Возвращение нормальности. Какой мир разрушает Трамп

Он отметил, что страна была «мягкой и слабой» в экономических вопросах, что привело к накоплению государственного долга в размере 36 трлн долларов.
По его мнению, пришло время вернуть часть этих денег. Особенно он выделил страны Европейского союза, заявив, что они нанесли США больше вреда, чем враги.
Трамп заявил о введении жестких тарифных мер, которые начнут действовать 2 апреля. Он подчеркнул, что не планирует делать много исключений.
«Посмотрите, нас грабили на протяжении 45 лет другие страны», – сказал он."

Дмитрий Петровский. Даже самый наивный MAGAфил понимает, что эта краснорожая купчина никогда ничего не делает просто так, и за все похвалы потом придётся расплачиваться.
Восторг происходит от того, как легко рассыпается карточный домик "прекрасного нового мира", который, казалось, пришёл надолго. Мира, построенного на постоянной торговле статусом жертвы.
Я ничего, совсем ничего не имею против каких-нибудь меньшинств. Мне наплевать на то, чем взрослые люди по взаимному согласию занимаются в своей спальной. Более того, я искренне сочувствую негритянским рабам прошлого, и считаю историю затравленного Алана Тьюринга трагедией. Думаю, меня тут поддержит хоть работяга из Новосибирска, хоть реднек из Небраски. Но мне отвратительно, когда люди, не имеющие никакого отношения к рабству, начинают делать на этом капитал. Когда кто-либо требует каких-то преференций только на основании того, что он проводит время в спальне с человеком того же пола. Когда это все тоннами вываливается на экран, а люди, создавшие мир, в котором мы живем, вздыхают и говорят: ну да, они страдали, ничего не поделаешь!
Украинцы — храбрые воины, по итогу трех лет СВО это можно сказать уверенно. Что не отменяет другого: свою беспрецедентную международную поддержку и бешенные миллиарды Зеленский и его украинцы буквально наныли по всему миру. Помните, как Порошенко тряс в ООН какими-то простреленными железяками? Эти также ныли, тряся видео из бoмбoубежищ, Мариуполeм, Бучeй…
Понадобился грубый янки-деляга, чтобы, взгромоздившись на трон, окинуть это всё недовольным взглядом и презрительно бросить: угнетенный? Лох!
Пробрались нелегально в мою страну, потому что не смогли ничего хорошего сделать у себя дома? Пошли вон, лохи! Взял наши миллиарды, пообещал победить Россию, а в итоге сторчался, проворовался и запутался? Верни мои деньги, лох! Попал на работу по "гендерной квоте" и всю дорогу занимался тем, что придумывал несуществующие местоимения и внедрял птичий язык всеобщей толерантности? You are fired!
Это ужасно. Это не гуманно. Но это честно, в противовес лживому гуманизму, вконец развратившему обалдевших от вседозволенности «меньшинствам».
Хорошо, скажете вы, а мы тут при чём? А мы при том, что в этой системе координат, несмотря на все "но", Россия выглядит органично. Москва слезам не верит, с Дона выдачи нет, Донбасс — наша Спарта. Мы пытались играть в эти игры, мы даже какую-то там Манижу (помните? Конечно, нет) отправляли на Евровидение. Но война сшибла это всё одним щелчком, оно разбежалось, разлетелось прочь, а мы остались теми, кем должны были быть.
Будущее наступает, время ускоряется. Новое время звучит, как авиационная турбина — крутящиеся все быстрее лопатки втягивают воздух, компрессор свистит, скоро огромная махина стронется с места, побежит и взлетит.
А Трамп — что Трамп? Он — еще один предвестник. Не более, но и не менее.
Андрей Фурсов. Установки, ценности и, если угодно, социальные инстинкты родителей бэби-бумеров определили два события, два фактора – Великая депрессия с последовавшими за ней тяжёлыми 1930-ми годами и мировая война. Отсюда стремление к стабильности, безопасности, порядку, трудовым усилиям. В отличие от этого, бэби-бумеры выросли в хорошие времена, во времена «процветающего», «ленивого» и т.п. общества. Как отмечает Фишер, они были ориентированы на потребление, за которым чаще всего не предполагалось трудовых усилий; они не знали той суровой школы жизни, которую прошли их родители.
Ни одно поколение в истории Америки не рассматривало себя в качестве особых, имеющих особые права (в том числе на рост благосостояния) личностей, ни одно – кроме бэби-бумеров. Среди них гипериндивидуалистичных бэби-бумеров было особенно много амбициозных женщин. Это поколение отвергало бóльшую часть ценностей и целей своих родителей (в то же время, выкачивая из них всё, что можно), демонстрируя коллективный нарциссизм, страсть к консьюмеризму (нередко в асоциальной форме) и расшатывая устои американского общества. Впрочем, политико-экономическая ситуация в стране этому способствовала.
