ВСЮРреализм

otshelnik-1 — 05.09.2024 Государственность ВСЮР (Вооруженных сил Юга России).
Мне одному мнится здесь чудовищная шиза?
Некий «ВСЮРреализм».
Ведь это вооруженные силы должны выступать в качестве института государства, в роли его инструмента, а не наоборот.
Представьте себе:
РСФСР – государственность Красной армии.
Германская империя – государственность Рейхсвера.
А, между тем, вся сущность белого движения именно в этом «сюрре», именно в этой инверсии «основополагающих понятий»

В свое время В.В. Кожинов одним из первых поставил вопрос: почему такие люди, как М.Алексеев, А.Деникин, Л. Корнилов выступили разрушителями Российской империи со стороны представителей армии?
Все они вышли из низов и совершили головокружительную карьеру, благодаря своим способностям и усилиям. (Это отнюдь не «социальные лифты». Не следует путать «лифты» с «билдерингом», экстремальным городским альпинизмом.)

Кожинов считал, что собственный необычайный социальный взлет этих генералов побуждал их верить в неограниченный «прогресс», что и делало их либеральными революционерами.
Подобное, безусловно, имело место.
Один из биографов Деникина писал, что тот свято верил в либерализм и считал, что политическая партия кадетского типа способна привести Россию к демократической системе, подобной британской. Таково было его кредо, в этом состояла его цель.
Перед нами явное несоответствие между уровнем личности и взятыми ею на себя задачами.
А вот о другом источнике «легкости в мыслях необыкновенной», более массовом, говорит персонаж второго плана в романе «Хождение по мукам» командир Красной армии Сапожков, из интеллигентов-офицеров.

«Наша трагедия, милый друг, в том, что мы, русская интеллигенция, выросли в безмятежном лоне крепостного права …»

Претенденты на роль элиты, выросшие в безмятежном лоне чего-либо (не важно, крепостного права или позднего СССР) для государственности могут представлять собой предельно опасную группу риска.
Адекватная элита не может формироваться в «безмятежном лоне» чего-либо.
Ну, разве что «дурачки», которых элиты Запада, издавна привыкшие играть в долгую, всегда с легкостью «обманут на четыре кулачка».
И здесь трудно даже говорить об обмане, речь, скорее, идет о глубокой внутренней национальной беспочвенности «дурачков» и, как следствие, их приверженности западным «ценностям», сути которых они, похоже, не понимают до конца дней своих.
Тот же Деникин всю жизнь был ярым приверженцем «свободного мира» и «западных демократий». Просто «свою Россию» он мнил исключительно в данной «цивилизованной семье». В этом и состояла ценность сего исторического персонажа для руководителей нынешней РФ.

* * * * *

Прошлое интересует нас, прежде всего, в той мере, в какой в нем отражается настоящее.
Между нынешними фанатами «Деникиных» и самими «Деникиными» на самом деле нет, и не может быть прямого идеологического наследования в «поколенческом плане», ибо в противном случае отнюдь не автор, а безукоризненные потомки рабочих и крестьян в нашем руководстве должны были бы выступать ярыми противниками увековечивания «белых героев».

Нынешняя «война красных и белых» вовсе не является продолжением Гражданской. Та война давно закончилась. Сегодня мы имеем дело с феноменом, порожденным поздним СССР, а между поздним СССР и поздней РИ во всех отношениях - дистанция огромного размера.
Просто нынешние «белые», сами себе нашли «благородных предтеч». Подобное тянется к подобному, и, даже не наследуя напрямую, нынешние, обращаясь в прошлое, создают себе портрет, в который и нам лишний раз вглядеться не помешает, конечно, воспринимая прошлое без мифологических наслоений, не только антисоветских, но и советских.

Как любит говорить Захар Прилепин, обращаясь к оппонентам: «Вам не лень, и мне не лень».
Иногда полезно бывает рассмотреть старые аргументы под несколько иным углом.

* * * * *

Изначально не существовало государства, от имени которого выступала Добровольческая армия.
Если, конечно, не считать государств Антанты, которым «армия» была предана по-собачьи.
На территории России такого государства не было точно.

