"Вера в русский народ — это свидетельство скудоумия"
sergeytsvetkov — 27.06.2024Алексей Смирнов фон Раух (1937–2009) — известный художник, писатель, знаток иконописи и профессиональный реставратор (восстановление и роспись православных храмов России: Печоры, Беднодемьяновск, Иваново, Тамбов, Пенза, Чебоксары, Слободской, Новосибирск и др., 1960—1990). Его имя нередко всплывает в разговорах о Южинском кружке метафизических реалистов. Он мог бы написать неплохую историю русского пессимизма, доказательством чему служит нижеследующая подборка его высказываний об искусстве, истории, исторических фигурах и окружающей жизни.
Многое здесь спорно, кое-что глубоко неверно, но это написано человеком думающим, ищущим духовного выхода из общественно-политических пут, и притом мастером своего дела.
Смирнов не питал не то что иллюзий, а хотя бы мало-мальски теплых чувств к окружающей его действительности. Поколение оттепели, к которому фон Раух хронологически и географически относился, он презирал — в хрущевском реформаторстве он не видел качественных отличий от любого тоталитарного строя: просто людей стали менее открыто мучить в ГУЛАГе и цивилизованно травить галоперидолом в дурдомах. Да и то не из добросердечия, а потому что перед Западом стало неудобно публично людоедствовать.
То же и с культурой шестидесятников: выпустили «леваков-комсомольцев» и сказали, что это поэты, стали пичкать народ всякими «Я шагаю по Москве», говорить, что это кино, и так далее. Во всем этом Смирнов, сам профессиональный реставратор, видел реставрацию одного и того же строя, который не умер вместе со Сталиным, а лишь менял личины, именуясь то оттепелью, то перестройкой. Независимая Россия для него была все той же, что и прежде: у власти разместились те же партийцы, не хорошие, не плохие, не добрые, не злые, а лишенные любого намека на хоть какое-нибудь человеческое свойство.
«Россию, в которой живут упыри и уроды, он считал погибшей страной», — вспоминает Ирина Гольдштейн в конце предисловия к смирновскому сборнику «Полное и окончательное безобразие». «Москва — это город победившего зла, уже очень давно — гнездилище Сатаны», — подтверждает сам Смирнов на следующей странице.
Как это нередко бывает с людьми глубоко религиозными, которым вместе с верой не посчастливилось обладать тонким умом, мир Алексею Смирнову фон Рауху представлялся сплошной ошибкой, которую уже ничто не исправит.
Опережая гневные комменты, замечу, что он имел право на свой взгляд на мир как крупный представитель русской культуры трагического ХХ века. Как и мы имеем право с ним не согласиться.
О классиках и современниках
Очень жаль, что у Бунина не описаны случаи некрофилии и скотоложеств, в этих жанрах он не имел бы соперников.
***
Толстой — бедствие для русской литературы. Он враг формы, всего, без чего нет искусства.
***
Есть два классика антисоветской особой литературы — Солженицын и Андреев, оба писали не за деньги и оба верили в русский народ. А ведь это страшно, господа, это свидетельство скудоумия.
***
Я привязался к Луи Селину только за то, что его все травили и он держал свору собак, чтобы его не избили левые французские студенты.
***
Мне не нравятся Бабель, Олеша, Катаев, Ильф и Петров. С моей точки зрения, это все подряд страшные люди. И «Золотой теленок», и «Стулья» — это зубоскальство над открытой могилой, и Олеша недаром замолчал, и не потому что шляхтич, а потому что совесть проснулась.
***
Единственный живой подлинно русский писатель — Оруэлл.
***
Когда Чехову за борьбу с эпидемией пожаловали орден, наверное, Станислава, он, надев его на зад, вышел в таком виде к обеденному столу, театрально развернув фалды сюртука. Домашние и друзья писателя посмеялись. В таком поступке было неуважение Чехова к власти. Попробовал бы Чехов надеть орден Ленина себе на зад, быстренько бы угодил на Колыму или в Норильск, где бы его забили урки.
***
Был такой в Москве ужасный лабазник Валерий Брюсов. То ли ассириец, то ли просто лабазный маг. Он не любил Марину Цветаеву, но любил Аделину Адалис. Эту старую мымру я видел. Ужасная была особа.
***
И даже духовно честный перед самим собою Оскар Уайльд — глубоко трупно-червивое явление.
