Вход – рубль, выход – два!

Недавно, как вы все знаете, я оставил своим бывшим
коллегам по «Солидарности» недвусмысленное
послание, где чётко заявил о своём выходе из движения.
Даже для самого отрешённого от реальности взгляда иначе моё
заявление истолковать просто нельзя. И я уж было успокоился,
порадовавшись столь безболезненному финалу затянувшейся на два года
драмы, но не тут-то было. На защиту моей бессмертной души грудью
встал Политсовет МГО, и НЕ УТВЕРДИЛ мой выход из движения!
Друзья, ну что нам с этим делать? Разводиться через
независимый суд и делить имущество? :) Или обзвонить лично
всех членов ПС и объяснить очевидные истины самым простым народным
языком? :) Не знаю. Но одно я знаю точно – данный эпизод только
подтверждает мои самые мрачные выводы и опасения относительно
«Солидарности». Бюрократический флёр покрыл абсолютно все аспекты
жизни движения, заставив всех здоровых людей с горькой усмешкой
вспоминать о другой некогда могучей организации, почившей два
десятка лет назад.
Поэтому повторяю для всех тех, кого осиротил мой выход: никому
никакой присяги и вечных клятв я не давал, свои мотивы я
исчерпывающе объяснил и действовал в соответствии с интересами дела
и здравым смыслом. Отпустите меня, пожалуйста!!!
Голубев встал, медленно пошел к первому секретарю. – Вот, получите, – сказал он и, положив партбилет на стол перед Ревкиным, пошел к выходу.
– Товарищ Голубев! Товарищ Голубев! – закричали вместе Ревкин и Борисов.
Голубев махнул рукой и вышел за дверь. Члены бюро растерянно переглядывались, не зная, как реагировать на столь неожиданный поступок.
– Это провокация! – вдруг не своим голосом завопил Неужелев. – Мы должны его немедленно остановить!
Борисов, не дожидаясь дальнейшего развития событий, кинулся вслед за Голубевым. Он догнал его уже на улице, где Голубев, отвязав свою лошадь от забора, влезал в двуколку.
– Иван Тимофеевич! – Выбежав без пальто и шапки, Борисов дрожал. – Иван Тимофеевич, ты чего это?
Иван Тимофеевич взгромоздился на двуколку и разобрал вожжи. Лошадь сразу пошла, но он ее придержал и выжидательно смотрел на Борисова.
– Вернись! – призывно сказал Борисов.
Голубев смотрел на него, не говоря ни слова.
– Вернись, Тимофеич, – просил Борисов. – Никто твоей крови не хочет. Ну пожурим малость, ну покаешься, на том и сойдемся.
– В чем каяться? – спросил Голубев.
– В чем-нибудь, – сказал Борисов быстро. – Только не доказывай ничего насчет погоды и объективных условий. Скажи, виноват, запил.
– Значит, пьянство прощается? – спросил Голубев.
– Пьянство можно простить, – сказал Борисов. – Лишь бы все политически правильно было.
– Теперь все ясно, – сказал Голубев, щелкнул лошадь концом вожжи. – Но-о!
– Да погоди ты, – бежал рядом Борисов, хватаясь за борт двуколки.
– Отойди, говорят! – Голубев замахнулся кнутом.
Лошадь рванула, Борисов отлип.
Когда Борисов вернулся в райком, там царила полная растерянность. Обсуждали, что делать. Парнищев предложил:
– Раз он сам положил билет, у нас нет другого выхода, как принять его.
Вскочил Неужелев.
– Нет, товарищи, так нельзя. Это будет политической ошибкой. Мы, товарищи, не можем допустить, чтобы коммунисты кидались самым дорогим для нас документом. Мы должны заставить Голубева взять партбилет обратно. А вот когда он его возьмет, тогда мы его и… – Неужелев сделал хищный хватающий жест рукой.
– Правильно, – сказал Ревкин. – Думается, что Неужелев дело говорит. – (Неужелев скромно потупился.) – Давайте запишем примерно такое решение. Первое: осудить недостойное поведение коммуниста Голубева и указать ему на недопустимость небрежного обращения с партийным билетом. Второе: обязать товарища Голубева принять обратно партийный билет. Выполнение поручить… – Он поднял голову и встретился глазами с Борисовым. – Вот товарищу Борисову и поручим, – завершил он злорадно. Борисов покорно наклонил голову.
|
</> |