Wait for Me!: Memoirs of the Youngest Mitford Sister. Глава 8.

euro_royals — 15.12.2021

В 1938 году, вскоре после продажи Суинбрука, мой отец увидел рекламу Инч-Кеннета, небольшого острова в архипелаге Внутренних Гебридских островов у западного побережья Малла. Он поехал посмотреть на него, попал под его чары и купил. Возможно, тот факт, что он находится так далеко, делало остров еще более привлекательным. Ма поехала посмотреть на него сама, и благодаря ее любви к Шотландии и морю он ей понравился. Дом современного вида - последняя пристройка 1934 года постройки - удивительно хорошо вписывается в ландшафт. Защищенный на севере холмом и устрашающими утесами, он обращен фасадом на юг к белому песку и маленьким бухтам. Рядом находятся руины древней часовни Святого Кеннета, последователя святого Колумбы, также есть ферма с постройками и огород. Я колебалась между желанием прожить там всю оставшуюся жизнь и ненавистью к нему. Погода там была важнее, чем в любом другом месте, которое я когда-либо знала: там прекрасно, когда погода хорошая, и далекие острова, казалось, парили над морем, и бесконечно уныло, когда погода портилась, и выхода не было, пока она снова не успокаивалась.

Я была на Инч-Кеннете с Mа, Па и Нэнси 3 сентября 1939 года, в день объявления войны. Фермера, Джона Макфэдьена, немедленно призвали. Он пришел в дом в своей форме полка шотландских горцев Аргайла и Сазерленда, чтобы попрощаться, и мы все обливались слезами на кухне, включая его. (Я рада сообщить, что он благополучно вернулся с войны.) Мне досталось доить трех коров. Две были неопределенного происхождения, но с отчетливо шортгорнским видом, третья была прелестная маленькая джерсейская телка, первотелка - и пугливая. Распорядок коров был священным: утренняя дойка около 7.30 утра, затем их выгоняли пастись до 5 часов вечера, когда наступало время вечерней дойки.

Я не знаю, сколькие из числа моих дорогих читателей доили корову - не просто пробовали свои силы, но полностью отвечали за это замечательное животное, которое будет испытывать сильную боль, если его не доить. Лучшая часть - это уткнуться головой в ее теплый, успокаивающий бок; худшая - это легкий удар хвоста с тонкой влажной пленкой навоза по глазам или волосам. Каждая корова индивидуальна. Старшие шортгорны были относительно просты - их большие мягкие соски давали молоко с довольным шипением, и струя попадала в ведро, крепко зажатое между моими коленями. Маленькая джерсейская была моей проблемой. Ее соски были короткими и вдавленными в вымя. Двойное сжатие, которое и выдаивает молоко, было тяжело для моих рук, с задействованием непривычных мускулов. Если бы я была пианисткой, мои мышцы могли бы быть подготовленными к этому, но - увы, - и острая боль в пальцах и тыльной стороне рук скоро стала резкой. Я обрезала ногти настолько коротко, насколько могла, чтобы поберечь нижнюю часть ладоней, но даже удовлетворение от бесконечного запаса свежего молока и достаточного количества сливок, чтобы удовлетворить самых жадных, казалось дорогой платой за боль. Бедная маленькая джерсейская беспокоилась, и я была в отчаянии, когда удар коровы (задняя нога быстро дернулась вперед - противоположность удару лошади) перевернул и меня и ведро. Табурет на трех ножках перевернулся вместе с остальным. Говорить, что стоит не плакать из-за пролитого молока - смешно: конечно, вы плачете, когда все эти усилия пропадают напрасно.

Как только объявили ​​войну, мы начали бояться за Юнити. Она всегда говорила, что в случае войны между Англией и Германией ее жизнь закончится. Верная своему слову, она пошла в общественный парк в Мюнхене, достала маленький перламутровый пистолет, который купила для этой цели (она показывала его нам, рассказывая, что будет с ним делать), и выстрелила из него. Пуля попала ей в правый висок. Мои родители хорошо знали о ее угрозах, и, когда они не получили от нее никаких известий, они испытали такое же ужасное беспокойство, как и после исчезновения Декки, не зная, жива она или мертва. Связь с Германией во время «Странной войны» была ненадежной, но в конце концов они получили известие от Тедди Альмаши, брата Яноша, который написал из нейтральной Венгрии, что Юнити в больнице, но за ней хорошо ухаживают. Письмо пришло 2 октября. В течение шести недель больше не было новостей. В сочельник мы были на Ратленд-Гейт, когда зазвонил телефон. Это был Янош, который был с Юнити. Он отвез ее на санитарном поезде из Мюнхена в Берн, что организовал Гитлер, который следил за ее продвижением. "Когда ты придешь за мной?" - спросила Юнити Ма, и ее голос звучал как раньше.