Напомним.
Когда троица генералов (Алексеев, Корнилов, Деникин) появилась на Дону, то по свидетельству казачьего историка А. Венкова, атаман Каледин принял их с трудно скрываемой озабоченностью. Суть его претензий можно выразить так. Вы прибыли на Дон формировать «Русскую армию», а какого хрена вы прибыли на Дон? Поезжайте в Россию, скажем, на Волгу, там проживает много замечательных русских людей.
Вот из них, из русских, и формируйте армию, а казаки-то тут причем?

Оказалось, что кадетам нечего было ловить не только в коренной России, но и Дону. Каледин настоятельно советовал им покинуть Новочеркасск и переместиться в Ростов, город, менее казачий и достаточно общесословный.
Но и из Ростова их выперли в Кубанские степи в их знаменитый Ледовый поход.
Ушли 3,5 тыс. человек, включая юнкеров, студентов и гимназистов старших классов.
Это из 300-тысячного офицерского корпуса Русской армии.

Перед нами три уровня сюрреализма.
- Армия без государства.
- Офицерский корпус без солдат.
- И при этом сами офицеры в «низовой» массе своей это уже не профессионалы, а политизированные «интеллигенты-любители», призванные во время войны (кадровые офицеры были весьма изрядно выбиты в Германскую).

По свидетельству Я. Слащева, кадровый состав Добровольческой армии это «меньшевистско-эсерствующие низы и кадетско-октябриствующие верхи».
Армия, создававшаяся для продолжения войны с Германией, поперла в обратную от фронта сторону. Генерал Лукомский вспоминал, что планировалось и такое: если не возьмем Екатеринодар, дойдем до границы с Грузией и там распустим армию. Ну, в смысле то, что ею называлось, 3,5 тыс. – это, строго говоря, полк.

А как же продолжение войны с Германием, спросите вы?
Ой, я вас умоляю…

"Я не верю в нашу интеллигенцию, лицемерную, фальшивую, истеричную, невоспитанную, ленивую, не верю даже, когда она страдает и жалуется…"
А. П.Чехов.

Вся эта «верность России» и, конечно же, ее «доблестным союзникам», посредством продолжения войны с «ненавистным германизмом» это не более чем лицемерно-истерический симулякр политических целей, прикрывавший идеологическую пустоту.

Реальные бои с германскими войсками вели красногвардейские завесы, а деникинцы никогда с ними не воевали. Они и не могли этого делать, и не желали.
Из воспоминаний участника «Ледяного» похода ген. Б. Казановича.

«Занятие Украины и Ростова немцами и соглашение, заключенное ими с донским атаманом Красновым, тоже были в числе благоприятных обстоятельств. …На первых порах немецкая оккупация прикрывала нас от большевиков с запада и обеспечивала выигрыш времени, … тем более, что немцы не только не проявляли враждебных намерений, но даже пытались привлечь Добровольческую армию на свою сторону.»
Архив Русской революции (АРР). Т. 7. С.184.

Из воспоминаний герцога Г. Лейхтенбергского, одного из организаторов так называемой Южной армии.

«Горделиво звучавшее слово генерала Деникина о независимости Добровольческой Армии было на деле понятием также очень относительным. Снаряды и патроны они, получали… от Атамана Краснова...   Немцы сказали Краснову: «Мы ставим заставу в Батайске, но мы будем закрывать глаза, если Вы будете возить снаряды и патроны другим путем из числа уделяемых вам запасов». И каждый день грузовики, в обход Батайска возили по грунтовым дорогам на Кубань снаряды и патроны Добровольцам… с ведома ненавистных им немцев.»
АРР. Т.8. С.174.

Атаман П. Краснов еще более бестактен (он как всегда о себе в третьем лице).

«Деникин начал в довольно резкой форме выговаривать Атаману за то, что в диспозиции, отданной для овладения селением Батайск, было указано, что в правой колонне действует германский батальон и батарея…
- Согласитесь с тем, что это недопустимо, чтобы добровольцы участвовали с немцами… Я требую уничтожения этой диспозиции, - говорил генерал Деникин.
Атаман ответил, что уничтожить истории нельзя. Если бы эта диспозиция относилась к будущему – другое дело, но она относится к сражению, которое было три дня тому назад и закончилось полной победой, …и уничтожить то, что было, невозможно.»
АРР. Т.5. С.200.

