выплыл енот

Поймите меня правильно, думаю я и о различных других вещах, как заповедал сэр Томас Мэлори, но злосчастный синий енот, которого я давеча отстегнула с обновки, временами о себе напоминает — после чего издевательски маячит в мозгу какое-то время.
Густо-синим, цвета берлинской лазури, енот стал волею производителя в цвет пуховика.
Неестественного окраса зверёк сам по себе вполне объясним, надо же как-то радостно дискредитировать идею дорого-бохато, смутно витающую вокруг меховых изделий. Но вот полоска этого дискредитированного меха по краю капюшона вызывает удручающее недоумение.
С ним не теплее, нет.
Было бы теплее, если бы он выстилал капюшон изнутри и слегка, как я говорила в три года, потарчивал наружу, но он пристёгнут на пуговицах извне, и только липнет всем длинным остевым волосом к губам, намазанным предусмотрительно по морозу гигиенической помадой, к мокрым на ветру векам, к носу, который немедленно начинает нестерпимо зудеть до самых гайморовых пазух. Ещё он электризуется и подводно шевелится перед глазами, а то заваливается весь вбок, треща и стреляя.
Я его, разумеется, отстегнула почти сразу, и муж мой Кот, существо безжалостное, тут же стал исполнять шансонетки, кутаясь в синего енота на манер боа-горжетки, и прогуливать его по комнате, уверяя, что в любви он — не енот! — Эйнштейн.

Только вот я не могу предположить, что таков был замысел производителя.
В конце концов, енотов партия, а Кот один.