Всё смешалось в доме Облонских

В последнее время с иррелевантным интересом воспринимаю рецептивную литературную критику. В более ранней темпоральности мне репрезентировалось, что этот экзистенциал активности сукцессивен к технической литературе, некое аналогие инструкции к купленному в магазине электроутюгу. Но, к своей вящей сатисфакции, всё чаще в мой феноменологический горизонт попадает много не просто интересных, но и креативных текстов, написанных талантливыми разумными человеческими существами.
Но поговорить мне бы хотелось не о них, а о мертворождённых, аномальных текстах, созданных родителями, облучёнными большой дозой филологической радиации и о фокусниках, ловко жонглирующих восхитительными, выпендрическими словечками и проделывающих, захватывающие дух, конструктивные трюки.
С замиранием сердца читаю о преображениях замкнутой архитектоники, располагающей к внутренней рефлексии, о композиционном хаосе, клокочущем в кадре художественной концепции, о лирическом беге, развинченном аномалией артикулярного времени, о трагедии подлинника, пробившем затвердевшую оболочку тактирующей декламации, о смертельной духовной опасности, материализующейся летальным исходом запредельной ритмической группы.
Это пишут не люди. Это пишут пришельцы из космоса.
Попробую включить воображение, произвести гипотетический анализ и предположить, по каким причинам появляются на свет подобные симулякры.
Первая версия – незрелость литературного критика. Маленькие мальчики и девочки любят надевать на себя одежду и аксессуары своих родителей, крутиться перед зеркалом, любоваться своим смешным изображением в маминых босоножках или папином галстуке. Возможно, начитавшись программных критических статей своих литературных учителей, начинающие критики попали под обаяние «сложного» текста и теперь пытаются создавать нечто подобное, небрежно щеголяя чужими достижениями.
Вторая версия – теснота российской литературной тусовки. Большинство друг с другом знакомы, многие приятельствуют, ведут совместные проекты, выпивают.
К примеру, дружат критик Петя и поэт Коля. Петя считает, что Коля плохой поэт, но хороший человек. Но у Коли выходит книга стихотворений и он обращается к Пете за критическим отзывом об этой книге. Петя не может отказать, потому что Коля, повторюсь, друг и хороший человек. И как из этой ситуации выходит Петя? Он пишет туманную, сюрреалистическую статью о Колином творчестве, и так заворачивает свои мысли, что ни Коля, ни Вася, ни Маша никогда не поймут Петиного отношения к Колиному творчеству.
Третья версия – поиск. Критики, как поэты и писатели, пытаются бежать от штампов и неустанно ищут новые формы художественного выражения своей творческой мысли. Некоторые доходят до крайности в этом поиске, смещая смысловой центр своей исследовательской системы на периферию суггестивного метода.
Четвёртая версия - фантастическая – критики пишут не для читателя, а друг для друга. Выходит в свет очень много литературных произведений, прочитать всё невозможно, и вот критики изобрели свой тайный внутрицеховой язык и теперь передают друг другу шифровки о том, на какую полочку литературной иерархии они бы поставили ту или иную книгу. Открыто ведь не скажешь – Оля талант, а Вася бездарность. А вот так: «точка-тире-тире-точка» - можно передать коллегам тайные сведения об авторе.
Предполагаю, что, познакомившись с этими размышлениями простого читателя, высокоуважаемые критики произнесут: «Да кто ты такая?», воскликнут: «Не суй нос в нашу семантическую кухню и возвращайся к своим пролонгированным борщам!».
На это я отвечу заранее заготовленной ссылкой: http://starushkalarina.livejournal.com/60329.html
Там интеллигентные люди, в том числе учителя, филологи, писатели, доктора наук, редакторы издатели и критики, собирают подписи под коллективным письмом верховным правителям и пишут, что «без глубокого литературного и шире – эстетического – образования не добиться ни умягчения нравов, толерантности, ни осознанного отношения к своей стране, ни даже роста конкурентоспособности государства в целом».
Интересовалась литературой и буду интересоваться. Читала литературную критику и буду читать. Только хотелось бы, чтобы люди, её пишущие, эти врачи современной литературы, говорили с читателем не на латыни, а на адекватном, доступном для понимания языке, располагающем к внутренней рефлексии, развинченной аномалией артикулярного времени, пробившем затвердевшую оболочку тактирующей декламации, материализующейся летальным исходом запредельной ритмической группы.
|
</> |