Деникин считал недопустимым не то, что добровольцы рука об руку с германцами разгромили большевиков, а то, что это документально зафиксировано.
Ранее отряд полковника Дроздовского, шедший с Румынского фронта на соединение с Добровольческой армией по территории, контролируемой немцами, вступал в бои, которые германские войска вели с большевиками. Вступал, конечно, на стороне «ненавистного врага».
Поход Дроздовского Деникин описывает в отдельной главе своих «Очерков…».

«Первый раз с немцами встретились на переправе через Днепр у Бериславля. Несмотря на усиленные марши, Дроздовскому не удалось предупредить там немцев. Когда колонна подходила к Бериславлю, он был занят уже двумя германскими батальонами, подошедшими из Херсона. После кратких переговоров, немецкий майор согласился не препятствовать переправе добровольцев и временно снять с позиции свои части, с тем, чтобы возле моста оставалась одна из немецких рот…
Трагическая игра судьбы!
В Бериславле у моста стоял враг — немцы. За рекой у Каховки стоял другой враг — русские большевики; они обстреливали расположение немцев артиллерийским огнем, преграждая им путь. Добровольцам предстояло атаковать большевиков, как будто открывая тем дорогу немцам в широкие заднепровские просторы...»

«Трагическая игра судьбы» и прочая «парадоксальная» хрень появляется тогда, когда нужно прикрыть вопиющие противоречия между декларациями и реальной политикой.
И почему «как будто открывая»?
Просто - «открывая дорогу немцам».
То немцы расчищали путь добровольцам, то добровольцы открывали дорогу немцам…

«Старые дроздовцы не забудут того тяжелого чувства, которое они испытали в эту темную, холодную ночь. Когда разум мутился, чувство раздваивалось, и мысль мучительно искала ответа, запутавшись безнадежно в удивительных жизненных парадоксах».

В этом изощренном словоблудии, лицемерно-благородном, прекрасно все.

«Каховка после короткого боя была взята, большевики бежали. Но тягостное настроение добровольцев заставило Дроздовского пригласить всех старших начальников и разъяснить им, что он «ни в какие переговоры о совместных действиях с немцами не входил, а лишь потребовал пропустить отряд».

Безусловно, не входил. Только потребовал. От «ненавистного врага». Общение было очень кратким. На переговоры это никак не тянет, ибо договорились очень быстро – противоречий не было. А в остальном – «война до победного конца».

В конце апреля Деникин нанес удар в тыл группы советских войск, сдерживавших немцев. Было взято много боеприпасов, вооружения и материальных средств. Деникин пишет:

«Должен сказать откровенно, что нанесение более серьезного удара в тыл тем большевистским войскам, которые преграждали путь нашествию немцев на Кавказ, не входило тогда в мои намерения: извращенная до нельзя русская действительность рядила иной раз разбойников и предателей в покровы русской национальной идеи...»

Извращенной была не действительность, извращение крылось в мозгах и душах самих «добровольцев».
А в остальном все верно. Защитники России «преграждали путь нашествию немцев на Кавказ», а разбойники и предатели, рядившиеся «в покровы русской национальной идеи», били им в спину.

Краснов предлагал Деникину дело – идти на Царицын, дабы на Волге замкнуть полукольцо против большевиков.

«- Я ни за что не пойду на Царицын, - сказал категорически Деникин, - потому что там мои добровольцы могут встретить немцев. Это невозможно».
АРР. Т.5. С.201.

Нифигасе…
Хотя, с другой стороны, все верно, постоянно уходя от соприкосновения с немцами, удобно было столь же постоянно кричать о продолжении войны с ними и «их союзниками-большевиками». Ведь при соприкосновении с немцами эта ложь немедленно выступала наружу, ибо вести с ними войну деникинцы и не могли, и не хотели. При первом же недружественном акте железные германские батальоны просто раздавили бы миниатюрную деникинскую «армию».