Как отмечает Оакли, с середины 1960-х годов средняя норма прибыли американского бизнеса начала снижаться, и это продолжалось до начала 1980-х. В 1960-е годы кризис в экономике совпал с кризисными явлениями в политике (коррупция, убийства крупных политических деятелей, включая президента США), обществе (студенческие и негритянские бунты) и кризисом имперской власти США (Куба, Вьетнам). В результате в 1960-е Америка от «великого общества» перешла к больному обществу с подорванными законом и порядком. Кульминацией стали события 1968 г., когда студенты-бэби-бумеры оторвались по полной.
Всё это активно подогревалось прессой, которая, как заметил Ч. Кайзер (Kaiser Ch. America in 1968. N.Y., 1988), особое внимание уделяла самым радикальным группам студентов, составлявших абсолютное, хотя и очень крикливое и наглое меньшинство. Со времён Гражданской войны 1861–1865 гг. Америка не была так разделена как в 1960-е годы. Это разделение было демонстративно культурным, поскольку молодёжная субкультура 1960-х была замешана на роке, сeксe и нaркoтиках, сопровождалась сeксуaльной революцией, отделившей сeкc от любви, семьи и ответственности, и нaркoреволюцией по заветам Тимоти Лири. Нaркoтематика быстро вошла в поп-музыку.
Фундаментом всей этой асоциальности был консьюмеризм в самых радикальных его форма – эти «революционные» формы утвердят консьюмеризм как ценностную и поведенческую доминанту и уйдут – а консьюмеризм останется и расцветёт пышным цветом в 1970–1980-е годы и далее как уже вполне социальное, а не асоциальное явление.
Можно сказать, что если 1960-е – начало 1970-х гг. было радикальной фазой формирования новой элиты, то 1970-е – консервативной. Естественно, не все бунтари 1960-х, а меньшая часть; не все перебесившиеся и успокоившиеся в 1970-е, а опять же меньшая часть стали новой образованной элитой, но именно радикальные шестидесятые и консервативные семидесятые стали тем «первичным бульоном», в котором зарождался будущий новый верхний класс (НВК), поднявшийся «на костях» традиционного среднего класса. Сначала они взошли на «верхние этажи» старого среднего класса, а затем превратились в особую социальную и демографическую категорию, которая монополизировала, подмяла под себя целый ряд профессий, отбросив средний класс и образованную часть рабочего класса вниз по социально-экономической лестнице.
Можно сказать иначе: контркультура 1960-х – начала 1970-х годов объективно стала средством создания, кристаллизации новых групп буржуазии, адекватных новому этапу развития американского и западного в целом общества. Препарированная контркультура, как то ни парадоксально, стала для части образованного меньшинства социальным оружием в борьбе за место под солнцем отчасти против старой буржуазии (но только от очень небольшой части) и, главным образом, против старого среднего слоя и образованных работяг.
Есть существенная разница между критикой буржуазных ценностей такими, например, людьми, как Синклер Льюис, Торстейн Веблен, Джон дос Пассос, с одной стороны, и контркультурной критикой, с другой. Последняя с её ультраиндивидуализмом, нарциссизмом, презрением к работягам и «мидлам» была хорошо приспособлена для присвоения, поглощения её Системой и погашения бунта. «С тех пор, как буржуазия приспособила под себя культуру 1960-х – пишет Брукс, – такой бунт утратил актуальность. Когда богемные символы поглотил мейнстрим, они утратили свой контркультурный пафос». И весь этот пафос в конечном счёте, ретроспективно оказался всего лишь орудием молодой, хищноэгоистичной фракции среднего слоя в борьбе за то, чтобы подняться над основной массой этого слоя.
Необуржуазия заинтересована в притоке мигрантов не только по политико-экономическим причинам (хотя и это очень важно – без притока рабочих рук извне придётся стимулировать рождаемость в белых семьях, а это с учётом уровня потребления потребует социальных реформ, поворота вспять существующего три десятилетия тренда и сокращения доходов необуржуазии, которая скорее выберет классовую, рacoвую или обычную вoйну) и не только в мультикультурализме – самом по себе. И мигранты, и мультикультурализм – это, помимо прочего, средство разрушения традиционных ценностей европейской цивилизации, включая гражданско-правовые и религиозные, стоящие на пути идущего к концу и оттого бьющегося в необуржуазных конвульсиях капитала. В этом плане необуржуазия – антицивилизационная, антиевропейская буржуазия, онкобуржуазия.
Социологи отмечают, мягко говоря, непритязательную нравственность нового верхнего и верхнесреднего класса. Принципиальная позиция представителей этого класса такова: нравственность – сугубо личное дело, т.е. никто никого не может упрекать в безнравственности, навязывать другим этические нормы. А вот с эстетикой дело обстоит иначе: бобо («буржуазная богема») активно навязывают другим свои вкусы. Однако с эстетикой у НВК (нового верхнего класса) дело обстоит так же плохо как с этикой, а возможно, ещё хуже.