Я была единственной сестрой, которая могла отправиться с Ма в долгое и, возможно, опасное путешествие на поезде через Францию ​​в Швейцарию. Хотя до сих пор было мало боев, никто не знал, когда может произойти немецкое нападение. Мы отправились вместе сразу после Рождества. В короткие дни путь казался таким же темным, как и в долгие зимние ночи. Прибытие в ярко освещенный Берн после затемненных Англии и Франции подняло нам настроение, как и мысль о том, что мы снова увидим Юнити. Это была ложная надежда. Первый же наш взгляд на нее стал шоком: ее лицо было таким же серо-коричневым, как и волосы, спутанные и почти твердые от засохшей крови - она ​​не могла выносить прикосновений к ее голове с того дня, как пуля раздробила ее череп, едва не убив ее. Даже ее огромные глаза выглядели иначе: с одного взгляда стало ясно, что свет погас. Она улыбалась и была рада нас видеть, но она была другим человеком. Мы с Ма смотрели на грустное худое существо, которое осталось от нее, и старались не показать ей, как мы были напуганы.

Юнити была без сознания в течение двух месяцев после того, как выстрелила в себя, но медленно обрела заново способность пользоваться своими конечностями. В клинике признали ее транспортабельной и в канун Нового года, в сопровождении медсестры, мы поехали обратно в Кале в санитарном вагоне, прицепленном к поезду. После долгих остановок на темных станциях следовало несколько миль резкого движения, сопровождаемого стуком и скрежетом металла по металлу. Затем весь процесс начинался заново. Толчки каждый раз, когда мы останавливались и трогались, были болезненными и тревожными для пациентки. Путешествие длилось так долго, что мы пропустили корабль до Фолкстона, и нам пришлось провести две бесконечные ночи в отеле в Кале, где нас осаждала враждебная пресса.

Наконец, 3 января носилки с Юнити были подняты на корабль, и мы отправились в Фолкстон, где нас ждал Па и мы пересели в карету скорой помощи, и, наконец, поехали в Олд-Милл-коттедж в Хай-Уикоме. Но недолго. Двигатель начал издавать странные звуки, и мы остановились. Пришлось долго ждать, пока приедет еще одна скорая помощь, чтобы отвезти нас обратно в Фолкстон. После всех этих проблем было слишком поздно ехать в Хай-Уиком, и мы провели ночь в отеле Фолкстона. Тем временем фотографы, которые не смогли приблизиться к нам на причале, потому что это была запретная зона, щелкали своими фотоаппаратами, и репортеры получили свои фотографии и истории, когда Юнити переносили из одной машины скорой помощи в другую. Па был уверен, что поломку организовала пресса. Мы прибыли домой только на следующий день. Наше путешествие заняло четыре дня вместо одного.

Три недели спустя Юнити осмотрел сэр Хью Кэрнс, профессор хирургии в больнице Рэдклиффа в Оксфорде, который подтвердил, что врачи в Германии были правы, не пытаясь удалить пулю, застрявшую в ее мозгу. Ма посвятила себя заботе о Юнити с того дня, как мы привезли ее домой из Швейцарии, и постепенно всем нам стало ясно, что она уже никогда не будет прежней. Ма хотела отвезти ее на Инч-Кеннет, но остров был охраняемой территорией, и, поскольку власти считали Юнити опасной личностью, в разрешении было отказано. Вряд ли они понимали ее состояние. Пресса все еще преследовала нас, поэтому Ма и Па решили, что Милл-коттедж в Суинбруке будет более недоступен, чем Хай-Уиком, где двор нельзя было закрыть, а грузовики приезжали и уезжали.