«Генерал Алексеев поддержал Деникина… Кубанцы из своего войска никуда не пойдут, а Добровольческая армия бессильна что-либо сделать, так как в ней всего около 2500 штыков.»
АРР. Т.5. С.201.

На дворе уже май 1918-го, а их не более полка.
Если из идеологии Добровольческой армии вынуть мифический стержень «войны до победного конца, верности России и союзническому долгу», то ничего благородного там не останется в принципе.
И обратите внимание. Кубанцы – отдельно, а деникинцы отдельно, и без кубанцев деникинцы – ничто.

* * * * *

Здесь нужно четко различать Кубанскую Раду, Всевеликое Войско Донское (так именовалось детище Краснова) и собственно Добровольческую армию, пришлый элемент, «понаехавших».

«Рада» и «Войско» - представляли собой некие прототипы государственностей, которые стали формироваться сразу же после возникновения февралистского безвластия. Они создавались местными элитами с опорой на местное население. Последнее крайне важно.

Тот же Каледин, предшественник Краснова, пытался опереться на все население Дона: и на казаков, и на русских (мужиков). Он пытался реализовать известный калединский «паритет»: и казаков, и русских во власти должно быть 50х50. И, тем не менее, мужики сказали: против большевиков не пойдем; а казаки заявили: мы одни без мужиков защищать Дон не станем. В результате Каледин застрелился.

Учитывая этот печальный опыт, Краснов строил свою государственность с опорой только на казаков.
«Дон – для казаков»! И при этом народная опора у него все же была достаточно широкая. К красным ушло менее 20% донских казаков. Ушли те, кто достаточно обрусели (даже если они и были зажиточными).

Если мы отбросим сепаратистский и антирусский характер проекта Войска Донского, то нужно признать, что здесь многое было и логично, и органично.
Есть территория, есть населяющий ее «титульный народ», есть государственность, создаваемая элитой, которая поддерживается «титульным народом». Элита, что ни говори, опирается на массы.
Были созданы: административная система, государственный аппарат и армия. Существовала представительская форма власти – казачий Круг, обладавший широкими полномочиями. Именно он выбирал атамана. Было создано некое подобие «народного хозяйства», готового функционировать в условиях относительной автаркии, была создана своя финансовая система, налажен выпуск своей валюты. Работала сеть гимназий и лицеев. Был создан свой кадетский корпус.

В данном случае эти «успехи» Краснова в деле формирования «национальной общности» и государственного строительства представляются необходимым фоном для отображения истинного портрета Добровольческой армии, как некоего социально-политического феномена, чужеродного как для Центральной России, так и для окраин, и беспочвенного в полном смысле этого слова.

Краснов приводит диалог со своим оппонентом, сторонником Деникина, упрекавшим его в связях с Германией.

«- Надо поступать так, как поступает Добровольческая армия – то есть уходить от немцев…
- Хорошо Добровольческой Армии, у нее нет ни земли, ни народа, она может идти, хотя до Индии, но куда я пойду со станицами, хуторами…»

Командующий донской армией Денисов так публично отреагировал на претензии добровольцев:

«- Но что же войску делать, немцы пришли на территорию его и заняли. Войску Донскому приходится считаться с совершившимся фактом. Не может же оно, имея территорию и народ ее населяющий, уходить от них… Войско Донское не странствующие музыканты, как Добровольческая армия.»

«Свою» Россию «странствующие музыканты» носили на подошвах своих сапог.
Ярая неприязнь Деникина к детищу Краснова была вызвана не столько сепаратизмом последнего, сколько неорганичным и извращенным восприятием исторического процесса самими «Деникиными». Слишком примитивны были их европеизированные представления о человеке, обществе и государстве. Именно поэтому они и приняли участие в разрушении большой России. И именно поэтому ничего не смогли построить сами.

Генерал Краснов:

«У Донского Атамана на фронте была 60 000 армия, а у Деникина вместе с кубанцами насчитывалось 12000, …все снабжение шло через Донского Атамана, взявшегося быть посредником между Украиной и немцами, с одной стороны, и Добровольческой армией - с другой».

