Я благодарен мастерам за игру
france1940-1944 — 24.04.2018 Я благодарен мастерам за игру. Что я могу добавить? И меня тоже не отпускает. Давно я не писал отчетов, а тут понимаю,что пока не напишу, не отпустит. Простите, у меня будет несколько кратких зарисовок, может быть, потом будет более-менее связный текст. Но пока - как есть.Спасибо всем.
Париж. Обшарпанная комната под потолком. Явочная квартира.
…Лично от себя. товарищ Марти уже наедине сказал, что это Клоарек, коварный тип, слишком долго злоупотреблявший доверием партией, прежними заслугами перед ней и дружбой лично с ним Марти. Поэтому он, как человек, который дружил когда-то с предателем, чувствует свою особую ответственность. В Испании он сумел убедиться, что врага нужно уничтожать прежде, чем он ударит тебе в спину, поэтому, он бы лично пристрелил эту троцкистско-фашистскую сволочь, но подчиняется партийной дисциплине, однако, чтобы товарищ Клерг не оказался безоружным перед фашистами и был готов к решительным действия в любой момент, он даёт ему пистолет и надеется, что товарищ Клерг не дрогнет в решающую минуту.
Ба, какие лица! За тобой-то я сюда и приехал, Жорж Клоарек, троцкиско-фашисткий предатель. С того времени, когда я штопал в больнице испанского городка Матаро, жизнь тебя изрядно пожевала. Кажется, с этих пор ты обзавелся легкой хромотой, и еще где-то тебя зацепило, судя по тому, как ты двигаешься.
Я улыбаюсь и окликаю его, хмурого человека на залитой солнечным светом улице. Торговца цветами. Цветочками, дьявол! Именно это и стало последней мелкобуржуазной пощечиной, глумлением над всеми нами. Цинциннат чертов. Променять борьбу – на цветочки… это сильно. Это даже внушает уважение.
- Не узнаешь старых знакомых, Жорж?
- Узнаю.
- Да, кстати. Тебе привет от Андре Марти. Помнишь такого?
- Помню.
- Горячий привет.
- Понял.
- Надо поговорить. У меня большой заказ для тебя.
- Пошли ко мне.
Мы заходим в темный магазинчик. И оттуда, из зеленой глубины, тянет землей, словно на кладбище, внезапно думаю я, и водой, и мхом. Цветами почему-то не пахнет.
- Хорошо ли идет торговля? Красными гвоздиками, например?
- Сейчас уже не очень. Все разобрали.
- Ни одной не осталось? Даже случайно?
- Нет. Выпьешь?
Я думаю пару секунд. Этично ли пить с тем, кого собираешься пристрелить как предателя? Неэтично? Пить неэтично, а пристрелить этично. Или наоборот?
- Буду.
Клоарек разливает. Отравит, не отравит, троцкистский предатель? Сейчас и проверим.
- Как поживает Мясник? – Клоарек явно нарывается. Позиции обозначены, действующие лица названы своими именами. Я пожимаю плечами.
- Работает. А ты?
- А я спиваюсь.
- Бывает. За что пьем?
- За свободу.
- За нее.
- Он Мясник. А ты кто?
- А я Хирург. Знаешь, тут дело такое…Во время операции приходится резать, что скажет главный, и не рассуждать, даже если в тот момент думаешь, что главный ошибается. Начнешь рассуждать – пациент помрет.
- Ты мне тут за партийную дисциплину не агитируй. Я ее лучше многих понимаю.
- А я и не агитирую, чего я тебе расскажу, чего ты не знаешь? Сам все понимаешь.
Жорж молчит, потом говорит:
- Я хочу задать один вопрос. Никому другому, только тебе.
Интересно, что он спросит? «Ты как меня убьешь?» Жорж очень медленно аккуратно кладет обе руки на стол. Поднимает голову. Смотрит мне в глаза.
- Что говорит Москва?
А вот это уже нечестно. А вот это уже прямо удар под дых. Я снимаю очки. Хочется посмотреть, глаза в глаза? Смотри, если хочется.
- А Москва, сука, молчит.
Жорж кивает, не отводя взгляда. Я выдавливаю:
- А Франция легла под немцев.
- … и подмахивает, - жестко добавляет Клоарек.
Я киваю. Жорж разливает по второй, я отказываюсь. Мне уже хватит. Мне еще в госпиталь идти. Я продолжаю, стараясь говорить спокойно, как о деле самом обыкновенном, о пакте Молотова-Риббентропа.
- Москва, думаю, время выгадывает, чтобы оборону нарастить. У них ведь … много ресурсов. Если Гитлер прорвется туда и получит доступ к бакинской нефти, Европе придется совсем кисло.
Жорж рассматривает что-то на столе.
- Что ты думаешь делать?
- А что тут думать? Работаем дальше, товарищ. Я вот в госпиталь подамся, у меня профессия, как никак. Если они меня турнут, пойду на завод. Я постараюсь, чтобы турнули.
- Завод… Лучше бы его тут не было. Так тебе надо в госпиталь, или надо, чтобы оттуда турнули?
- По обстоятельствам.
- Я, если надо, могу на тебя нажаловаться за плохо оказанную помощь. Обращайся, если что.
- Обращусь.
Я встаю. Протягиваю руку через стол. Клоарек, мгновенье помедлив, пожимает ее. Рукопожатие у него крепкое, рука не дрожит. А должна была бы, если бы спивался.
- Оружие я тебе передам.
А что, у меня есть. Для него, собственно, и готовили.
Я ему верю. Партийную дисциплину я тоже понимаю. Она основывается на сознательности, я помню. Я сознаю, что Клоарек – не предатель. Я сознаю, что если я его ликвидирую, предателем буду я. Причем предам не только его, а предам я то, что составляет основу таких людей, как он, Марти, я. Я работал с Марти и знаю, почему тот вбил себе в башку, что анархист Клоарек может оказаться предателем. Я думаю, что, если я разобрался с самим собой, то с другими людьми, даже с Марти, я как-нибудь разберусь. А может, и они разберутся со мной. Если успеют.
Ну, каждый верит во что может…Пока может. Плохо, когда понимаешь, что верить хочешь, а уже не можешь.
- Цветы-то покажи. У меня серьезный заказ, я к даме иду.
- Вон, бери. – Клоарек показывает на охапку маков, и у меня пересыхает во рту. Черт, он же бретонец, он не знает.
Маки, легко осыпающиеся на сухую землю лужицами артериальной крови. Это символ файдитов, маки, яркие и короткие, как вспышка, живущие один день.
Я не пойду с ними к женщине, другу, мечте… за которую так боюсь.
Иду, как положено, с веником алых роз. Стандартно и не намекает
|
</> |