ВРЕМЕННЫЕ СГУСТКИ

markshat — 11.12.2025

Если отказаться от симулякров свободы воли и субъектности и рассматривать язык не как задающий реальность онтологический феномен, а как производное её бесконечных трансформаций, картина мира перестаёт страдать неизлечимым дуализмом и связанной с ним неустранимой противоречивостью.

Мир предстаёт как сеть взаимозависимых событий, где человеческие действия возникают в переплетении физических, биологических и социальных процессов, а что нам представляется «выбором» — это момент временной стабилизации в потоке взаимодействий, где ни один фактор не обладает исключительной причинностью.

Исчезает позиция привилегированного наблюдателя. Человек остаётся центром познания только для самого себя. В отрыве от крайнего субъективизма его восприятие получает статус одного из возможных «срезов» реальности, а когнитивные ограничения (органы чувств, нейрофизиология) задают рамки доступной информации.

Реальность проявляет себя как поток непрерывных изменений. Мир существует в постоянном становлении. Стабильные объекты — это временные паттерны в динамике процессов. И даже законы природы могут быть локальными регулярностями, а не абсолютами.

И как следствие язык фиксирует не статичные сущности, а фазы изменений реальности. Он является адаптивным инструментом и эволюционирует вместе с реальностью. Язык всегда предоставляет нам ограниченные модели, которые отстают от действительности, поскольку кодирует уже произошедшее.

При этом значения слов несколько размываются, так как объекты постепенно или стремительно меняют свойства, а грамматические структуры отражают не «истинную» логику мира, а удобные для выживания схемы обработки информации». Завершённое понимание реальности невозможно. Язык и сознание лишь аппроксимируют её, а научные теории — это временные «карты» территории, а не её точная копия.

Вместо вопроса «что есть» актуальным становится вопрос «как изменяется». Категории (время, причинность) — это полезные фикции, а не объективные структуры. Значение высказывания определяется его эффективностью в контексте, а не соответствием «объективной реальности».

В отсутствии субъектности культура — это самоорганизующаяся система сигналов, а не продукт коллективного сознания. Нормы и ценности — это стабилизированные паттерны поведения, возникшие из взаимодействия множества агентов. Тогда как коммуникация — это синхронизация процессов, а не обмен смыслами.

Время – это одна из опций коммуникации. Поскольку тоже является синхронизацией разнотемповых процессов, осуществляющейся с помощью измерительных приборов.

В результате мы начинаем понимать мир как неделимый процесс, где человек лишь локальный узел взаимодействий, а любые описания реальности условны и временны. Что подразумевает этический сдвиг, согласно которому ответственность заменяется пониманием физических, биологических и социальных условий.

Это не отрицает полезности человеческого опыта, но переопределяет его статус. Мы — не творцы смыслов, а временные конфигурации вселенной, пытающиеся уловить её динамику через несовершенные инструменты языка и сознания.

Такая картина мира находит отражение в ряде философских и научных подходов, которые выходят за рамки дихотомии «свобода vs детерминизм». Их объединяет отказ от жёсткого причинно‑следственного детерминизма и от классического понимания свободной воли.

Процессуальная философия (А. Н. Уайтхед) заявляет — «всё, что есть, есть процесс». Реальность — это не совокупность субстанций, а поток событий и отношений. Нет жёстких причинно‑следственных цепей, а события со‑определяются в процессе взаимодействия. «Я» — это временный узел в потоке процессов. Язык фиксирует стадии становления, а не статичные сущности.

Согласно теории сложных систем и эмерджентизму система в целом ведёт себя непредсказуемо, даже если её элементы подчиняются законам. Нет жёсткой предопределённости или «свободы воли» в классическом смысле, а есть непредопределённость поведения системы.

Принцип неопределённости Гейзенберга и квантовая запутанность исключают классический детерминизм. Наблюдатель не «творит» реальность, но его измерения влияют на её актуализацию.