В Суинбруке мы жили в тесном соседстве. Моя спальня была размером семь на восемь футов (сейчас это было бы противозаконно, но мне это казалось совершенно нормальным). Юнити спала в соседней комнате, и между нами была лишь непрочная дверь. После попытки самоубийства она невзлюбила меня, как и других. Это было ужасно. Я написала Диане в октябре 1940 года - "она так меня ненавидит, что жизнь здесь стала практически невыносимой. Гостиная такая маленькая, и два огромных стола в ней принадлежат исключительно ей, и если кто-то хоть на мгновение положит вязание на один из них, начинается светопреставление, потому что она вскакивает и очень громко кричит "чертова дура".

Она не могла сконцентрироваться и перескакивала с одной темы на другую, используя неправильные слова и злилась, когда мы не могли ее понять. Иногда она говорила о фюрере, но как будто издалека; ее понимание реальности было как у ребенка. В довершение всего она страдала недержанием мочи. Ма стирала ее простыни каждый день в маленькой кухонной раковине, и когда их развешивали сушиться, они занимали много места в маленьком саду. Миссис Стоби (которая теперь была замужем за Филипом Тиммсом, старым мастером моего отца) пришла на помощь. Однажды я услышала, как моя мать проводила собеседование с кандидатом на работу, когда миссис Стоби болела. «Я делаю грубую работу», - сказала Ма. Это означало распиливать бревна с помощью того, что стали называть "Королева Мария" (потому, что овдовевшая королева провела войну в Бадминтон-хаусе, где она с удовольствием рубила деревья герцога Бофорта), рубить дрова для растопки, чистить решетки по утрам и сметать пепел.

Врач посоветовал Ма стимулировать в Юнити независимость, и через несколько месяцев она смогла самостоятельно сесть на автобус до Оксфорда, иногда прося по дороге денег у попутчиков. Главным событием ее дня был обед в British Restaurant, что-то вроде столовой для нуждающихся, где сомнительное тушеное мясо с картофелем стоили один шиллинг. Иногда она вставала в очередь во второй раз, чего нельзя было делать, но добродушные клиенты и сотрудники никогда не жаловались на нее.

Я была очень эгоистичной и ни о чем не думала, кроме как быть с Эндрю, и мало что делала для матери и для сестры.

Почти все ее современники мертвы, поэтому мало кто помнит Юнити такой, какой она была до того, как попыталась покончить с собой. (Кто помнит и хранит теплые воспоминания о ней, так это ее старый друг Микки Берн, которому сейчас девяносто восемь лет.) Те, кто интересуется ее жизнью, могут прочитать о ней тысячи слов, написанных задним числом. Все настроены к ней враждебно из-за ее дружбы с Гитлером. Она стала символом зла, ее имя стало синонимом антисемитизма. Так почему мы все ее любили? Я искала ответ, пыталась найти слова, чтобы описать, что такого в ней было, но не могу. Декка тоже не смогла объяснить это: максимально возможные политические разногласия разделяли их с Юнити, но ничто не могло погасить их любовь друг к другу. Мы знали о ее плохой стороне, мы знали, что она оправдывала жестокость нацистов и что она заняла квартиру выселенной еврейской пары; тем не менее, несмотря на ее расистские взгляды, выражаемые с пеной у рта, и ее восхищение самыми бескомпромиссными из верных сторонников Гитлера, в Юнити было что-то невинное, бесхитростная, детская простота, делавшая ее уязвимой и нуждающейся в защите. Нэнси и Пэм - по-своему, Том - несомненно, Диана - в гораздо большей степени, Декка - что удивительно, и я, конечно, не могли не любить ее. Наши родители, конечно же, и кузены чувствовали то же самое. Не то что бы те, кто любил ее, прощали ей ее убеждения, они продолжали любить ее, несмотря на них. Ничто из этого не впечатлит ее врагов, но в некоторой степени объясняет чувства тех, кто ее знал. Возможно, слишком легко сказать, что она была необъяснимой, но это факт.

Декка и Эсмонд вернулись в Англию за три месяца до того, как 20 декабря 1937 года родилась их маленькая дочь Джулия. Они жили в доме на Ротерхайт-стрит на юго-востоке Лондона, в котором я была два или три раза. Эсмонд не скрывал своей неприязни к нашей семье, и мы с Деккой обычно встречались на нейтральной территории. Эсмонда не было дома, когда я пошла посмотреть на ребенка, который лежал в люльке, вывешенной из окна, выходившего на Темзу - это, без сомнения, влияние рассказов няни, связанных со свежим воздухом. Декка была настороженно приветлива. Неудивительно, прежняя близость исчезла, но мы хорошо поговорили.