Но деникинцы

«стремились свалить войско Донское и впоследствии при помощи союзников свалили его…, но в результате погубили последний ресурс в своей борьбе. Как только война перестала быть национальной, народной – она стала классовой, и как таковая не могла иметь успеха в беднейшем классе.»
АРР. Т.5. С.205.

Все логично.
Казаки как отдельный «самостоятельный народ» (в свой самоидентификации) защищали свою привилегированную «самобытность» от русских (и не только мужиков), видя угрозу своему «национальному» существованию, прежде всего, в большевиках.

Но когда донская государственность под давлением Антанты была передана в руки деникинских кадетов, которые к ее созданию не имели ни малейшего отношения и считали казаков русскими (как и большевики), то возник вопрос: за что воюем?
Если обе борющиеся стороны считают нас русскими, то большевики-то нам, казакам, пожалуй, даже предпочтительнее будут (хотя к тому времени взаимное ожесточение сторон стало уже основным препятствием для сближения казаков с большевиками).

* * * * *

В вопросах «увековечивания памяти» я против различения «белых героев» по сортам, как предлагает тот же С. Кургинян. Видимо, это следстаие его стремления к «компромиссу» с «бело-монархистами» (оксюморон, если что).

Тем не менее, все единое противоречиво в своих частях, и познание белого движения в целом требует детального изучения и его внутренних противоречий, что может дать материал более богатый и ценный, нежели оценочные суждения самих большевиков, для которых все, что им противостояло во многом неизбежно должно было сливаться «в одну реакционную массу».
Именно в этом плане здесь в качестве свидетеля привлекается тот же генерал П.Краснов.

Атаман Краснов постоянно противопоставляет «народные» казачьи армии Дона, Кубани и Терека беспочвенной и малочисленной группе интеллигенции в погонах, которая свою маргинальную группу (меньше полка, позднее меньше дивизии) упорно именовала «Добровольческой армией».
К комментариям Краснова подчас даже ничего не нужно добавлять от себя.

«Против Народной Донской Армии появилась только что созданная Народная Красная Рабоче-Крестьянская Армия, построенная на принципах военной науки.
Усилиями военных «спецов» различных чинов и различного положения к зиме 1918 года на фронте Донского войска были уже не разбойничьи банды, …но организованная армия, правильно управляемая своими штабами. Советское командование, объявивши своим главным врагом Донского Атамана, сосредоточило на южный фронт 99 полков…
А всего Советская армия насчитывала 299 полков.»
АРР. Т. 5, Стр. 246.

В то же время:

«Генерал Деникин опирался на офицерские добровольческие полки. Солдатам он не верил, и солдаты не верили ему. Армия не имела правильного снабжения, не имела точных штатов, не имела уставов. От нее все еще веяло духом партизанщины, а партизанщина при возникновении красной, почти регулярной армии была неуместна.

Командующий Донской армией генерал Денисов в пересказе Краснова так оппонировал Деникину в его претензиях на верховное командование (начало 1919 года).

«Казаки народ разумный – они знают, что пока есть только Донская и Кубанская Армии, не стоит и говорить о России и русском правительстве. Вот когда появится Российская Армия и правительство будет сидеть на Российской территории и прикрываться Русскими штыками – тогда можно будет говорить о полном слиянии казачьих армий с Русской…»
АРР. Т. 5. С. 286

Но как это было возможно, если, по свидетельству того же Краснова, попытки деникинской мобилизации на Ставрополье заканчивались переходом мобилизованных к красным целыми подразделениями при первой же возможности.
Вести речь об интеграции Дона, Кубани и Терека в «Единую и неделимую» имело бы смысл только в том случае, если бы таковая у Деникина существовала в реальности, хотя бы в виде зачатка. Однако присоединяться, причем на подчиненных условиях, к «Единой и наделимой», существовавшей только в воспаленных мозгах «странствующих музыкантов», добровольно никто не соглашался. Никто не хотел присоединяться к бессодержательной пустоте, то есть ставить ее над собой.

«Покажите казаку хорошо организованные сильные добровольческие части на его Донском фронте, покажите их перевес над ним, и он поймет единое командование Русского генерала. А пока он знает 100-тысячную Донскую армию, 30-тысячную Кубанскую Армию и 10 тысяч добровольцев-офицеров, - он никогда не поймет, почему он должен подчиняться добровольцам.»
АРР. Т. 5. С. 287.