О творчестве и об искусстве
Я испытываю отвращение к бумаге, к краске, к перу, к шуршанию кисти по холсту. Сила, заставляющая меня преодолевать это отвращение, есть мое вечное желание доставить себе еще одну новую неприятность, еще один комплекс отвращения к себе.
***
Конечно, как массовое движение сезаннизм мне не нравится. Сам Сезанн был патологическим типом с особым видением цвета. Но при чем здесь вся провинциальная Восточная Европа, которая тащит на себя его одежды? Это как если бы вдруг стал популярным какой-нибудь заика и все вокруг тоже начали бы заикаться.
***
Подходя к мрачному новому зданию Третьяковки, испытываешь сложные чувства — ты подходишь к месту эстетической и человеческой трагедии.
***
Дейнека, откровенно фашистский советский художник. На всем его творчестве лежит налет эротического восприятия тупых и здоровых советских тел. Дейнековские бабы с узенькими глазками и плотными короткими ножками бегают, прыгают с парашютом, стреляют, одним словом, готовятся ко Второй мировой войне и покорению Европы. Мужчины Дейнеки — здоровые сталинские хамы, готовые исполнить любой приказ ВКП(б). Живопись Дейнеки достаточно просветлена и показывает его знакомство и с фигуративным Пикассо, и с Ходлером, и с другими европейскими современными ему мастерами. Дейнеке очень нравилось муссолиниевское неоклассическое искусство. Близок к Дейнеке и Самохвалов, писавший советских самочек в полосатых футболках. По его картинам даже подбирали героинь в кинофильмах 70-х годов по тематике довоенных лет. Блондинка с тяжелым подбородком, пышной фигуркой, с винтовкой в руках — полотно «На страже Родины» 1931 года. Особенно тогда любили изображать мото- и автопробеги, авиационные праздники — полотна Вильямса, Вялова, Лабаса и других. Если сравнить дореволюционный портрет Мейерхольда Бориса Григорьева и портрет Вильямса 30-х годов, изображавший этого же персонажа, то воочию видна другая эпоха. Мейерхольд Вильямса — беспощадный революционер, приятель Брехта, Сергея Третьякова и других максималистов. Скоро его жену, Зинаиду Райх, зарежут финкой в их квартире, а самого его будут бить резиновыми палками на Лубянке.
О Москве
Щусев с его мавзолеем (ах, до того он был таким уж православным!); Иофан со сносом Храма Христа Спасителя и Дворцом Советов; Мухина с ее идолом на набережной Сены в Париже; нынешний Храм Лужка-спасителя — это все дыхание Сатаны.
***
Я посещал район взорванного Храма Христа Спасителя как очередное место русской скорби. Пока существовали яма с останками Храма и даже построенный на ее месте хрущевский бассейн — была надежда. Но когда там воздвигли лужковский бетонный объект — надежда умерла.
***
Вся захваченная и порабощенная большевиками Москва была превращена за годы советской власти в мерзкое вонючее трущобное обиталище, заселенное всякой сволочью, съехавшейся со всей бывшей Российской империи в оскверненный атеистами древний город.
***
Есть такая облегченная современная московская радиостанция, передающая легкую музычку, «На семи холмах». Это очень двусмысленное название Москвы, стоящей на семи кучах костей своих жертв.
***
В современной Москве музеи с русским искусством напоминают эстетические морги или паноптикумы мадам Тюссо.
***
Трупы в Москве не вывозятся из квартир неделями. Недавно я видел на Комсомольской площади труп бомжа, который просидел у стены целый день с открытыми глазами, кругом торговали водкой и порнографией и на него не обращали внимания.
О революции
Все революции на одну морду — все они щерятся хищными ухмылками гиен. Что Кромвель, что Робеспьер, что Сталин, что Че Гевара — все они отпетая сволочь и очень жаль, что их всех не удавили в очень раннем возрасте.
***
Я знал одного случайно уцелевшего участника партсъезда ВКП(б), который Сталин почти поголовно вырезал за то, что он проголосовал за Кирова. И этот несчастный, долго сидевший в лагерях человек после чекушки водки выкрикивал, как попугай, с ужасающим одесским акцентом: «Ми вам сделали революцию, а ви так обошлись с нами!» Бедняга-одессит, ставший пламенным интернационалистом, был политически туп и самонадеян, как почти все его собратья, и совершенно не понимал, что русскую революцию еще при Керенском начали вооруженные русские крестьяне, решившие рассчитаться с городами и городской цивилизацией, с ненавистными помещиками и с самой земской интеллигенцией, вышедшей в подавляющем большинстве из этого же самого народа.
