Вера Инбер. Жизнь и поэзия. (Часть 1)

neznakomka-18 — 28.03.2025

До недавнего я знала о Вере Инбер ничтожно мало. Вернее будет сказать, я не знала о ней ничего - ни о ней самой, ни ее стихов, за исключением того самого стихотворения, которое мое поколение изучало когда-то в школе:


На смерть Ленина

И прежде чем укрыть в могиле
Навеки от живых людей,
В Колонном зале положили
Его на пять ночей и дней…

И потекли людские толпы,
Неся знамена впереди,
Чтобы взглянуть на профиль желтый
И красный орден на груди.

Текли. А стужа над землею
Такая лютая была,
Как будто он унес с собою
Частицу нашего тепла.

И пять ночей в Москве не спали
Из-за того, что он уснул.
И был торжественно-печален
Луны почетный караул.


Вот, собственно, и все.

После этих стихов мне никогда не попадались на глаза другие произведения Инбер, как никогда не возникало интереса найти их и с ними ознакомиться.

И только недавно, когда я писала о книге Варлама Шаламова "Колымские рассказы" и приводила цитаты оттуда, я вновь увидела это имя.

Шаламов, рассказывая про голод, процитировал несколько строк Инбер:


Апатия истаявшей свечи…
Все перечни и признаки сухие
Того, что по-ученому врачи
Зовут «алиментарной дистрофией»
И что не латинист и не филолог
Определяет русским словом «голод».


И эти стихи мне понравились! Они меня очень зацепили.

И тогда мне захотелось читать и другие стихи поэтессы, а также статьи о ее жизни.

Я нашла много интересной информации о ней, а также прочитала десятки ее стихов, из которых я отобрала несколько, чтобы выложить их здесь.

Вот так я и буду писать о ней, чередуя факты ее биографии и стихи.

Вера Михайловна Инбер (урождённая Шпенцер; 1890 — 1972) — русская поэтесса и прозаик, переводчик, журналист. Лауреат Сталинской премии второй степени (1946).

Родилась Вера в Одессе в еврейской семье. Её отец был владельцем крупной типографии, а мать - учительницей русского языка.

Интересно, что в их семье с 9 до 15 лет жил и воспитывался Лев Троцкий (двоюродный брат отца) в пору своей учёбы в реальном училище в Одессе в 1889—1895 годах.

В 1911 году Вера вышла замуж. Вместе с первым мужем, Натаном Инбером, жила в Париже и Швейцарии в течение четырёх лет.

В 1914 году увидела свет первая книга стихов Веры Инбер «Печальное вино».


Cinema

Ваши руки пахнут апельсином.
На экране — дальние края.
И в пути, волнующем и длинном,
Всюду вместе, всюду вы и я.

В первый раз я вижу воды Нила.
Как велик он, дивен и далёк!
Знаешь, если бы ты меня любила,
Я сгорел бы, точно уголёк.

Свет и шум. Глаза болят от света…
Чёрный кофе буду дома пить,
Думаю, что вы смеётесь где-то
И меня не можете любить.


Позже Варлам Шаламов вспоминал: "Вера Михайловна Инбер появилась на московских литературных эстрадах не в качестве адепта конструктивизма. Отнюдь. Маленькая, рыженькая, кокетливая, она всем нравилась. Все знали, что она из Франции, где Блок хвалил её первую книгу „Печальное вино“, вышедшую в Париже в 1914 году. Стихи её всем нравились, но это были странные стихи… "