Ну, не 100-тысячну, конечно, но 60 тысяч имелось.
Генерал Денисов предупреждал Деникина:

«…Я никак не могу согласиться с признанием верховного главенства Добровольческой армии… В этом весьма деликатном вопросе вы нисколько не считаетесь ни с народом, ни с территорией. Не забывайте о том, что мы сильны народом, а вы офицерами, и в случае, если будет брошен этот опасный лозунг, эти страшные слова о белых погонах, об офицерской палке, вам несдобровать, потому что народ сильнее офицеров.»
АРР. Т. 5. С. 287.

Антибольшевизм казаков держался на казачьем сословном «национализме», любое его умаление в рамках деникинского подавления «сепаратизма» неизбежно вело к большевизации казачьих масс.
Краснов:

«Генерал Деникин угнетал проявление кубанской самостоятельности, он не считался с Радой – такого же отношения надо было ожидать и к Дону – это охладило бы казаков и могло окончиться катастрофой».

Он же:

«Генерал Деникин борьбе с большевиками придавал классовый, а не народный характер. И при таких условиях, если его не подопрут извне иностранцы, должен был потерпеть крушение. Боролись добровольцы и офицеры, то есть – господа, буржуи, против крестьян и рабочих, пролетариата (выделено Красновым – otshelnik_1), и, конечно, за крестьянами стоял народ, стояла сила, за офицерами только доблесть. И сила должна была сломить доблесть.»
АРР. Т.7, С. 279.

Два слова об этой самой «офицерской доблести» беспочвенной интеллигенции, от которой их нынешние фанаты, в том числе и безукоризненного рабоче-крестьянского происхождения, буквально кипятком писают.

«Ой, Вань, умру от акробатиков!»

Прежде всего, отметим, что шляхетская «доблесть» и прочие «рыцарские» качества – это свойства, вполне совместимые с инфантильно-эгоистическим самолюбием, на котором ни армию, ни государственность не построишь.
А вот превратиться в банду с такой «доблестью» можно в два счета.
Не на крикливом бретерстве «избранных» всегда держалась Россия, как уверяли в эмиграции Деникины-Лукомские-Ильины, а на подвиге народном, «в молчании и смирении пронесенном».

Офицерская армия – это в принципе нонсенс.
Это явление предельно больное и, строго говоря, это даже не армия.
В. Шульгин. «1920-й»

«На меня всегда офицеры производят самое тяжелое впечатление, когда они собираются "толпами" ... Офицер по существу "одиночка"... Он должен быть окружен солдатами. Тогда понятно, почему он "офицер"...
... Казалось бы, "офицерские роты" самые совершенные части... А вот нет... В них какой-то надлом, нет здоровья, нет душевного здоровья... И как это ни странно - не чувствуется дисциплины».

П. Краснов:

«В Добровольческой армии была дисциплина новая, упрощенная, и бьющая на внешность, часто офицерски распущенная».
«Именно о Добровольческой армии всегда можно было сказать: «Доблести много, дисциплины мало!» Мне говорил один из генералов армии: - “Когда в сторожевом охранении находятся солдаты, я уверен, что часовые не спят, но я не уверен в этом, когда в охране офицеры!”»
АРР. Т.5. С.204.

Вспомните булгаковского Чарноту.

«Генерал Крапчиков задница, а не генерал!
Ему прислали депешу, что конница красная в тылу, а он, язви его душу, расшифровку отложил до утра и в винт сел играть…»

При этом сам булгаковский Чарнота, типичный игроман, не мог отказаться от игры, точно так же, как реальный персонаж тяжелый алкоголик Май-Маевский (знакомый нам по «Адъютанту…») не мог отказаться от бухла.

Краснов:

«…Добровольцы были плохо одеты, плохо дисциплинированы, они не были войском – армия Деникина все еще была только корпусом, и хотя Деникин уже владел тремя громадными губерниями, он ничего не создал, и Атаман боялся, что он не только ничего не создаст в будущем, но развалит и созданное такими трудами, неокрепшее и хрупкое…»
АРР. Т.7, С. 278-279.