Затем случилась трагедия: Джулия заболела корью, которая перешла в пневмонию, и умерла в возрасте пяти месяцев. Декка написала мучительный рассказ о болезни и смерти своего ребенка в своих мемуарах, но никогда не рассказывала о своих страданиях мне или кому-либо из членов семьи; она глубоко похоронила свое горе. К моему стыду, в то время я была полностью поглощена танцами и друзьями, следуя зову и желаниям своего сердца. Декка сопротивлялась любым попыткам сочувствия с моей стороны и, по понятным причинам, отрезала себя от меня и той легкомысленной жизни, которую я вела. На следующий день после похорон Джулии, на которых присутствие семьи не приветствовалось, Ромилли отправились на Корсику, где они и оставались, ни с кем не общаясь, три месяца.

Том был связующим звеном между Деккой и нашими родителями и был единственным членом семьи, который подружился с Эсмондом. Великий спорщик, он интересовался теорией политики, а не ее практическим применением, и умел, в отличие от моих сестер, беспристрастно обсуждать политику. Он присутствовал на печально известной встрече Мосли в Олимпии в 1934 году, где его сфотографировали, отдающим фашистское приветствие, но он также часами разговаривал с Эсмондом. Ему было так же интересно встретиться с Гитлером вместе с Дианой и Юнити, как и обсуждать коммунизм с друзьями Декки и Эсмонда. В результате обе стороны объявляли его одним из них, и он оставался в хороших отношениях со всеми на протяжении всех политических потрясений.

В начале 1939 года Ромилли уехали в Америку, чтобы начать новую жизнь. Эсмонд поступил на службу в Королевские военно-воздушные силы Канады в июле 1940 года, и это стало самой большой печалью в жизни Декки. 30 ноября 1941 года вышедший из строя самолет Эсмонда упал в Северном море, и его объявили пропавшим без вести. Слова «пропавший без вести» особенно жестоки, оставляя луч надежды на то, что человек окажется в целости и сохранности даже в самых обреченных обстоятельствах. С течением времени это становится все более маловероятным, но все же, все же...

По природе Декке было свойственно было быть оптимистичной, и она хваталась за каждую соломинку, несмотря ни на что надеясь на то, что Эсмонд окажется взят в плен. В декабре Уинстон Черчилль, жена которого, Клементина, приходилась Па кузиной, поехал в Америку, чтобы посовещаться с президентом Рузвельтом, и попросил Декку, живущую в Вашингтоне, встретиться с ним в Белом доме. Черчилль сказал ей, что он внимательно изучил дело об исчезновении самолета и что нет никаких шансов на то, что Эсмонд остался в живых. Даже тогда Декка не могла в это поверить. Когда она выходила из Белого дома, Уинстон дал ей конверт с 500 долларами. Она была взбешена этим проявлением милосердия - как будто она не могла позаботиться о себе. Она определенно не собиралась принимать деньги от Черчилля и отдала их друзьям.

После смерти Эсмонда Ма написала Декке, сказав ей, как мы все были бы счастливы, если бы она вернулась, и умоляла ее вернуться домой. Военная пенсия Декки была смехотворной, но более гордой женщины вы не нашли бы; она решила остаться в Америке, устроиться секретарем и как-нибудь справляться. Смерть Эсмонда, должно быть, почти уничтожила ее. Я не сомневаюсь, что их брак продлился бы долго, они так хорошо подходили друг другу. Ее спасением была Констанция, Динки, ее десятимесячная дочь - все, что ей осталось от Эсмонда и нескольких головокружительных лет, проведенных вместе.

Диана и сэр Освальд поженились в 1936 году после внезапной смерти его первой жены Симми в результате неудачной операции по поводу аппендицита. В мае 1940 года сэр О. был арестован в соответствии с Оборонным Постановлением 18B, постановлением военного времени, которое уполномочивало правительство задерживать любого, кто считался угрозой для страны, и его отправили в тюрьму Брикстон. Ему не было предъявлено обвинение в совершении какого-либо правонарушения, и поэтому его дело не рассматривали в суде. Месяц спустя Диана также была арестована в соответствии с этим постановлением и отправлена ​​в женскую тюрьму Холлоуэй. Максу, ее четвертому сыну (и второму от Мосли) было одиннадцать недель, и она все еще кормила его грудью. Ей дали возможность взять ребенка с собой, но бомбардировки Лондона ожидались в любой момент, и она решила оставить его с его братом, восемнадцатимесячным Александром, в умелых руках няни Хиггс.

