Отчет барменши Мадлен Ронэ, в девичестве Лоран
france1940-1944 — 17.04.2018 Пока только начало. Неожиданно тяжело оказалось писать. И много текста получается. Письмо Вивьен Карп тоже писала я, незадолго до игры, по согласованию с мастерами.1 мая 1940 года.
Праздник. Играет музыка. На главной площади танцуют, а вот в баре никого нет и Мадлен, впервые за несколько дней, выглядывает вечером в город. Женщина с букетом гвоздик обходит собравшихся и раздает всем по цветочку. Подходит и к Мадлен.
Мадлен берет красную гвоздику, благодарит, поднимает глаза на дарительницу и видит, что половина ее лица обезображена страшными шрамами, как от ожогов. Кажется, она видела ее раньше. Это Эсперанса, беженка, работает на заводе. Говорят, что работает хорошо.
Но на какой-то момент Мадлен стало жутко. Как будто мимо пролетел призрак.
Призрак войны.
******
Однажды у Мадлен дошли руки до занятия, которое она долго откладывала. Несколько месяцев назад она похоронила мать, но только сейчас решилась разобрать ее бумаги. Среди писем родственников и рождественских открыток она нашла одно очень старое письмо, которое привлекло ее внимание.
Дорогая Одиль!
Я долго сомневалась, писать ли тебе это письмо, но, все же, решила написать. Хочу доверить тебе то, о чем больше ни с кем не могу говорить откровенно.
Я очень виновата перед Этьеном. Он не знает. У него никогда не было даже тени подозрений. И как же он любит Луизу! Как гордится, что дочь похожа не него, как радуется, когда замечает в ней свои привычки и жесты… как было бы страшно, узнай он правду. Но я не могу об этом не написать.
Воспоминания не дают мне покоя. Да, о самых ярких днях моей жизни я не могу рассказать никому, но и забыть не смогу никогда. Рядом со мной вечное напоминание – моя Луиза. Ее улыбка, ее ямочки на щеках… у него такие же. Как же я любила их целовать…
Мы каждый раз рисковали. Встречались под носом у Этьена, моего обманутого мужа. Он ничего не подозревал. Не мог представить, что его верная любимая жена может изменять с его другом и сослуживцем.
Одиль! Луиза – дочь Жана Суртена.
Мне очень грустно. Я боюсь. Я чувствую, что не могу уже держать эту тайну в себе и больше не выдержу эту непосильную ношу. У меня очень плохие предчувствия. Мне кажется, что мне очень скоро придется расплатиться за свою неверность и такое короткое запретное счастье. Больше всего я боюсь, что так и не увижу, как взрослеет Луиза.
Пожалуйста, не рассказывай об этом никому.
Просто прочитай и запомни. Мне будет легче от того, что хотя бы один человек знает об этом и молчаливо сочувствует.
Мадлен несколько раз перечитывает, удивляясь и не веря. Нет, такого не может быть. Просто не могла случиться такая удача. Именно сейчас, когда ей так нужна поддержка, у нее в руках оказался такой козырь.
Мадлен стала барменшей два года назад. Работая официанткой, она скопила немного денег, набралась наглости и к своему двадцать восьмому дню рождения окончательно разуверилась в том, что честная бедность – это ее выбор. Она не хотела всю жизнь перебиваться на тяжелых и неблагодарных работах, рано постареть, как ее мать, и не получить от жизни никакого удовольствия.
Ей удалось открыть свое дело и даже какое-то время безбедно жить. Но вот будущее… вся ее собственность – это несколько бутылок в баре, два платья, да пара кружевных чулок, на одном из которых уже поползла стрелка. Ну, еще книга приходов и расходов, которую ее заставил завести бдительный инспектор Дюпон. Он такой дотошный, кому угодно плешь проест. Как, говорит, я без книги узнаю, что вы продаете и с чего брать налог? Милый мой, да ты и с книгой-то ничего не узнаешь, я тебе так напишу, что десять таких как ты не подкопаются.
Дюпону-то я навру, а вот мадам Жоржетта – это большая проблема. Два года назад она пустила Мадлен в пустующий угол в помещении борделя, и с тех пор очень бдительно за ней наблюдала. И арендную плату повышала как раз тогда, когда в баре начинали заводиться деньги. И ничего не поделаешь. Она хозяйка, она диктует условия. Была бы хозяйкой Мадлен… ах, была бы Мадлен хозяйкой всего этого великолепия!
Букеты живых цветов отражаются в огромных зеркалах, фрукты, шампанское, музыка из сверкающего патефона! А девушки… какие у них девушки! Айседора, прекрасная, изысканная и порочная. Софи, настоящая аристократка. Адалин, простая, но какая же милая. И Малена. Ах, Ма-ле-на! Кто видел эту итальянку хоть раз, век не забудет.
По утрам, собирая объедки и пустые бутылки, Мадлен иногда забывалась и давала волю воображению, и ей уже казалось, что это она возлежит на кушетке с бокалом шампанского, небрежно набросив на плечи меховую накидку, это на нее уважительно смотрят девушки, это она понимающе улыбается постоянным солидным клиентам.
Но в самых смелых своих мечтах Мадлен не представляла себе, каким способом она добьется желаемого. И вот она держит в руках билет в другую жизнь. Второго такого шанса уже не будет. Суртен – карьерист, Этьен Карп все еще его начальник, обнародование письма навсегда похоронит его карьеру. Кроме того, он слывет примерным семьянином и, возможно, действительно любит свою Лорену, поэтому письмо будет для него двойным ударом.
Мадлен медлит.
Нет, так нельзя. Нельзя, это неправильно. Что-то подсказывает ей, что она вот-вот совершит роковую ошибку.
Ну конечно же!
Нельзя носить в сумочке такую улику. Надо спрятать ее в надежном месте. Мадлен снова медлит. Можно бы попросить Жака Ронэ, нормировщика с завода, с которым она встречается. Суртен об этом, вроде бы, не знает. Но как бы сказать об этом Жаку? Да просто не раскрывать всех подробностей. Вот письмо, которое я не могу хранить в борделе. Понимаешь, Жак, это очень важный для меня документ. Сохрани его, пожалуйста. Я очень на тебя надеюсь. Ты единственный человек, на которого я могу положиться.
Вот так. И ни слова неправды.
Теперь надо найти Суртена. Задачка не из легких – он вечно занят по работе, а после работы до вечера сидит в шахматном клубе, двигает фигуры. Разве что поймать его после мессы, они с женой регулярно появляются в церкви.
Мадлен пришлось, впервые за долгое время, зайти в церковь и прослушать часть проповеди. К концу ей стало совсем погано, а при виде Суртена, выходящего под ручку с женой, захотелось выкинуть письмо и навсегда забыть гадкие мысли, но в голове стучало про последний шанс, и она решилась.
Суртен ее выслушал на удивление спокойно. Как будто она пришла с обычной просьбой. Выслушал, переспросил, что именно она хочет, медленно повторил ее слова, как будто пробуя на вкус. Поморщился, видать, вкус был неважным. Неожиданно легко согласился. Только сказал «Все это как-то неправильно».
Радио трещало и шипело. По радио бубнили про немцев что-то неразборчивое, и посетители кафе переспрашивали друг друга. Один из сидевших за столиком рядом с приемником изменился в лице и сказал что-то вроде «Но этого не может быть! Они говорят, что боши перешли границу».
|
</> |