Петроний

Неясный свет, и запах цикламены,
И тишина.
Рука, белее самой белой пены,
Обнажена.
На длинных пальцах ногти розоваты
И нет перстней.
Движенья кисти плавны и крылаты,
И свет на ней.
В руке дощечка, залитая воском,
В цветах — окно.
На мраморном столе, в сосуде плоском,
Блестит вино.
Зачем здесь я, в ночи и неодета,
И кто со мной?
Библиотека древнего поэта
Полна луной.
Я подхожу, дрожа, к столу со львами
И говорю:
«Привет тебе!.. Я не знакома с вами», —
И вся горю.
Склонившись в непривычном мне поклоне,
Я слышу смех.
Из непонятных слов одно — «Петроний» —
Яснее всех.
Далёкий век, другая жизнь и вера…
Я говорю:
«Я помешала. Ты читал Гомера
И ждал зарю…»
В саду вода лепечет монотонно,
Шуршит лоза.
Эстет и скептик смотрит удивлённо
В мои глаза.



***
Уже заметна воздуха прохлада,
И убыль дня, и ночи рост.
Уже настало время винограда
И время падающих звезд.

Глаза не сужены горячим светом,
Раскрыты широко, как при луне.
И кровь ровней, уже не так, как летом,
Переливается во мне.

И, важные, текут неторопливо
Слова и мысли. И душа строга,
Пустынна и просторна, точно нива,
Откуда вывезли стога.



Вера Инбер писала и для детей:

Сороконожка
(отрывок)

У сороконожки
Народились крошки.
Что за восхищенье,
Радость без конца!

Дети эти — прямо
Вылитая мама:
То же выраженье
Милого лица.

И стоит пригожий
Дом сороконожий,
Сушатся пеленки,
Жарится пирог,

И стоят в порядке
Тридцать три кроватки,
В каждой по ребенку,
В каждой сорок ног....


После исключения Льва Троцкого из партии в 1927 году и последующей ссылки в Алма-Ату, Вера Инбер почувствовала нарастающее напряжение в политической среде.

Ситуация с некогда влиятельным родственником не могла не наложить отпечаток на творчество Инбер и её положение в советском обществе. Поэтесса уже не могла вести былую богемную жизнь, ей было необходимо продемонстрировать власти свою лояльность.


Ленинское знамя (отрывок)
.....
Отмеченные в сталинских приказах,
Пройдут ряды прославленных полков.
И небо в изумрудах и алмазах
Отобразится в золоте древков.


Весна народов (отрывок)
......
Равнины и поля, холмы и скалы, —
Рельеф земного шара изменён.
И кажется, что в целом мире стало
Светлей от Красной Армии знамён.

Как утреннее солнце, заблистали
Их золотые кисти и багрец.
И их приветствует великий Сталин,
Победы вдохновитель и творец.


Инбер начинает активно участвовать в агитационной и пропагандистской деятельности. Ей приходилось проникаться пафосом и кипением новой жизни, посещать стройки и заводы, спускаться в строящееся метро.

Во время Великой Отечественной войны Вера Инбер жила в Ленинграде с третьим мужем, профессором медицины Ильей Давидовичем Страшуном.




Она отказалась покинуть Ленинград, потому что там остался её муж. Он был в блокадном Ленинграде директором Первого мединститута и уехать никуда не мог. Инбер оставалась с ним всё это время.

Она читала свои стихотворения на заводах, в госпиталях, в воинских частях, на передовой, а также выступала по радио.

***
Поцелуй же напоследок
Руки и уста.
Ты уедешь, я уеду —
В разные места.

И меж нами (тем синее,
Чем далече ты)
Расползутся, точно змеи,
Горные хребты.

И за русскою границей
Обрывая бег,
Разметаются косицы
Белокурых рек.

И от северного быта
Устремляясь вниз,
Будешь есть не наше жито,
А чужой маис.

И когда, и сонный чуток,
Ты уснешь впотьмах,
Будет разница в полсуток
На моих часах.

Налетят москиты злые,
Зашумит гроза,
Поцелуешь ты косые
Черные глаза.

И хотя бы обнял тыщи
Девушек, любя,
Ты второй такой не сыщешь
Пары для себя.

И плывя в края иные
По морской воде,
Ты второй такой России
Не найдешь нигде.