То, что произошло с Дианой и моим зятем, хорошо задокументировано. Менее известным является то, что на следующий день после ареста Дианы Глэдвин Джебб, личный секретарь сэра Александра Кадогана в министерстве иностранных дел и знакомый Нэнси, вызвал Нэнси в свой кабинет. Он хотел знать, считает ли она, что дружба Дианы с Гитлером и другими высокопоставленными членами нацистской партии представляет собой угрозу для страны, и спросил ее, известна ли ей цель визитов Дианы в Германию. Нэнси сказала Глэдвину, что считает Диану чрезвычайно опасной личностью. На чем она основывала это утверждение, я не знаю, - Диана никогда не говорила о политике с Нэнси - и почему она согласилась на допрос по теме, о которой, как она признала, она ничего не знала, я никогда не пойму. Диана всегда была щедрой по отношению к Нэнси, и им нравилась компания друг друга, что делает обвинения Нэнси еще более необъяснимыми. Но я знаю, что ее скрытая ревность к Диане, идущая из детства, все еще сохранялась. Это усугубилось тем, что Диана произвела на свет четырех здоровых мальчиков, а Нэнси не могла иметь детей после внематочной беременности. Диана не узнала о поступке Нэнси до 1985 года, через двенадцать лет после смерти Нэнси. Должно быть, это был ужасный шок, как бы хорошо она ни думала, что знает Нэнси, такая двуличность была совершенно чуждой ее собственной природе.

Диана описала пережитое в Холлоуэе в своих мемуарах «Жизнь контрастов», и я мало что могу добавить. Я навещала ее несколько раз и видела достаточно, чтобы понять, каким тяжелым было ее заточение. Ей разрешалось одно посещение в течение получаса каждые две недели. Драгоценные тридцать минут обычно использовала моя мама, с детьми Дианы или без них. На этих встречах всегда присутствовала надзирательница, одна из которых стала подругой Дианы. Тюрьма была переполнена, и на каждую уборную приходилось много женщин. На двери одной из них была нарисована красная буква В, и обычно она была пустой, поэтому Диана решила воспользоваться ею. "Я бы не стала этого делать на твоем месте, - предупредила ее ее подруга-надзирательница, - она для людей с венерическими заболеваниями". Ма была настолько потрясена грязью в уборной для посетителей, совершила нехарактерный для себя поступок, написав на стене: «Этот туалет - позор для тюрем Его Величества". Сэр О. также писал о своем заключении, но об одной детали он умолчал. Следует упомянуть, что матросы-индийцы, содержавшиеся в камерах этажом выше, мочились в окно, и ветер относил результаты в его камеру этажом ниже.

Том, служивший в 11-м батальоне Королевского стрелкового корпуса (удивляя своих старых друзей рвением, с которым он принимал армейскую жизнь), навещал Диану всякий раз, когда был в отпуске. Однажды осенью 1941 года он отправился навестить сэра О. в Брикстоне и Диану в Холлоуэе. Он сказал Диане, что тем вечером будет обедать с Черчиллем, и спросил, есть ли что-нибудь, что она хотела бы, чтобы он сказал премьер-министру. "То же, что и всегда, - ответила она. - Если нам нужно оставаться в тюрьме, не можем ли мы хотя бы быть вместе?" После ужина на Даунинг-стрит, 10, Том написал Черчиллю от имени Дианы, повторив ее просьбу. В декабре 1941 года, после восемнадцати долгих месяцев разлуки, Диана и сэр О. воссоединились в Холлоуэе, как и другие мужья и жены, задержанные в соответствии с Положением 18B. Диана сказала, что, как ни маловероятно это казалось, один из самых счастливых дней в ее жизни был в тюрьме: день, когда она и ее муж снова были вместе. Пресса много рассказывала об этом, и это подхватил кондуктор автобуса на северном лондонском маршруте, который во весь голос объявлял: «Тюрьма Холлоуэй. Люкс леди Мосли. Пересадка". Моя мама строго посмотрела на него, когда выходила из автобуса, чтобы войти в огромные ворота тюрьмы.