В постструктурализме реальность предстаёт как сеть различий и следов, а не в качестве устойчивых сущностей. Нет финальных причин, смысл возникает в игре различий, а не из жёсткой каузальности. «Я» — эффект дискурсивных практик, а не причина действий.

В энактивном подходе (Ф. Варела, Э. Томпсон) познание и реальность ко‑возникают в действии (англ. enaction). Мир не задан заранее, он со‑создаётся организмом и средой в процессе взаимодействия. Свобода не в выборе между альтернативами, а в сотворении самих альтернатив через действие. Восприятие не «отражает» объект, а достраивает его в контексте действия.

В некоторых версиях нигилогической онтологии реальность — это поток событий без глубинной субстанции. Причинность — это локальный паттерн, а не универсальный закон. Язык описывает не сущности, а траектории изменений. Нет «правильной» картины мира, есть более или менее эффективные описания для конкретных задач.

Все эти подходы объединяет статус реальности как становления, а не как совокупности вещей. В ней отсутствие жёсткой причинности занимает место детерминизма. А субъект предстаёт как процесс, а не как автономный агент.

Язык понимается как инструмент конструирования, а не только отражения. Он не столько «описывает» мир, сколько вовлечён в его трансформацию. Здесь нет места дуализму, нет «свободаы или детерминизма», а есть иная логика — процессуальная, реляционная, вероятностная.

Такая картина мира не требует ни детерминизма, ни свободы воли в классическом их понимании. Она строится на процессуальности (всё течёт), реляционности (всё связано), непредопределённости (будущее не задано).

Это не скептицизм и не релятивизм, а альтернативная онтология, где реальность — не механизм, а изощрённый поток. При этом наше понимание нуждается в разграничении онтологии (что есть в реальности) и эпистемологии (как мы это познаём).

Онтологически всё существует вне языка, в том числе и сам язык. Тогда как эпистемологически в познании нет ничего вне языка.

О реальности вне языка мы узнаём через парадокс доступа. Мы вынуждены использовать язык, чтобы сказать «реальность вне языка», но это не делает утверждение ложным. Это подобно кантовскому признанию непознаваемости вещей‑в‑себе. Сбои языка (апории, парадоксы, метафоры) указывают на зазор между реальностью и её описаниями.

Существует устойчивое подозрение, а не сводится ли реальность к языку де‑факто, если мы не можем её познать иначе? На это следует ответить твёрдым «нет». Это как карта и территория: карта (язык) может быть сколь угодно подробной, но она не становится территорией, а всегда остаётся картой. Реальность проявляет себя через сопротивление языковым моделям (неожиданными экспериментами, катастрофами, эволюцией).

В познании граница между „языком“ и „не‑языком“ проходит там, где язык — это всё, что поддаётся символизации и коммуникации, это слова, математические формулы, схемы, измерения, в том числе, само время. Тогда как не‑язык — это, например, неартикулируемый опыт (боль, синестезия), но и он попадает в поле знания через языковое опосредование.

Такая картина мира онтологически сдержана, поскольку признаёт, что реальность превосходит любые описания. Она эпистемологически строга и требует осознавать, что всё познанное — уже «переведено» на язык. Так же она практически полезна, поскольку позволяет использовать языковые модели без иллюзии, что они «исчерпывают» реальность.

Это избавляет от впадения в крайности солипсизма, поскольку реальность существует вне языка, и в крайности наивного реализма, поскольку в эпистемологии мы никогда не свободны от языка. Это позиция критического реализма с лингвистической оговоркой — мир есть, но мы всегда говорим о нём на своём языке.

Таким образом язык не равен всей реальности, но является её реальным (и существенным для нас) конструктом, ограниченным сферой сознания и познания.

Реальность шире языка. Существует доязыковая, несимволизируемая «сырая» реальность (физические процессы, биологические взаимодействия, квантовые события). Язык охватывает лишь ту часть реальности, которая вовлечена в человеческое познание и коммуникацию.