По сути необуржуазия осуществляет законченную форму вульгаризации культуры, когда идеалом становится вульгарное; т.е. здесь мы имеем дело не только с отказом от классического наследия буржуазии и аристократии в качестве идеала, не только с неспособностью создать свой идеал, но с постулированием в качестве идеала вульгарности, как мы увидим – субкультур низов.
Так богемизация буржуазии эпохи финансиализма оборачивается её люмпен-пролетаризацией (в римском смысле слова) в сфере культуры. Бобо – это изнанка буржуазии, а изнанка всегда хуже лицевой части, даже если использовать определения «нео-», «гипер-», «супер-» и т.п. Как говаривал Ф. Энгельс, у щётки не вырастут молочные железы, если её записать в класс млекопитающих.
«Иными словами, поздний капитал(изм) поглотил контркультуры и заставил её гипериндивидуализм работать на себя. Но поглотить не значит переварить: богемность отравляет капитал(изм) изнутри, лишая его господствующий класс культурной гегемонии. Всё это – не говоря о том, что бобо – максимально паразитической слой: они паразитируют и на богемности, и на буржуазности. Богемизация буржуазии и буржуазификация богемы – это конец капитализма, причём, конец не как взрыв, а как всхлип.
Здесь нельзя не вспомнить мысль одного из героев романа Ж.-К. Гранже «Лонтано», абсолютным злом считавшего «буржуа, которые приняли собственную антикультуру, поглотили врага – революцию. Однажды он сравнил этих чистюль с крысами, которые выжили, приняв яд, призванный их уничтожить, и теперь образуют расу, к этому яду невосприимчивую». К этому конкретному яду – да. Но «противоядие», принятое ими, как будет показано ниже, делает новых upper-middle class – «социальных крыс» – смертельно уязвимыми с другой стороны: каждое приобретение есть потеря.
Брукс и другие верно отмечают тот факт, что необуржуазия стремится подать свои вкусы и пристрастия (даже сeкcуaльные) в модной интеллектуальной обёртке. Значит ли это, что НВК можно охарактеризовать как высокоинтеллектуальную и высокодуховную группу? Ни в коем случае. Интеллектуальная сфера стала интеллектуальным рынком. Аналогичным образом произошла маркетизация духовного. Результат – появление целого слоя «творцов на ниве предпринимательства», «дельцов-полухудожников», «бизнесменов от науки», «менеджеров новостей» и т.п.
Результат – деградация как искусства, подменяемого разного рода инсталляциями, так и интеллектуальной сферы. Интеллектуалы в среде НВК, пишет Брукс, продают себя не столько денежным мешкам, сколько массовой тупой аудитории; место творчества занимает поиск рыночных ниш; место науки, добавлю я, – поиск грантов. Иными словами, новый информационный порядок необуржуазии – «ненависть к мысли» (Д. Дюкло), отсюда, помимо прочего, резкое снижение интеллектуального уровня СМИ и утрата своего лица, индивидуальности у многих изданий.
В США дух необуржуазной бобо-элиты лучше всего воплотила администрация Клинтона и сама чета Клинтон. Оба – типичные бэби-бумеры с типичной биографией этого поколения: в 1960-е – участие в антивоенном движении, лёгкие нaркoтики, беспорядочные связи с особями обоего пола; в 1980-е – политическая карьера, фьючерсные сделки. Бобо, конечно же, голосуют за демократов. Впрочем, «политика» НВК – это на самом деле деполитизация.
Ключевое противоречие сегодня не между (свободными) шестидесятыми и (консервативными) восьмидесятыми, а между теми, кто совместил ценности обеих эпох, и теми, кто отказался от такого совмещения». Как мы уже видели, продукт совмещения – это НВК; таким образом, речь должна идти не столько о политическом (в лучшем случае это форма), сколько о социальном противостоянии.
Имитация представителями большой части НВК культурно-психологических форм низов означает не только разрушение кодов достойного поведения, но прежде всего упадок культурно-психологической уверенности этих верхов в себе. А чего ждать, если новые верхи оторваны от корней, живут в лишённом содержания замкнутом мире – замкнутые системы, как правило, деградируют и разлагаются. Достаточно взглянуть на политических лидеров Запада последних 20–25 лет. Прежде всего они безлики по сравнению с предшественниками. О них можно сказать и словами К. Чапека о саламандрах («Они приходят как тысяча масок без лиц»), и словами М. Булгакова о змеях в «Роковых яйцах».
Кроме того, это та самая «пустая элита», о которой писал Ч. Марри, – вульгарная элита, утратившая культурно-психологическую уверенность в себе и заимствующая формы у деградирующих низов. Результат здесь может быть один – нарастающая социальная импотенция новых верхов и новых низов. Между ними зажат обречённый старый «средний класс», который и проголосовал за Трампа, видя в нём своё спасение.
|
</> |