Два года спустя сэр О. заболел флебитом. Власти были напуганы тем, что он может умереть в тюрьме, и в ноябре 1943 года, после долгих дискуссий, министр внутренних дел Герберт Моррисон неохотно согласился с тем, чтобы Мосли были освобождены под домашний арест. Когда об этом было объявлено, Нэнси снова выполнила свой патриотический долг и отправилась в МИ5, чтобы добровольно заявить о том, что, по ее мнению, Диана искренне желала «гибели Англии и демократии в целом и ее не нужно освобождать». На этот раз фантазия Нэнси зашла слишком далеко; у нее не было никаких доказательств для этого заявления, и, к счастью, правительство не обратило на это внимания. Диана никогда не узнала об этом втором предательстве, поскольку соответствующие правительственные документы были опубликованы только через четыре месяца после ее смерти. Для меня поведение Нэнси настолько невероятно, что я бы не поверила этому, если бы не прочла это написанным черным по белому в официальном документе.

Дерек Джексон проработал в Оксфордской лаборатории профессора Линдеманна до падения Франции. Затем он присоединился к Королевским ВВС в качестве радиста/воздушного стрелка, совершив более шестидесяти боевых вылетов в составе 604-й эскадрильи. В тридцать четыре он был старше, чем большинство его товарищей, и Линдеманн не хотел его отпускать, но благодаря силе характера Дереку удалось вступить в ВВС. Пэм следовала за ним по стране и по возможности присматривала за ним в съемных домах. С 1943 года и до конца войны он играл жизненно важную роль в разработке помех работе радаров противника.

К 1940 году штаб-квартира «Свободной Франции» находилась в Лондоне, и именно там Нэнси познакомилась с главой штаба генерала де Голля Гастоном Палевски. Он был возлюбленным, которого она ждала всю свою жизнь, и она влюбилась в него по уши. Нэнси всегда называла Гастона полковником. В некотором роде он был таким, каким англичанин представлял себе типичного француза: он не только обожал женщин, но и демонстрировал это (что не часто случается в Англии). Он не был красив, но скорость его интеллектуальных разговоров вскоре заставляла забыть о его внешности. Он учился в Оксфорде и каким-то образом знал кучу английских стихов, детских стишков и типично английских анекдотов. Он был таким же задирой, как Нэнси, и доставал ее, пока она не говорила: «О, Полковник, заткнись». Я познакомилась с ним в Париже после войны, когда жила у Нэнси, и полюбила его. Он был одним из тех людей, с которыми у вас сразу возникало чувство, будто вы знаете их всю свою жизнь.

Нэнси провела большую часть войны, работая в книжном магазине Хейвуда Хилла в Мэйфэре. Хейвуд и его жена Энн были ее друзьями в течение многих лет, и он сделал мудрый выбор, когда пригласил ее на работу. Едва она появилась в магазине на Керзон-стрит, как за ней последовали все ее друзья и знакомые. В книжном магазине ее всегда можно было застать на месте, и с ней можно было поговорить в любое время в рабочие часы. Иногда для серьезных покупателей смеха было слишком много, и один покупатель многозначительно сказал: "Будет ли мне позволено купить эту книгу, пожалуйста?" Но успех, который принесла бизнесу Нэнси, стоил больше, чем иногда упущенная продажа книги. Известные представители писательского братства, которые также были ее друзьями, собирались в магазине, и покупатели могли вблизи увидеть тех, кого теперь называют знаменитостями.

Заработная плата была мизерной. 3 фунта 10 шиллингов в неделю. У Нэнси было так мало денег, что она обычно шла пешком две мили до Бломфилд-роуд, чтобы сэкономить на автобусе. В один из жарких дней она ждала в очереди на автобусной остановке на Парк-лейн после наступления темноты, когда к ней подошел огромный чернокожий американский солдат и обнял ее. «Убирайся! - закричала она. - МНЕ СОРОК!" В какой-то момент она стала добровольцем пожарной охраны, и ее попросили читать лекции о тушении пожаров. Вскоре этому пришел конец. Когда она спросила, почему, ей сказали: «Ну, видите ли, проблема в вашем голосе. Нам поступило несколько жалоб, кто-то даже написал и сказал, что хочет поджечь вас».