***
Мой папа в Екатеринославе, будучи приготовишкой, сидел за одной партой с тихим мальчиком Леней Брежневым, сыном мастера металлического завода. Оба гимназистика, неся букеты, вместе с другими детьми ходили встречать Николая II, когда он приехал на завод, делавший тогда снаряды для фронта, и оба плакали своми детскими слезами, увидев любимого монарха. А мой дед, либерал и народник, знавший еще до революции и Короленко, и Николая Анненского, и Потескина, и Луначарского, разочаровался, увидев близко потрепанное и пропитое лицо Царя, портреты которого он часто писал и для губернского дворянского собрания, и для гимназий. Было это совсем незадолго до семнадцатого года.
***
В Ленине русские массы увидели мессию — реальное воплощение христианской справедливости в земельном и имущественном вопросе. Буквально понятое христианство слилось в сознании русских народных масс с марксизмом, несколько заумной для простонародья, но всеобъемлющей доктриной. В свое время, в десятые годы, среди будущих большевиков было целое движение богоискателей. Ленин это движение пресек, сам став живым, вроде фараона, Богом. На роль живого Бога претендовал и Сталин. Всех этих бредовых поползновений на обожествление не было бы, если бы в психике русских масс не произошло сдваивание христианства и социализма. Меня, церковного живописца, верующие не один раз просили написать одного из апостолов Тайной вечери с лицом Ленина, даже юродивые и те рассказывали прихожанам: «Сегодня ночью я был на небе, там рядом с Христом сидит Ленин и оба друг другу чешут голову золотыми гребнями».
О контрреволюции
Массовые порки крестьян, казни пленных и восстановление собственности не дали белым поддержки в захватываемых ими деревнях и станицах. Когда хотят снова усесться на спину своих рабов, то обычно из подлости молчат об этом. Белым и дворянам не надо играть в особое благородство их роли в гражданской войне, но об этом должен говорить человек из их среды, и я знаю, о чем пишу, — мой родной дядя командовал РОВС и в нашей семье было много других белых генералов и полковников, и все они отнюдь не ангелы в золотых погонах.
О конце всего
Общество безудержного потребления, машинизированная, технически прогрессирующая цивилизация скоро приведут абсолютно всех людей, где бы они ни жили, к грани исчезновения в общемировой экологической катастрофе, которая и будет библейским концом света. Через пятьдесят лет закончится нефть, а через семьдесят — газ. А далее начнется повышение уровня мирового океана и затопление прибрежных городов. Почему об этом говорят только экологи, которых избивают в парадных?
***
Я не толкователь Апокалипсиса, не предсказатель, я частично, в меру того, что мне дозволено, общаюсь с иными мирами, и мой слабый голос отчасти проводник неизвестной мне воли, и даже не самой воли, а ее затухающих на излете волн. Достаточно почитать материалы последнего международного экологического конгресса в Берлине, в которых прямо говорится, что если не прекратится выброс в атмосферу ядовитых веществ, то через двадцать лет в результате потепления климата начнется таяние льдов в Антарктиде, в Альпах, в Андах и в Гималаях, мировой океан поднимется на метр, затопит многие прибрежные города и страны, а потоки с гор смоют целые густонаселенные районы, и тогда всем наконец станет ясно, что вторая половина двадцатого века с разделенным холодной войною миром была опасным и тлетворным заблуждением, ведущим цивилизацию к гибели. Тут никакого толкования Апокалипсиса не надо, чтобы разобраться, что к чему. И весь наш тогдашний неудачный, но интуитивно правильный бунт имел под собою почву — мы не верили ни нашим отцам, ни наставникам, ни советскому государству, ни Европе. Ошибались мы только в одном: по незнанию материала мы немного верили в США как в некий абстрактный символ свободы и разумных начал организации жизни.
***
Восточность и загадочность России — в удивленном лицезрении собственной гибели. Подобная созерцательность — ключ к постижению многих загадок. Я встречал человека, который заживо гнил, не обращаясь к врачу. В конце концов он умер, так и не полечившись. У него были деньги, у него была семья, квартира. Когда он заболел, то ушел ото всех и медленно умирал в одиночестве. Ему было интересно наблюдать постепенное изменение собственного сознания в зависимости от поражения организма.
***
Мне хочется спуститься с гор в край, где тихая музыка будет убаюкивать мое самоуничтожение.
|
</> |