Вы весело переходили в небытие... Атмосфера в моих романах
rayne_minstrel — 28.04.2023Когда перечитывала «Александра Первого» Мережковского и писала про него предыдущий пост, поняла, чем я отличаюсь. И что всегда стараюсь передать в своих книгах. Зачем я вообще вписалась десять лет тому назад во все это. И как мой стиль характеризует меня. Вдогонку — почему у меня «нерусский менталитет», как мне говорили очень многие, не всегда с порицанием, кстати (я уже привыкла). А также скажу немного про начатый мной роман «Софья», где как раз и будет мистика, философия и все остальное.
Симпатичные мне исторические личности честолюбивы, в меру циничны, любят жизнь во всех ее проявлениях и готовы «весело переходить в небытие». Время, когда люди увлекались всем античным, эпикурейским, черпали вдохновение не из писаний отцов-пустынников, а из жизнелюбия древних язычников; при этом «снизу» кое-кто ждал апокалипсиса, как это всегда бывает в переломные моменты. Как я обрадовалась, узнав, что мой постоянный герой граф Ливен не был засушенным немцем, подкаблучником, помешавшимся на лютеранской мистике и праведности (если есть такая; гернгуттером, любившим распевать псалмы, другом духовно богатого гея А.Н. Голицына был именно Карл, а не Христофор Ливен, которому, по словам, досталось окунуться в бренную жизнь, а не в высокие эмпиреи религии). Нет, это был человек, любивший красивых женщин, вкусную еду, авантюрист, упрямец, храбрец. То же и Петр Волконский, то же и Сергей Волконский (вот кто показал торжество жизни над смертью, всей своей биографией, кто прошел сквозь ад и восстал из ада; вне связи с тем, что же привело его в тайное общество, насколько он преступен и прочее, сам факт его отношения к перепетиям своей судьбы и тем, как он ею распорядился, вызывает уважение).
А еще — власть. То, что меня интересует. Людьми управляет секс и власть. Мистика магия в моих романах нужна для властолюбия. Граф Ливен идет к розенкрейцерам за властью. Петр Волконский организует заговор для этого — но он, в отличие от надменного курляндца, еще жаждет справедливости, будучи русским человеком. Русская идея — именно в справедливости, а представление о Царстве Божьем — это там, где все у всех по чести. А справедливость здесь — именно конкретное, а не абстрактное философское понятие. Царь не любит собственную страну, собственный народ, победивший злейшего врага, не исполняет собственных обещаний улучшить жизнь в стране, не может разобраться сам с собой и ввергает в хаос подчиненных, считает ублюдка и тирана лучшим другом, пророком, образцом, возвышает предателей? И не нужен такой царь, не нужна такая династия. С Ливеном все проще, тот, отчасти разделяя идеи «младореформаторов» образца 1800-х, будучи другом (и соперником) того же Петра Волконского, видит свой смысл в служении царю, но откалывается от него, замечая, что его преданность никто не оценивает, что бы он ни делал, все равно плох. И он довольно рано это замечает. Последующая его жизнь, окончившаяся трагедией, — в том, что он начинает, как может, нагибать систему под себя.
Это чисто русский расклад, ибо в той же Европе аристократия всегда пользовалась определенной независимостью, несмотря на попытки Людовика Четырнадцатого сделать ее своими домашними животными (кстати, фаворитизм и обилие фавориток, разнообразие придворной жизни и развлечений нужны были для того, чтобы аристократы, тратясь при дворе, отдавая жен и дочерей в опочивальню королю и завися от его милостей, были вечно в долгу перед короной, не могли окапываться в собственных землях и собирать армии, организовывать Фронду). Поэтому у того же Дюма подобного нет (и потому «Графиня Монсоро» — это не про реалии 16 века, это вполне «русская» история, ибо прототипом его были российские придворные).
Теперь. Почему это нужно сейчас. Опуская всю актуалочку.
Мы лишены реальной власти. Есть только мнения, которые якобы что-то значат. Но они не говорят ни о чем. Война — это эмоция, а не реальность. Даже те боевые действия, которые идут сейчас, — они про эмоции, про эмоциональный отклик. Участники войны не зря называют ее «работой», а все попытки придать пафос священного дела и «противостояния цивилизации» нужны для сторонних зрителей и для создания хайпа. На деле все это обезличенно. Бездушные ракеты падают на дом и убивает мирных людей. Бездушный дрон атакует солдат противника или опять-таки бездушные объекты. Да, это лишь «труд», «работа». Вовлечение мирных жителей в процесс войны нужно именно для отклика других «мирных жителей».
Власть — тоже фикция. Людям говорят, что «они здесь власть», для того, чтобы они не смотрели на тех, кто их составляет. А деньги связывают людей почище феодальных клятв, угроз каторги и смертной казни. Деньги связывали и моих героев, но они воспринимали их как инструмент, а не самоцель.
А что касается заглавной героини... «Софья» — по-гречески значит «мудрость». Это скорее «та сила, что вечно хочет зла и вечно получает благо». Вообще, интересно, что это, по сути, та же Софья Нарышкина, которая окончательно выросла, не заболела чахоткой и не померла от отвращения к плоти, а выросла, осознала власть своей плоти и вкусила всего земного, хотя иногда ее на небесное и прорывает (отсюда ее порывы бежать в монастырь, когда она в панике). Она быстро понимает, на чем стоит мир, чего хотят мужчины, как этими мужчинами манипулировать, пусть главный герой, будучи «бездушным немцем», оказывается ей и не по зубам.
|
</> |