О войне написано достаточно, чтобы люди, которые ее не пережили, знали, что она принесла трагедии и потрясения в жизнь каждого человека. Каждому жителю Британских островов было что рассказать. В нашей семье неожиданным горем стало решение родителей разойтись. События, произошедшие перед войной - побег и разрыв с Деккой, восхищение Юнити нацизмом, отношения Дианы с сэром О. - отравили жизнь дома. К этому добавились фундаментальные разногласия Ма и Па по поводу Германии. Сначала Па был под впечатлением от Гитлера, но, как прирожденный патриот, с того дня, как была объявлена ​​война, он публично отказался от своего прежнего мнения и твердо стоял за правительство. Ма отказывалась рассматривать Гитлера как угрозу и считала, что было ошибкой начать войну. Ни один из этих сильных характеров не отступал со своей позиции, и было очень больно видеть их несчастье. Па постоянно был сердит, и я впервые увидела, что мама по-настоящему разозлилась.

Попытка самоубийства Юнити стала последней каплей. Па не мог выносить ежедневную безнадежность ее состояния, которое, казалось, олицетворяло все страдания, причиненные войной. Стало ясно, что ему и Ма будет лучше разъехаться, чтобы новости по радио и пропаганда не подпитывали ежедневно их споры. Ма никогда не рассказывала мне об этой ситуации, но я, конечно, хорошо ее осознавала. Па удалился на Инч-Кеннет с Маргарет Райт, которая была горничной, а затем экономкой в ​​Мьюз, когда дом на Ратленд-гейт 26 был продан. Маргарет была красива и хорошо знала свою работу, но она не привыкла к суровым условиям семейной жизни. Я чувствовала, что она критически относится к моим сестрам и ко мне - в противоположность Мэйбл - и она уделяла все свое внимание Па. Она была одной из тех весьма чопорных женщин, ответ которой, произнесенный жеманным голосом, можно было угадать еще до того, как задашь вопрос. Она была таким скучным собеседником, что я часто задавалась вопросом, как Па может это выдерживать, но он находил ее спокойной и нетребовательной. Опасности политического спора никогда не существовало, и через некоторое время она стала для него незаменимой.

Должно быть, это были ужасные месяцы для моей бедной матери. К ее переживаниям по поводу войны добавилось несчастье из-за того, что ее брак разваливался, продолжающееся беспокойство по поводу состояния Юнити, заключение Дианы в тюрьму и потеря Деккой своей второй половинки в ужасных и неопределенных обстоятельствах. Моя собственная жизнь по сравнению с этим была будничной и почти беззаботной. По словам Нэнси, я «прекрасно проводила время с молодым пушечным мясом в Ритце», что было правдой лишь отчасти. Вскоре после начала войны я приступила к работе в столовой для военнослужащих на вокзале Сент-Панкрас, а после того, как Юнити вернулась домой, я занималась тем же самым в Эдинбурге, чтобы быть со своими кузенами Огилви.

Когда была объявлена ​​война, Эндрю хотел вступить в Колдстримскую гвардию, где его брат Билли уже служил офицером, но желающих было много, и Эндрю сказали, что он должен подождать, пока не найдется место для него. Разочарованный, он вернулся в Кембридж. В декабре 1939 года, когда он все еще ждал, он встретил леди Дигби (мать моей подруги-дебютантки Памелы). "Как, Эндрю? Все еще не в форме?" - воскликнула она. Эндрю был разгневан этим оскорблением и больше никогда с ней не разговаривал. Не думаю, что она это заметила, но она не могла бы сказать ничего более обидного молодому человеку, который терпеливо ждал своего призыва. В конце концов это произошло в июне 1940 года.

Когда мы с Эндрю были в Лондоне, мы продолжали ездить на моем хлипком Austin Seven, и когда в одном ночном клубе становилось слишком жарко из-за падающих поблизости зажигательных бомб, мы переезжали в другой. Мы не обращали внимания на бомбежку - нам никогда не приходило в голову, что в нас могут попасть. В конце 1940 года, когда мы были в доме родителей Эндрю в Дербишире, мы официально обручились. Моя будущая свекровь сказала Эндрю: «Ты должен либо жениться на этой девушке, либо не приглашать ее сюда». Вот так это и произошло.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• По теме
• Архив