вербальный простезис
afuchs — 28.03.2021 Из тех, кто находит повод подарить книжку и написать в ней, зачем они это делают, наиболее многословными оказываются молодые люди, преимущественно мужского пола, оказавшиеся на какой-нибудь грани романтических отношений. Это, вероятно, похоже по этиологии на сочинение стихов, но в силу некоторых причин (о которых здесь нет смысла рассуждать), стихотворения не получается, а получается невнятное, уклончивое высказывание, утяжелённое, вместо рифм и анапестов, чужими, но очень качественными словами. (Бывает, что и своими, но это особый случай).Little they know, что, поступив в продажу у букиниста, их маленькие произведения, освобождённые от личностей дарителя и одарённой, приобретают ценность и невесомость, приподлетают, так сказать, под своим форзацем.
Вот, например, Майкл потащил Ванессу в музей. Он не уверен, что Ванесса испытала в большей мере: удовольствие или скуку. (If you were queen of pleasure // And I were king of pain // We 'd hunt down love together, пишет о таких ситуациях поэт.) Может быть, ему удалось заметить, как, пока он рассматривал собачку тер Борха, она тёрла себе пятки или даже меняла пластырь, обрушившись на музейный диванчик. Менее вероятно, что он намекает на то, как зевал и переминался с ноги на ногу он сам, пока Ванесса сообщала ему о сложностях аттрибуции. Совсем невероятно, что остаток дня, достаточный для отдельного, безнадёжно порожнего упоминания они посвятили массажу ступней. Скорей всего, именно для этого, немного поразмыслив на жёсткой табуретке в кафе, где он невыносимо долго ждёт Ванессу из туалета, он снова открывает книжку и дописывает свой номер телефона. Без международного кода: это намёк на то, что времени до самолёта всего четыре дня.
Ванессе... Я надеюсь, что, вкупе с наслаждением от созерцания ["их": безудержная катафора, символизирующая долгую жизнь надежды, преодолевающей этот текст], наслаждение от чтения этих эссе компенсирует всякую скуку и утомление ног, воспоследовавшие дню - или отрезку дня! - проведённому перед картинами Вермеера, тер Борха, Рембрандта и др. в "Мете".
Ванесса наверняка не позвонила, но к воспоминанию о музейном диванчике Майкл присовокупил сцену, где она, как живая, выйдя из душа в двух полотенцах, наливает себе коленвалу в чашку с надписью MET, серией щербин и остатками чая и садится читать любимое эссе о терпком запахе тюльпанов, которое напоминает ей о... как его там, Питере, что ли: Our drama is modest and with little pathos, far from the famous hemorrhages of history..., и смотрит, смотрит в окно на унылый варшавский скайлайн, неумело раскрашенный закатом.
Если судить о таких посвящениях немного острее, то они, как надпись на заборе: эрзац эксгибиционизма, который сам по себе эрзац нормальным сношениям (это Краффт-Эбинг или отсебятина? не знаю, впитал). Это сравнение неслучайно, потому что именно "хуй" на заборе - это первопричинный текст, инициация похоти, превращённой в слово, на два штриха и галочку отстоящее от пиктограммы. Он гол и жалок, как всякий эксгибиционист, лишён духовности, он только хочет. На форзаце же он преображается и обретает истинную жизнь и получает внимание адресатки, контроль над её мыслями, находит вход. Надо ли автору посвящения заранее читать текст книги?
Более прямо, но в том же ключе поступал Гензбур, вкладывая в уста смазливых певичек свои похабства, которые они, ничтоже сумняшеся, мусолили перед публикой (в каком-то разрезе это, конечно, не прямо, а изощрённо), а один профессор заставлял багровых студенток соблюдать вслух перед всем классом размер слова men-tu-lam, заглядывая им в рот и теребя галстук. Поднатужившись, я отнёс бы сюда и похоть переводчика, натягивающего чужой текст, но лучше приведу ещё одно посвящение, из которого, если можно сделать вывод, то практически любой:
Могнриуд, тебе, моей любимой /нрзб/ и одному из моих любимых /нрзб/ людей, благодарен /нрзб/, что ты, /звёздочка стрелочка перенос назад звёздочка? стрелочка/ и для меня, есть. Твой угол с точкой.
Цветочек!
// ещё такое
|
</> |