Основной темой творчества Веры Инбер в годы войны стала Ленинградская блокада. В декабре 1942 года она отдала в печать поэму «Пулковский меридиан» — лирический дневник.

За поэму «Пулковский меридиан» в 1946 году она получила Сталинскую премию — самую почётную награду того времени.


Пулковский меридиан
(отрывки)

В пролет меж двух больничных корпусов,
В листву, в деревья золотого тона,
В осенний лепет птичьих голосов
Упала утром бомба, весом в тонну.
Упала, не взорвавшись: был металл
Добрей того, кто смерть сюда метал....

Фашист! Что для него наш мирный кров,
Где жизнь текла, исполненная смысла,
Где столько пролетало вечеров
За письменным столом? Теперь повисла
Над пустотой развалина стены,
Где полки книг еще сохранены.

Что для фашиста мирный русский дол,
Голландский сад, норвежская деревня?
Что для него плодовые деревья,
Речная пристань, океанский мол?
Все это — только авиамишени,
Все это — лишь объекты разрушений....

Есть чувства в человеческой душе,
Которыми она гордиться вправе.
Но не теперь. Теперь они уже
Для нас как лишний груз при переправе:
Влюбленность. Нежность. Страстная любовь…
Когда-нибудь мы к вам вернемся вновь.

У нас теперь одно лишь чувство — Месть.
Но мы иначе понимаем это;
Мы отошли от Ветхого завета,
Где смерть за смерть. Нам даже трудно счесть…
С лица земли их будет сотни стертых
Врагов — за каждого из наших мертвых.

Мы — гуманисты, да! Нам дорог свет
Высокой мысли (нами он воспет).
Для нас сиянье светлого поступка
Подобно блеску перстня или кубка,
Что переходит к сыну от отца
Из века в век, все дале, без конца.

От русских сел до чешского вокзала,
От крымских гор до Ливии пустынь,
Чтобы паучья лапа не всползала
На мрамор человеческих святынь,
Избавить мир, планету от чумы —
Вот гуманизм! И гуманисты — мы.

А если ты, Германия, страна
Философов, обитель музыкантов,
Своих титанов, гениев, талантов
Предавши поруганью имена,
Продлишь кровавый гитлеровский бред,—
Тогда тебе уже прощенья нет....

Вверху рычат германские моторы:
«Мы фюр-рера покор-рные р-рабы,
Мы превращаем гор-рода в гр-робы.
Мы — смерть. Тебя уже не будет скор-ро».
А соловей свое: «Я тут, я тут,
Я жив, меня отсюда не сметут…»

Но час придет. Не будет ни окопов,
Ни пушечных, ни пулеметных гнезд.
Мы вновь нацелим жерла телескопов
По золотым ориентирам звезд.
Опять прославим солнца торжество,
Лучистую энергию его.

Да здравствует великий русский город
С энергией, невиданной дотоль!
Да здравствует энергия, в которой
Спрессованы десятки тысяч воль!
И навсегда, отныне и вовек,
Да здравствует советский человек!


Поэтесса не оставляла и работу над прозой. Ею написаны воспоминания о Ю. Олеше, Э. Багрицком, А. Толстом и других.

Она переводила поэтические произведения Тараса Шевченко и Максима Рыльского с украинского, а также таких зарубежных поэтов, как Поль Элюар, Шандор Петефи и др.

А потом наступили тяжелые времена...


(продолжение следует)

Оставить комментарий

Популярные посты:

claudius

Масляные трансформаторы: ключевые преимущества и особенности применения

l_boris

Новости вооружения. Разработан и проходит испытания на СВО новый наземный дрон

clear_moon

Без названия

home_and_garden

Деревья Схотии (Шотии)

salmaksoff

Анекдоты как политическое оружие

pyhalov

Из Иммануила Канта

inna1903gr

Алиса в стране чудес

matsam

Утреннее

matsam

Ихтамнет

• Архив