Язык — это реальный конструкт. Он материален (звуковые волны, нейронные коды, письменные знаки) и имеет реальные последствия (законы, идеологии, технологии).

Область языка — это сознание и эпистемология. Язык структурирует память, мышление, время. Но он ограничен рамками познаваемого (то, что нельзя выразить, остаётся «невидимым» для культуры).

Однако сам процесс познания не сводится к языку (есть доязыковые формы понимания — интуиция, телесный опыт).

Вот почему вместо дуализма мы получаем асимметрию. Язык не «противостоит» реальности, а встроен в неё как один из её конструктов. Он не обладает онтологической полнотой — реальность не исчерпывается языковыми описаниями.

В непротиворечивой процессуальной онтологии реальность понимается как поток изменений. Реальность – это и есть изменения. Нет статичных сущностей — есть лишь динамические паттерны, временно стабилизирующиеся в «сгустки» (в том числе люди, технологии, идеи). Это снимает дуализм «субъект vs объект», мы не «воздействуем на реальность», а являемся её фазой.

Научно‑технические достижения — не «вмешательство», а саморазвитие реальности. Наука и техника — не внешние силы, а способы, которыми реальность изменяет себя через нас. Открытие электричества — не «покорение природы», а актуализация её потенциальных возможностей. Создание ИИ — не «творение из ничего», а рекомбинация уже существующих процессов.

Наши временные «сгустки» (сознание, язык, инструменты) фиксируют фрагменты потока, создавая иллюзию устойчивости. Это не ошибка, а необходимый механизм взаимодействия с реальностью.

Это устраняет парадокс свободы воли. Если мы — часть процесса, то вопрос «кто меняет реальность?» теряет смысл. Что согласуется с наукой. В квантовой механике наблюдатель — участник процесса, в эволюционной биологии — коэволюция организмов и среды.

В этом свете мы избегаем солипсизма. Реальность существует независимо от нас, но её «существование» — это быть изменяющейся, а не «быть чем‑то фиксированным».

Если мы лишь «сгустки», то ответственность — это локальная регуляция процесса (как ветер «отвечает» за разрушение дома, будучи частью шторма).

Тогда эффективность определяется устойчивостью паттернов (например, технологии, разрушающие экосистемы, менее устойчивы в долгосрочной перспективе).

Но если язык — тоже часть потока, то как мы можем осознавать свою «сгустковость»? Это парадокс зеркала. Процесс отражает сам себя, создавая иллюзию наблюдателя.

Как жить в такой картине мира, где имеет место отказ от иллюзии тотального контроля, акцент на со‑настройку с процессами (экология, устойчивое развитие), принятие неопределённости как нормы?

Это онтология без «рычагов управления». Реальность не «поддаётся» изменениям, потому что сама является изменением. Что освобождает от метафизических претензий на абсолютное знание, обязывает к осторожности. Наши «сгустки» могут ускорять или тормозить процессы, но не определять их исход. Это открывает новую этику — не «как изменить мир», а «как быть действенным участником его трансформации».

Такой взгляд не отрицает значимость человеческого действия, но помещает его в контекст самоорганизующейся реальности, где даже «временные сгустки» способны влиять на траекторию целого — пока сами остаются частью потока.

Рано или поздно, хотим мы того или нет, нам придётся ужиться с этой картиной мира.

Оставить комментарий

Популярные посты:

figunet

Жалюзийные двери или сплошные полотна: что выбрать для вашего интерьера

ida_mikhaylova

Мокрый снег

your_food_today

Ужин

dpmmax

Воскресная пирожковая

selyanka1

Недатские образы "Гамлета" (1964)

mil_history

Русский военный врач о разнице в отношении к пленным в Германии и в России,

smile_detected

Нарядилась

omchanin

Иногда ПАЗы ходили по 95-му

vpolkovnikov

Дмитрий Пожарский. Часть 8. Кто тут в цари крайний? Земский собор 1613 года

• Ранее
• Архив