Это была речь патологоанатома, завершившего осмотр трупа по имени независимое телевидение. Подвиг заключался в том, что убийцы в момент произнесения речи либо сидели в зале с каменными лицами, либо видели эту речь в экранах своих дорогих, как правило, приобретенных за счет средств бюджета, телевизорах. Это был вызов им.

И реакция на избиение Олега тоже вызов. Независимая журналистика в России находится сейчас в уникальном положении. Целая профессия на стартапе, такое последний раз было в самом начале 90-х и долго не продлилось. Будем честны – независимой журналистики в России еще не было. Если понимать под независимостью единственный критерий – невмешательство учредителя в редакционную политику, у нас наберется пара газет, да несколько сайтов. В 90-е журналистика легла, в основном, под бизнес, в «нулевые» под власть, но собой она еще не была.

Сейчас тот же Парфенов прекрасно сформулировал: мы живем с ощущением перемен при отсутствии этих перемен. Но ближайший год будет самым важным. В нашей профессии пока еще душно и страшно, но стена рушится, и шансы есть. Миллионных тиражей, как 20 лет назад, больше не будет, в интернет все ушло, но это и не важно. Важно то, что шанс надо использовать. Уметь формулировать неприятные вопросы представителям любой власти. Избавиться, наконец, от дурацкого ощущения, что говорить правду – это, оказывается, аж гражданский подвиг. Перестать манипулировать общественным мнением с ощущением, что «ну мы-то профи, мы знаем, как это!». Все, не знаем больше. Когда хоть Медведев, хоть кто, говорит, что без свободных СМИ не будет борьбы с коррупцией, надеюсь, свободные СМИ понимают, что для воплощения этого тезиса в жизнь нужно хотя бы поднять задницу.

Это правда прекрасное время, которое, к сожалению, может продлиться лишь до следующей осени. Потом все надежды могут разбиться об очередное президентство Владимира Путина, а его отношение к независимой журналистике мы знаем: пусть будет, лишь бы нефть не мешала добывать. Вернемся в осень 2006 года: «От ее смерти нам больше вреда, чем от ее публикаций». Да, злые мы, и память хорошая.

Куда хуже будет, если независимая журналистика станет сервильной по отношению к новой, умеренно либеральной власти. И неважно, какой будет фамилия у этой власти. Важно то, что шанс будет упущен. Будет довольно сложно объяснять близким, друзьям и практикантам, что твоя престижная работа, в общем, никому не нужна и ни на что не влияет.

И вот тогда придется делать выбор. Я пишу этот текст, сидя в славном городе Сиднее. Тут вовсю лето, какаду за открытым окном кричат, еще какая-то хрень. Сейчас пойдем гулять, и я спрошу у владельца небольшого магазинчика у станции метро: а сколько стоит доля в этом магазинчике. Пока так – для справки. Но я не хочу и не буду заниматься бессмысленным делом, даже если оно гордо называется «независимая журналистика».

Андрей Козенко, ИД «Ъ», специально для «Дирижабля»

Хей-хо, друг дворника, я постоянно думаю о тебе и обо всем этом. Забудешь тут=)

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Архив