Но, может быть, Краснов клевещет, движимый понятными недобрыми чувствами к Деникину?
Ни мало.
Вот фрагмент рапорта генерала П. Врангеля, приведенный в воспоминаниях генерала А. Лукомского.

«Сложив с себя все заботы о довольствии войск, штаб армии предоставил войскам довольствоваться исключительно местными средствами…
Война обратилась в средство наживы, а довольствие местными средствами – в грабеж и спекуляцию
Каждая часть спешила захватить побольше…
Некоторые части имели до двухсот вагонов под своими полковыми запасами...
Огромное число чинов обслуживало тылы. Целый ряд офицеров находился в длительных командировках по реализации военной добычи.
Армия развращалась.
В руках всех тех, кто так или иначе соприкасался с делом «самоснабжения», оказывались бешеные деньги, неизбежным следствием чего явились разврат, игра и пьянство... Пример подавали некоторые из старших начальников, гомерические кутежи и бросание бешеных денег которыми производилось на глазах всей армии.»
АРР. Т.6. С. 125.

Под «примером» Врангель подразумевал Май-Маевского, того самого из «Адъютанта его превосходительства».
Одно уточнение: штаб армии не складывал с себя никаких забот, он их на себя просто и не возлагал.

Но, может быть, Врангель сгущает краски?
Да, нет, все это подтверждает и Деникин («Очерки…»).

«Войска были плохо обеспечены снабжением и деньгами. Отсюда — стихийное (!) стремление к самоснабжению, к использованию военной добычи. Неприятельские склады, магазины, обозы, имущество красноармейцев разбирались беспорядочно, без системы. Армии скрывали запасы от центрального органа снабжений, корпуса — от армий, дивизии — от корпусов, полки — от дивизий... Тыл не мог подвезти фронту необходимого довольствия, и фронт должен был применять широко реквизиции в прифронтовой полосе — способ естественный и практикуемый всеми армиями всех времен, но требующий строжайшей регламентации и дисциплины».

Откуда возьмется строжайшая регламентация и дисциплина у «странствующих музыкантов», если их «армия» построена на том, что все нижестоящие считают своим правом и долгом все скрывать от вышестоящих?
Армия «без системы», со стихийным стремление к «самоснабжению», строго говоря, именуется бандой.
И каким образом такая «армия» могла построить государственность, если она саму себя построить так и не смогла?

* * * * *

Белые не были «проектными» конкурентами большевиков. Будучи бессодержательными, они выступали лишь в качестве ярых противников единственного реального проекта.
Могли ли белые победить напряжением всей своей интеллигентской «доблести»?
Теоретически – да.
Но это не означало бы победу противоположного проекта. Реально его не было. Это означало бы окончательный крах России, смертельную победу болезни над жизнью.

Это означало бы победу той самой болезни, что медленно вызревала внутри РИ и, развиваясь, привела к ее развалу в феврале 1917-го, а затем в последующие 8 месяцев ознаменовалась развалом всего, что можно было развалить.
Именно эта болезнетворная субстанция и оформилась в виде белых армий, как реакция Февраля на Октябрь.

Большевики опирались на Центральную Россию, на коренную Русь, а Добровольческая армия - на сепаратистские окраины.
Антибольшевизм казачества был жестко связан с его сепаратизмом, и борьба Деникина с последним носила самоубийственный для всего движения характер, хотя и опора на казачий «национализм» и сепаратизм в перспективе тоже не сулила ничего хорошего.

Краснов:

«Казаки и крестьяне отпали от Добровольческой армии и Добровольческая армия погибла.
Генерал Деникин рубил сук, на котором сидел».
АРР. Т.5. С.206.

Это был не первый сук, который кадеты под собой обрубили. Вспомните:

«Каковы мы есть, нам не только нельзя мечтать о слиянии с народом, – бояться его мы должны пуще всех казней власти и благословлять эту власть, которая одна своими штыками и тюрьмами еще ограждает нас от ярости народной».

Но они эту власть разрушили в феврале 1917-го.
А, не удержавшись за гриву, за хвост не удержишься.

Сохранено